Ознакомительная версия.
– Хэй, – негромко позвал он и протянул руку к насесту, от которого тянулась привязь.
Сокол ступил на руку мальчика и стал без движения. Он был без клобучка. Свободной рукой мальчик полез в карман и выудил кусочек сушеного мяса. Проворно выхватив угощение из пальцев мальчика, сокол заставил мясо исчезнуть.
Мальчик принялся осторожно гладить Давида. Если бы Корт увидел это, то скорее всего, не поверил бы… но Корт не верил и тому, что время мальчика пришло.
– Наверное, сегодня ты умрешь, – сказал Роланд, продолжая поглаживать птицу. – Ты, наверное, станешь жертвой, как все те птахи, на которых мы тебя натаскивали. Помнишь? Нет? Неважно. С завтрашнего дня сокол – я.
Давид стоял у него на руке – безмолвный, немигающий, равнодушный к своей жизни и смерти.
– Ты стар, – задумчиво проговорил мальчик. – И, возможно, не друг мне. Даже год назад ты предпочел бы этому кусочку мяса мои глаза, разве не так? Корт, небось, будет смеяться… Но если сойтись достаточно близко… ну, что, птица? Годы или дружба?
Давид не отвечал.
Мальчик надел на Давида клобучок, нашарил захлестнутые петлей за край насеста путы и с соколом на руке вышел из овина.
Двор за Большим Залом был, собственно, вовсе не двором, а лишь зеленым коридором, стены которого образовывали хитросплетения сильно разросшейся живой изгороди. Для обряда посвящения в мужчины он использовался с незапамятных времен, задолго до Корта и его предшественника, принявшего здесь смерть от колотой раны, нанесенной не в меру рьяной рукой. Многие мальчики покидали коридор мужами, через восточный выход, откуда всегда появлялся учитель. Этой своей оконечностью двор выходил прямо на Большой Зал, в мир света со всеми его интригами и достижениями цивилизации. Многие же – таких было гораздо больше – избитые и окровавленные, крадучись, убирались прочь через западный вход, откуда надлежало заходить юнцам. Им предстояло навеки остаться отроками. Западный выход смотрел на лачуги поселенцев и горы, за которыми лежали непроходимые варварские леса, а дальше – пустыня. Ставший мужчиной мальчик продвигался от тьмы и невежества к свету и грузу ответственности. Побежденный же мог только во веки веков отступать. Коридор был ровным и зеленым, как игровое поле. Точно пятьдесят ярдов длиной.
Обычно оба входа бывали забиты взбудораженными зрителями и родственниками, поскольку посвящения вычислялись заранее, как правило, с большой точностью: чаще всего совершеннолетие приходилось на восемнадцать лет (тот, кто не прошел своего испытания к двадцати пяти годам, обычно соскальзывал в безвестность и становился свободным землевладельцем, не в силах взглянуть в лицо жестокой – «все-или-ничего» – реальности поля и испытания). Но в тот день там были только Джейми, Катберт, Аллен и Томас. Не пряча испуга, они, разинув рты, сгрудились у входа для мальчиков.
– Оружие, балбес! – страдальчески прошипел Катберт. – Ты забыл оружие!
– Оно при мне, – отрешенно отозвался мальчик, смутно недоумевая, достигла ли уже новость центральных зданий, матери – и Мартена. Отец охотился и должен был вернуться лишь много недель спустя – к легкой досаде мальчика: Роланду казалось, что у отца он нашел бы если не одобрение, то понимание. – Корт уже пришел?
– Корт здесь, – донесся голос с дальнего конца коридора, и пред их очи ступил одетый в короткую фуфайку Корт. Лоб учителя охватывала тяжелая кожаная лента, чтобы пот не затекал в глаза, в руке был зажат посох из железного дерева, заостренный с одной стороны и расплющенный в лопатку с другой. Корт приступил к череде вопросов и ответов, с раннего детства знакомой всем им, избранным безрассудной и слепой кровью своих отцов; заученной к тому дню, когда они, быть может, станут мужчинами.
– С серьезными ли намерениями явился ты сюда, отрок?
– С серьезными, учитель.
– Ты явился изгнанником из отчего дома, отрок?
– Воистину так, учитель. – Роланду суждено было оставаться изгнанником до тех пор, пока он не одолеет Корта. Если бы верх взял Корт, мальчик остался бы парией навсегда.
– Ты явился с избранным тобою оружием?
– Воистину так, учитель.
– Что это за оружие? – Вопрос давал учителю преимущество, возможность изменить план боя соответственно праще, копью или сети.
– Мое оружие – Давид, учитель.
Корт запнулся лишь на краткий миг.
– Итак, ты выступил против меня, отрок?
– Да.
– Тогда не медли.
И Корт двинулся по коридору, перебрасывая пику из руки в руку. Мальчишки испустили трепетный, точно птица, вздох: их товарищ шагнул учителю навстречу.
Мое оружие – Давид, учитель.
Запомнил ли Корт? До конца ли он понял? Если так, возможно, все пропало. Все зависело от внезапности нападения и того боевого задора, что еще сохранился у сокола. Что сделает птица? Останется безучастно сидеть на руке у мальчика, покуда Корт будет избивать того посохом из железного дерева до помрачения рассудка? Или устремится в высокое горячее небо?
Они сходились все ближе. Мальчик бессильными вялыми пальцами распустил соколу клобучок. Клобучок свалился в зеленую траву, и мальчик остановился как вкопанный, заметив, что взгляд Корта упал на птицу и глаза учителя расширились от удивления и медленно разгорающегося понимания.
Значит, сейчас.
– Бей! – выкрикнул мальчик, вскидывая руку.
И Давид полетел бесшумной бурой пулей. Качнув встопорщенными крыльями один, два, три раза, сокол врезался Корту в лицо, проникая в плоть клювом и когтями.
– Хэй! Роланд! – вне себя прокричал Катберт.
Корт потерял равновесие и, шатаясь, попятился. Посох из железного дерева поднялся и заколотил по воздуху над головой учителя, но впустую. Сокол колыхался перед ним неясным, смазанным комком перьев.
Мальчик стрелой метнулся вперед, выставив согнутую под прямым углом неподвижную руку.
И все же Корт чуть было не оказался слишком проворен. Птица заслоняла ему девяносто процентов видимости, но посох вновь поднялся сплющенным концом кверху, и Корт хладнокровно проделал единственное, что могло в тот момент повернуть ход событий. Безжалостно напрягая бицепс, он трижды ударил себя по лицу.
Переломанный, искалеченный Давид упал, неистово хлопая крылом по земле. Холодные хищные глаза яростно впились в лицо учителя, по которому струилась кровь. Незрячий глаз Корта слепо выпирал из глазницы.
Мальчик нанес Корту нешуточный удар ногой в висок. На этом все и должно было бы завершиться; пусть от единственного нанесенного Кортом удара нога у Роланда онемела – пинок должен был бы положить конец поединку. Однако вышло иначе. На миг лицо Корта обмякло, а затем он нырнул вперед, чтобы ухватить мальчика за ступню.
Мальчик отскочил назад, запутался в собственных ногах и, раскинув руки, полетел наземь. Издалека донесся пронзительный крик Джейми.
Корт вскочил, готовый упасть на Роланда сверху и завершить схватку, ведь мальчик лишился своего преимущества. На миг взгляды противников встретились. У стоявшего над учеником учителя по левой щеке сползали кровавые сгустки, а незрячий глаз закрылся, превратившись в узкую белую щелку. На нынешний вечер бордели для Корта отменялись.
Что-то вспороло мальчику руку. Ее слепо рвал сокол, Давид. Оба крыла у него были сломаны. То, что птица еще жила, было невероятно.
Не обращая внимания на вонзающийся в руку клюв, который сдирал с его запястья ленточки мяса, мальчик сграбастал птицу, точно камень и, когда Корт, растопырив руки, ринулся на него, подбросил сокола вверх.
– Хэй! Давид! Бей!
Потом, загородив солнце, сверху на мальчика упал Корт.
Птицу расплющило между ними, смяло. Мальчик почувствовал, что ему в лицо, отыскивая глазницу, тычется мозолистый большой палец, и вывернул его, одновременно приподняв бедро, чтобы блокировать колено Корта, стремившееся нанести ему удар между ног. Рука Роланда трижды безжалостно и сильно рубанула по древу шеи учителя. Это было все равно, что колотить по рифленому камню.
Корт хрипло крякнул, тело его содрогнулось. Мальчик смутно заметил руку, молотившую по земле в поисках оброненного посоха, и, молниеносно выбросив ногу вперед – так, как раскрывается пружинный нож, – пинком отправил палку за пределы досягаемости противника. Давид, вцепившись когтями Корту в ухо, второй лапой остервенело бил учителя по щеке, не оставляя живого места. Лицо мальчика обрызгала теплая, пахнущая медной стружкой кровь.
Кулак Корта одним ударом сломал птице спину. Еще удар – и хрустнула, сложившись под неестественным углом, шея. Однако когти не разжались. Уха больше уже не было – только сбоку в череп Корта тоннелем уходила красная дыра. Третий удар – и птица отлетела, перестав загораживать лицо Корта.
Ребро ладони Роланда опустилось Корту на переносицу, ломая тонкую кость. Брызнула кровь.
Рука Корта, незряче хватая воздух, метнулась к ягодицам мальчика. Тот вслепую откатился прочь, нашарил посох и стал на колени.
Ознакомительная версия.
