Кондратий наморщил лоб, потер подбородок, почесал за ухом, то ли действительно размышляя, то ли стараясь потянуть время, но, в конце концов, сдался и беспомощно пожал плечами.
— Я не знаю… я не уверен… — замялся он под сверлящим взглядом барона Силезеня, — но мне кажется… То есть, если бы я был на месте стеллийцев… То я бы сделал это, чтобы враг принял гвардию за ополчение и решил, что это и есть слабое место в построении… И рассчитывал на легкую победу…
— Ответ засчитан!!! — восторженно выкрикнул Иван, и радостно продемонстрировал костеям текст ответа на той же пергаментной карточке, во избежание возможных пересудов и кривотолков. — И его светлость барон Дрягва получает первые очки!
Кондрат в состоянии полуступора взял мел, и на выкрашенной зеленым фанере, закрепленной на камине у себя за спиной, изобразил под именем барона кособокие очки «а-ля кот Базилио».
И состязание, призванное раскрыть костейскому обществу все грани интеллекта и эрудиции будущего монарха, понеслось.
— Вопрос шесть, тема «Традиции и обычаи народов Белого Света»! — выкликнул Жермон.
— Опишите и объясните погребальные обычаи племени чаганаков!
— Ча… во?.. — ударилась об грудь челюсть барона.
— Ча-га-на-ков, — любезно повторил царевич. — Погребальные обычаи. Опишите и объясните.
— А-а… А.
Барон Бугемот захлопнул рот и украдкой покосился на соперников — сначала направо, потом налево: не собираются ли они перехватить у него вопрос.
Соперники перехватывать ничего не собирались — они усердно делали вид, что пришли сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на убранство зала, особенно на люстру и багеты, и ни про какие вопросы, обычаи и, тем паче, каких-то там чегонадов и слышать не видели.
Выбор у барона был небольшой: попытаться рискнуть и наплести чего-нибудь, в расчете, что предел знакомства самих организаторов с этими… чингачгуками… — это их умение выговаривать заковыристое название с первой попытки, или отказаться от ответа.
Но чего же медлит его группа поддержки?
Что с того, что свои подсказки он уже так неосмотрительно израсходовал?
А где же верность долгу, эрудиция, предприимчивость, изобретательность?
Для этого он им книжки давал читать из фамильной библиотеки, для того сюда тащил, для того деньги им платит… когда вспомнит…
И тут, как бы в ответ на невысказанные горькие мысли, за его спиной раздалось вороватое шуршание пергамента, еле слышный вопрос «что это?» и не менее тихий ответ: «пироги»…
Если бы перед бароном не стояла непростая дилемма, он бы это и не услышал, но слух его, обостренный суровой необходимостью, искусно и своевременно уловил подсказку.
Пироги?..
Пироги…
Хм.
Пироги.
Ему показалось, что он вспомнил что-то, прочитанное ему кем-то и когда-то во время лихорадочной подготовки к состязанию, почесал в бородке, крякнул… и решил рискнуть.
— Всем и каждому известно, что обычаи этих… этой… этого своеобразного племени… отличаются замысловатостью и непонятностью, — осторожно начал Жермон, и мгновенно почувствовал на себе завистливые взоры соперников.
Одно это стоило того, чтобы попытаться. И он, высокомерно выпятив губу в адрес конкурентов, размерено продолжил повествование, и не слышал, как сзади с чувством глубокого удовлетворения старший советник, укрывшись за плечом младшего советника, тайком, но с аппетитом человека, не кормленого все два проведенные в библиотеке дня, поедал пирог с капустой и грибами.
— …К месту захоронения своих усопших че… чи… ча… часто… приплывают… на лодках особенной формы, за сходство с костейским народным блюдом названные «пирогами»… А обитают они в степях. Южных. Поскольку племена эти недалекие, в смысле, отсталые, то выкопать яму, чтобы зарыть своего покойника, у них ума не хватает, и потому вместо этого они всем племенем насыпают на него кучу земли. А так как у них в степях водятся… икай ты… какой ты… икоты… койоты!.. в большом количестве, то, чтобы они не разрыли могилу, насыпать приходится очень много земли, так, что получается… баран… бархан… круган… большой холм. Круглый. Раскопки, проводимые искателями сокровищ, показали еще один их странный обычай. Рядом с покойником они… дикари, то есть… кладут ржавые мечи, битую грязную посуду, истлевшую одежду, кости животных, рваную сбрую, поломанные украшения — всё, что не нужно им больше в быту. Это наводит на мысль о том, что у них существует еще одна погребальная традиция: избавляться от хлама только в день похорон, чтобы не засорять степь. Засыпав умершего, они принимаются поминать его. А так как сидеть во время… клизмы… призмы… тризмы… погребального пира… у них считается чем выше, тем почетнее, а помост в степи сколотить не из чего, то пируют они на насыпанном холме. Это подтверждает древняя былина. «Князь Егер и Ольна на холме сидят… та-та-та, татата, татата… они вспоминают прошедшие дни…» В смысле, время, проведенное в обществе усопшего.
— А потом? — заворожено вопросил Иванушка.
— Потом?.. — встревожился барон Бугемод. — А потом… они снова садятся в свои пироги… и уплывают. Всё.
— Восхитительно! Невероятно! Невообразимо! — слегка ошалело поморгала и покачала головой Серафима и, не дожидаясь, пока его эрудированное превосходительство раздуется от гордости как воздушный шар, добавила: — Но неверно. Ваше высочество, зачти правильный ответ, если тебя не затруднит.
— Во-первых, в южных степях больших рек нет, поэтому карачаганаки перемещаются исключительно верхом. Кроме того, к их погребальным обрядам это никак не относится.
— Если, конечно, кто-нибудь не свалится с коня и не сломает себе шею, — вскользь уточнила Серафима — поборница справедливости.
— Во-вторых, — игнорируя поправку, продолжал чтение Иван, — они всё же роют своим умершим могилы. Но обычай их таков, что на могилу покойного каждый член племени должен бросить пригоршню земли. А поскольку численность кочевых племен очень высокая, то и высота погребального кургана получается соответственной. В-третьих, битая посуда и ржавые наконечники для стрел, дырявые сапоги и тому подобные вещи кладутся в могилу, дабы святотатцы, разграбляющие захоронения, думали, что ничего стоящего они здесь не найдут. А всё самое лучшее, что умершему когда-то принадлежало, закапывалось в секретном месте тайком ночью членами семьи за день до похорон. Местонахождение имущества сообщалось покойному на ухо при опускании тела. А тризны проводят на вершинах холмов потому, что по природе своей карачаганаки чрезвычайно недоверчивы. Наученные горьким опытом, в каждом прохожем и проезжем они видят археолога…
— Осквернителя захоронений, — быстро пояснила Сенька, заметив замешательство на и без того не слишком счастливой физиономии Жермона.
— …и всем своим поведением демонстрируют, что вовсе это не погребальный холм, а самый простой, иначе бы они на нем не сидели, — гладко завершил Иван.
— Переходим к следующему вопросу!
— Приметы и суеверия — третий! — уверенно объявил Карбуран, не сводя злорадного взгляда с пристыжено побагровевшего и притихшего Жермона, и тут же мстительно добавил, словно хлестнул: — Надо показать… как надо!..
— Как надо надо показать! — не задумываясь и истово поддержала его Сенька. — Как надо, показать надо! Надо так надо, как показать, так надо! Так надо, а так — не надо! И не надо, так не надо, а надо — так надо! И как показать, надо показать! А если не надо — так и не показывать! Тонко подмечено, ваше превосходительство!
— Д-д-да?.. — после минутного размышления неуверенно моргнул барон Кабанан, самодовольство и напыщенность с которого за это время незаметно слетели и пропали в неизвестном направлении. — Д-да. Точно. Это я и хотел. Сказать. То есть. Вопрос. Давайте. Да.
— У туземцев Аоао есть поверье, что раньше он был человеком и жил в деревне, но потом не захотел работать и ушел в лес, — отчетливо выговаривая каждое слово, и старательно глядя исключительно в карточку, зачитал выбранный вопрос Иванушка. — О ком речь?
— О разбойнике! — не задумываясь, выпалил ответ одновременно с вытянувшейся вверх рукой барон Кабанан.
— Нет… — покачал головой Иванушка. — Речь вообще идет… э-э-э… не о человеке.
— А разбойник разве человек?! — возмутился Карбуран. — У меня только за этот месяц украдено племенных коровы — три! Скаковых лошади шатт-аль-шейхской породы — три! Три воза картошки семенной!.. Три…
— Еще варианты? — Сенька обвела глазами претендентов, грустно призадумавшихся об имуществе, уведенном разбойниками у них самих.
Рука Дрягвы нерешительно дрогнула и оторвалась от коленки на несколько сантиметров.
— Его светлость барон Силезень! — подбадривающе кивнула царевна.
— Я… это… не помню точно, как они называются… — напряженно подергивая черную перламутровую пуговицу камзола на животе, едва слышно пробормотал барон. — Но если это слово не «разбойники»… то тогда… как-то похоже на… э-э-э… гамадрилы… или…
