– Что это, сынок? – рука Эша реальна, голос теплый. Тревис продолжал смотреть на вещь, чужую, ужасную, несмотря на знакомую красоту...
– Картина, – пробормотал он. – Картина моей родины... здесь.
– Что? – Эш наклонился и с удивленным восклицанием взял рамку из рук Тревиса. Молодой человек стер ладонью пот со лба, стараясь стереть и прикосновение к своим чувствам этой жуткой вещи.
Но, взглянув снова на картину пустыни, он вскрикнул. Картина быстро тускнела, цвета сливались, сменяясь белизной. И вот пустыня и горы исчезли. Эш держал пластинку в обеих руках. Снова в глубинах ее началось движение, что-то заклубилось, и появилась новая яркая сцена.
Но не пустыня, а группа высоких деревьев. Тревис узнал в них сосны. Под ними полоска серо-белого песка, а дальше волны, ударяющиеся в скалы. И над беспокойной водой белые птицы...
– Гавань! – Эш неожиданно сел на койку, руки его дрожали. – Это берег у моего дома в Мейне – в Мейне. Говорю вам! Гавань, Мейн! Но как это сюда попало? – у него было совершенно ошеломленное выражение лица.
– Мне оно тоже показало мою родину, – медленно сказал Тревис. – А вам – другую картину. Может, тому, кто жил в этой каюте, оно тоже показывало родину. Это какое-то волшебство. Но не такое, как ваша наука, и не то, что у моих предков, – факт, что этот предмет вызвал у белого такое же недоумение, как и у него, почему-то ослабил страх. Эш оторвал взгляд от картины берега и посмотрел в глаза Тревису. Медленно кивнул.
– Это, конечно, догадка, но я думаю, ты прав. Что они знали, эти чужаки, какие чудеса им были доступны! Мы должны узнать, должны последовать за ними.
Тревис потрясенно рассмеялся.
– Мы и так следуем за ними, доктор Эш. А насчет узнать – посмотрим.
Человек двигался по узкому коридору, мягкие подошвы его костюма еле касались пола. В лишенных времени помещениях космического корабля не бывало смены дня и ночи. Тревису пришлось долго ждать этого момента. Своими коричневыми руками, сильно похудевшими, он все плотнее затягивал ремень. А под ним – грызущая боль, которая теперь никогда не оставляла его.
Они продлили запас воды при помощи строго рационирования, так же поступили и с таблетками концентрата. Но завтра, вернее, в следующий период бодрствования, который они называют "завтра", останется всего четыре маленьких квадратика. И Тревис прекрасно сознавал не только этот неоспоримый факт; он помнил, что сказал Росс, когда они говорили о необходимости испытать продукты чужаков.
– Кейс Ренфри, – указывал на очевидное младший агент во времени, – не будет испытателем. Если нам удастся когда-нибудь установить, что заставляет работать этот автобус, и повернуть его назад, это сделает Ренфри. А у вас, шеф, – он повернулся к Эшу, – лучшие мозга, вы должны их использовать. Может, мы где-то в этом барахле найдем руководство или ленту "сделай сам", которая даст нам ключ.
Они обсуждали найденное. Предметы, подобные рамке с исчезающей картиной, отложили в сторону, надеясь, что Эш, с его археологическим опытом проникновения в загадки древности, сумеет их изучить и понять.
– Таким образом, – закончил Росс, – проблему пищи будет решать доброволец – я.
Тревис молчал, но принял свое решение. Он пришел к такому же логическому выводу, что и Росс, только окончательное суждение было другим. Из всех четверых на корабле, конечно, он, а не Мэрдок, наименее ценен. А история его народа свидетельствует, что апачи обладают несокрушимым пищеварительным аппаратом. Они жили на естественных продуктах в такой местности, где не выжило бы никакое другое племя. И вот – теперь он занят собственным исследовательским проектом.
В прошлый период сна он проверил первый контейнер из шкафа. Тот самый, в котором булькала жидкость. Сделал два больших глотка густого сладковатого вещества, по консистенции похожего на похлебку. Вкус не очень приятный, но никаких плохих последствий не проявилось. Теперь он выбрал маленький круглый контейнер и быстро снял с него крышку, в то же время прислушиваясь к звукам в коридоре.
Он оставил Росса спящим в маленькой каюте, которую они делили, и заглянул по пути к Эшу и Ренфри. Времени мало, а ему приходится выдерживать достаточный период времени после каждого испытания.
Тревис хотел пить, но понимал, что этого нельзя делать. В последний "обед" он скрыл в руке таблетку пищевого концентрата, затем поднес контейнер с водой к губам, но пить не стал. Желудок его должен быть пустым. Теперь он с отвращением разглядывал свой новый выбор.
Коричневое желе слегка дрожало от перемещения контейнера в руке, поверхность его отражала свет. Используя крышку в качестве импровизированной ложки, Тревис отправил немного желе в рот. Почти безвкусное, только неприятное ощущение жира на языке. Он проглотил, сделал второй глоток. Потом выбрал третий образец – квадратный ящичек. Придется подождать. Если желе не даст плохих последствий, тогда это. Если он докажет, что желудок выдерживает четыре-пять разновидностей этих продуктов, у них появится надежда продержаться до конца пути.
Он не вернулся к себе на койку. Магнитные донышки контейнеров удерживали их на поверхности стола, как толстые подошвы ног прилипают к полу, если их прижать покрепче. Теперь все уже привыкли к невесомости и условиям космического перелета. Но Тревису приходилось подавлять свою неприязнь к кораблю: он не выносил тесноты, привык к просторам. В одиночестве ему легче: не нужен такой строгий контроль за собой.
Путешествие в прошлое ему понравилось. Доисторический мир дик, но он понимает эту дикость. Корабль – совсем другое дело. Ему казалось, что в маленьких каютах, узких коридорах и на лестницах все еще чувствуется запах смерти, что чуждость этого корабля – более страшная опасность, чем саблезубый тигр или мамонт.
Когда-то он считал, что хочет больше узнать о древних. Хотел разгадать загадки по обломкам керамики и наконечникам стрел, найденным в пыльных пещерах. Но те древние – его далекие родственники; те же, что построили этот корабль – вовсе нет. На одно-два мгновения клаустрофобия охватила его, он почти потерял контроль над собой, ему захотелось бить в стены кулаками, выбраться из этого заключения на воздух, к свету – на свободу.
Но за этими стенами нет света и воздуха, только свобода пустоты – или то загадочное гиперпространство, что сокращает расстояния между звездами. Тревис боролся со своим воображением. Он не мог выдержать картины корабля, висящего в пустоте, где, вероятно, нет даже застывших точек света – звезд, где нет ничего постоянного и прочного.
Путешественники могли только надеяться, что корабль доберется до порта, на который его нацелил умирающий пилот. Но ведь курс был установлен двенадцать тысяч лет назад, может быть, и больше. Какой порт выдержит такое время? Двенадцать... пятнадцать тысяч лет... Слишком долгий период для воображения обычного человека. В это время на земле еще не были построены первые поселки со стенами из глины, не была засеяна первая полоска земли, человек еще не превратился из бродяги в домохозяина, собственника земли. Какими были тогда апачи? А белые? Бродячие охотники, искусно пользующиеся копьем и ножом, преследующие добычу. Но именно тогда эти чужаки построили корабль, путешествовали в космосе не только между планетами одной системы, они летали от звезды к звезде!
Тревис пытался представить себе их будущее, но мысли его все время возвращались к потребностям настоящего. Ему хотелось постоять под солнцем и на ветру, да, даже в пустыне, где ветер горяч и полон пыли. Это желание острое, как боль... боль?
Он сжал руками живот. Резкая неожиданная боль пронзила внутренности, и, конечно, она не от тоски по дому. Боль физическая и очень реальная. Он согнулся вдвое, стараясь облегчить боль, каюта затягивалась туманом. Боль прошла, Тревис распрямился и тут же ощутил ее снова. Вот и все. На второй попытке ему не повезло.
Ему удалось встать, придерживаясь за стол, когда начался третий приступ. Потом пытка кончилась, оставив его всего в поту. А когда начался четвертый приступ, он уже был в коридоре, добрался до убежища, которое искал, и тут его наконец вывернуло.
Тревис не мог поверить, что два глотка жирного желе способны так ослабить человека. Он с трудом дотащился до кают-компании и апатично опустился на стул. Больше всего ему хотелось воды – смыть грязь во рту, затушить жжение в горле. Канистры насмехались над ним, он не смел к ним прикоснуться, зная, как мало осталось драгоценной жидкости.
Некоторое время он сидел у стола, радуясь прекращению боли. Потом взял контейнер с желе. Нужно обозначить, что это яд. Он проверил только два контейнера. Сколько еще пригодных удастся найти?
Остается только пять таблеток концентрата, считая ту, что он спрятал. Ничто не превратит пять в десять – или в двести. Если они хотят дожить до своей неведомой цели, придется воспользоваться пищей чужаков. Но Тревис не мог сдержать дрожи рук, когда открывал крышку квадратного ящичка. Может, он слишком торопится, взявшись за новый образец сразу после катастрофических последствий предыдущего? Но он знал, что если не сделает это сейчас и здесь, на третью попытку его не хватит.
