Ознакомительная версия.
Корт, осклабившись, тоже поднялся на колени. Его лицо скрывала завеса запекшейся крови. Единственный зрячий глаз неистово вращался. Перебитый нос был свернут под странным, жутковатым углом. Щеки висели лохмотьями.
Мальчик держал посох точно бейсболист, ожидающий подачи.
Корт сделал два обманных движения и вышел прямо на него.
Проворства мальчику было не занимать. Твердый как железо посох качнулся в воздухе, описав решительную дугу, и с глухим неясным стуком ударил Корта по черепу. Корт повалился на бок. Он глядел на мальчика с ленивым выражением – и не видел его. Изо рта вытекла тоненькая струйка слюны.
– Сдавайся или погибни, – проговорил мальчик. Его рот был полон сырой ваты.
И Корт улыбнулся. Сознание почти полностью покинуло его, и следующую неделю ему предстояло провести в своей хижине, под присмотром сиделок, спеленутым чернотой комы – но сейчас учитель еще держался со всей силой жизни, не ведавшей ни жалости, ни защиты.
– Я сдаюсь, стрелок. Сдаюсь с улыбкой.
Неповрежденный глаз Корта закрылся.
Стрелок осторожно, но настойчиво потряс учителя. Теперь Роланда обступили остальные. Руки у них дрожали от желания хлопнуть товарища по спине, поднять на плечи, но ребята опасливо сдерживались, почуяв только что разверзшуюся пропасть. И все же это было не так непривычно, как могло бы – ведь бездна отделяла этого мальчика от прочих всегда.
Веки Корта вновь слабо затрепетали, он приоткрыл глаза.
– Ключ, – сказал стрелок. – Право, данное мне по рождению, учитель. Мне нужен ключ.
Рождение Роланда давало ему право на револьверы – пусть не на тяжелые, весившие еще больше из-за сандалового дерева револьверы отца, но тем не менее на револьверы, запретные для всех кроме считанных единиц. На последнее, абсолютное оружие. Под тяжелыми сводами оружейных погребов казармы, где, вдали от материнской груди, по старинному закону надлежало теперь ждать Роланду, висело это вооружение новичка – увесистое, громоздкое, из никеля и стали. Пусть так, и все же оно неотлучно было при отце, покуда тот становился из новичка настоящим стрелком – а сейчас отец правил страной, по крайней мере, номинально.
– Что ж, значит, это так страшно? – пробормотал Корт будто во сне. – Так тягостно? Этого-то я и боялся. И все же ты победил.
– Ключ.
– Сокол… блестящая уловка. Превосходное оружие. Долго ли ты натаскивал своего ублюдка?
– Я не натаскивал его. Я подружился с ним. Ключ.
– У меня под ремнем, стрелок. – Глаз опять закрылся.
Стрелок просунул руку под ремень и ощупал мощный, тяжелый пресс, мускулатура которого сейчас была расслабленной и вялой. Вот и медное кольцо. Роланд крепко стиснул ключ в руке, обуздывая страстное, нестерпимое желание подкинуть его к небесам, приветствуя победу.
Он поднялся на ноги и наконец уже поворачивался к остальным, как вдруг рука Корта нашарила его ступню. На миг стрелок испугался последней атаки, но Корт лишь взглянул на него и поманил корявым пальцем.
– Сейчас я усну, – бесстрастно прошептал Корт. – Может статься, навсегда, мне это неведомо. Более я не учитель тебе, стрелок. Ты превзошел меня, к тому же двумя годами раньше своего отца – а ведь он был самым младшим. Позволь, однако, дать тебе совет.
– Что? – Нетерпеливо.
– Повремени.
– А? – От неожиданности и удивления стрелок не сдержался.
– Пусть весть и вымысел шагают впереди. Вот те, кому нести и то, и другое. – Взгляд Корта метнулся куда-то за плечо стрелка. – Быть может, дурни. Позволь вестям упредить себя. Дай своей тени вырасти. Пусть отрастит усы и бороду. Пусть почернеет. – Лицо Корта озарила нелепая улыбка. – Коль дать словам время, они зачаруют и чародея. Тебе понятно, что я говорю, стрелок?
– Да.
– Ты примешь мой последний совет?
Стрелок присел на корточки. Задумчивая поза возвещала грядущее рождение мужчины. Он посмотрел на небо. Оно темнело, наливалось пурпуром. Дневная жара спадала. Сгрудившиеся на западе грозовые облака с белой каймой предвещали дождь. Острия молний вонзались в безмятежную гряду холмов предгорья, вздымавшуюся за много миль отсюда. За ней лежали горы. Еще дальше вздымались фонтаны крови, царило безумие. Роланд устал. Устал до мозга костей и еще сильнее.
Он опять посмотрел на Корта.
– Вечером я похороню своего сокола, учитель. А после схожу в город к простолюдинам – просвещу тех в веселых домах, кому будет интересно, куда ты запропал.
Губы Корта раздвинула обиженная улыбка. Потом он забылся сном.
Стрелок поднялся и повернулся к остальным.
– Сделайте носилки и снесите его домой. Потом приведите сиделку. Нет, двух сиделок. Договорились?
Друзья по-прежнему вглядывались в него, попавшись в тенета захватывающего мгновенья, которые пока нельзя было порвать. Они все еще высматривали огненный венец или вервольфово изменение черт.
– Двух сиделок, – повторил стрелок – и улыбнулся. Улыбнулись и они.
– Ты, гуртовщик проклятый! – вдруг с ухмылкой завопил Катберт. – Бросил нам голые кости, ни кусочка мяса!
– Завтра мир с места не сдвинется, – сказал стрелок, с улыбкой цитируя старое изречение. – Аллен, дубина стоеросовая, пошевеливайся.
Аллен взялся делать носилки; Томас с Джейми вместе отправились в главный зал и в лазарет.
Стрелок с Катбертом переглянулись. Мальчиков всегда связывала самая тесная дружба – вернее, они были дружны настолько, насколько позволяли особые черточки нрава каждого из них. В глазах Катберта открыто светился рискованный огонек, и стрелок лишь с великим трудом справился с побуждением втолковать товарищу, чтобы тот еще год или даже полтора не требовал испытания, не то погубит себя. Но юноши пережили вместе очень многое. К тому же стрелку казалось, что, рискнув дать подобный совет, нельзя избежать тона, который может быть принят за покровительственный. Он подумал: «Я уже становлюсь интриганом», – и слегка испугался. Потом Роланду представился Мартен, мать, и он улыбнулся другу улыбкой обманщика.
«Первым быть мне, – подумал он, впервые понимая это, хотя (с некоторым смущением) и раньше много раз предавался подобным размышлениям. – Первым быть мне». И сказал:
– Пошли.
– С радостью, стрелок.
Они вышли с восточного конца окаймленного живой изгородью коридора. Томас и Джейми уже возвращались с сиделками. В тяжелых белых халатах с красным крестом на груди те напоминали призраков.
– Помочь тебе с соколом? – спросил Катберт.
– Да, – сказал стрелок.
Позже, когда пришла тьма, а с ней – гроза с проливным дождем, когда по небу катались огромные призрачные пустые бочки, когда кривые улочки той части города, где селился низкий по рождению люд, омыли голубоватым огнем молнии, а лошади с обвисшими хвостами, опустив головы, стояли у коновязей, стрелок заплатил одной из женщин и лег с ней.
Было быстро и хорошо. Когда все кончилось, и они молча лежали бок о бок, отрывисто, дробно и свирепо застучал град. Внизу, далеко-далеко, кто-то играл рэгтайм «Эй, Джуд». Сознание стрелка задумчиво обратилось внутрь. В этой-то заполненной бормотанием града тишине, долей секунды раньше, чем его сковал сон, он в первый раз подумал, что с равным успехом может оказаться и последним.
Разумеется, рассказывать мальчику все стрелок не стал, но, возможно, большая часть все равно просочилась. Он давно уже понял, что мальчуган крайне восприимчив и не так уж отличается от Катберта или даже Джейми.
– Спишь? – спросил стрелок.
– Нет.
– Ты понял, о чем я рассказывал?
– Понял? – с осторожной насмешкой спросил мальчик. – Понял или нет? Вы шутите?
– Нет. – Но стрелок чувствовал, что обороняется. Он еще никому, никогда не рассказывал, как происходило его посвящение в мужчины – это воспоминание рождало в нем противоречивые чувства. Конечно, сокол был вполне приемлемым оружием… но все-таки не обошлось и без обмана. И предательства. Первого из многих: Что же я – готовлюсь бросить этого мальчика на человека в черном?
– Я понял, – сказал мальчик. – Это была игра, правда? Взрослым мужчинам всегда приходится играть? Все должно оправдывать какую-то другую игру, да? А есть такие, кто вырастает, или все мужчины только проходят посвящение?
– Ты знаешь не все, – сказал стрелок, стараясь сдержать медленно закипающий гнев.
– Нет. Но я знаю, что я для вас такое.
– И что же? – натянуто спросил стрелок.
– Покерная фишка.
Стрелок ощутил сильнейшее желание найти камень и размозжить мальчишке голову. Вместо этого он придержал язык.
– Спи, – сказал он. – Мальчикам надо спать.
А в голове у него эхом прозвучали слова Мартена: «Ступай, дай волю руке».
Оглушенный ужасом, Роланд деревянным истуканом сидел в темноте, страшась (впервые за все время своего существования он чего-то испугался) отвращения к себе, которое могло придти.
Во время следующего периода бодрствования железная дорога отклонилась в сторону реки, и путники наткнулись на Мутантов-Недоумков.
Ознакомительная версия.
