– Он себя на тренировках не бережет, – пожал плечами я. – Да и что мне было делать? Бросить в Гамбурге, выдав его часть призовых, так, что ли? Надолго бы ему хватило тех денег, как ты думаешь? – Страсть к мотовству, присущая нашему рукопашному бойцу, была отлично известна всем в группе. – И где бы мы нашли так быстро другого рукопашника, а? Тарас даже не в форме даст сто очков форы любому игроку из тех, что могли нам предложить ланисты в Гамбурге. Ты бы хотел в нашу группу немца?
– Хватит уже, – пробурчал Корень, – совсем ты меня заклевал. Но выводить сейчас Тараса на бой – это ж убийство.
– Вот и присмотри за ним, – ответил я. – И я тоже буду приглядывать.
– Будет у тебя время приглядывать, как же.
Тут запорожец был прав на все сто. Тяжелому бойцу, если придерживаться старинной классификации, гопломаху! во время боя вовсе не до того, чтобы присматривать за рукопашным бойцом. Пускай у Корня тоже будет немало забот, но он все-таки намного быстрее меня и сможет при случае хоть чем-то помочь Тарасу.
Катер причалил к Гладиаторской пристани, расположенной ближе всего к Колизею. Я расплатился с его хозяином, воняющим гарью и виски мистером Смитом, и моя команда сошла на берег. Наше долгое путешествие по морю, а после – вверх по Темзе закончилось.
Я сходил последним, придирчиво осматривая по привычке всех своих бойцов.
Первым быстро, пружинисто шагал карабинер Армас Мишин – здоровяк с песочного цвета волосами и роскошными усами, каким, наверное, завидовал втихомолку даже Корень. Был он родом из Ингерманландии, вся родня его служила солдатами или унтерами в разных полках Российской империи. Он тоже начинал службу не где-нибудь, а в недавно организованном Карабинерном батальоне. Как и за что он оттуда вылетел, оказавшись среди игроков, конечно же, предпочитал не распространяться.
Почти не отставал от него стрелок Вахтанг Ломидзе по прозвищу Князь, стриженный под бокс молодой [2] картлиец с неизменной парой легких арбалетов за спиной. Как он управляется с ними во время боя, я до сих пор ума не приложу. Однако умудряется же каким-то образом, раз прошел уже в моей команде не один десяток игр. И почти никогда он не получал ранений, разве что самые пустяковые.
Третьим, слегка вразвалку, обычной своей походкой, шагал Тарас Гладкий – рукопашный боец. Он брил голову, как будто стараясь оправдать фамилию, и отказывался отпускать оселедец, чтобы придать себе сходство с запорожцами, какими их представляют обыватели. Он нес на плече мой тесак, делая вид, что не замечает его весьма серьезного веса. В этом был весь Тарас – никогда не показывать никому: ни публике, ни товарищам по группе, – что тебе бывает тяжко или больно. Он настолько не любил жаловаться, что врачам приходилось иногда из него информацию едва ли не клещами вытягивать. Порой до смешного доходило. Поначалу рядом с ним стоял я или Корень. Мы рассказывали врачу, какие именно травмы получил наш рукопашный боец после очередной схватки. Руководствовались при этом тем, что сумели заметить во время боя. Только угрозой не выпустить в следующий раз на арену можно было заставить Тараса говорить, но и тогда он выкладывал далеко не все.
– Спасибо, что захватил мой тесак, – кивнул я Тарасу, удерживая его за локоть. – Ты как?
– Драться смогу, – важно кивнул тавричанин свежеобритой головой, – и больше столько ударов не пропущу.
– Ты смотри, здесь медкомиссия строгая, – решил немного постращать его я. – На играх для принца должны быть только здоровые бойцы. Если ты что-то от меня скрываешь, то лучше сразу расскажи.
– Да все хорошо со мной! – резче, чем следовало, ответил мне Тарас. – Говорю же, жить буду и драться завтра смогу. Что еще надо?
– Надо, – не отпуская его локтя, произнес я, – чтобы ты на своих ногах потом с арены ушел.
– Да хватит уже! – вспылил Тарас, рывком освобождаясь, хотя если бы я не отпустил его, то вырваться он вряд ли бы смог. – Я в полном порядке. Сколько еще раз мне надо повторить, чтобы это дошло до тебя, командир?
– Не дерзи мне, Тарас, – осадил его я. – Я отвечаю за всех и должен быть уверен в каждом, кто завтра выйдет на арену Колизея.
– Во мне, стало быть, ты уже не уверен? – взбрыкнул тавричанин. Он даже голову наклонил, будто бодливый бычок.
– Уверен, – успокоил его я, – но проверить никогда не вредно, верно? – Я подмигнул ему, пытаясь свести все к шутке. И сразу понял – мне это не удалось.
Тарас кивнул в ответ, но ничего говорить не стал. Он, осторожно ступая, спустился на каменную пристань и отошел к остальным бойцам моей группы.
– Зря ты Тараса так завел, – покачал головой Корень, проходя мимо. – Он теперь на тебя дуться будет, словно дитя малое.
– Я его еще и завтра заведу как следует перед боем, пускай позлее будет.
– Хочешь, чтобы побыстрее с врагом разделался, без лишних движений?
Я только кивнул в ответ – Корень снова угадал мои мысли, даже не задавая наводящих вопросов. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы нуждаться в них. Была у Тараса еще одна страстишка. Начинавший в цирке, как и многие игроки-рукопашники, он был склонен к мелким эффектам, рассчитанным на зрителя. И далеко не всегда понимал, когда они уместны, а когда нет. Именно из-за нее он и пропустил те несколько ударов от противника в Гамбурге, что едва не отправили его на больничную койку. Но если Тараса хорошенько разозлить перед боем, то он мгновенно забывал обо всей театральности и начинал вымещать накопившееся зло на противнике. Это мне и было от него нужно в предстоящей схватке. Желательно начинать злить тавричанина загодя, потому что он был человеком по натуре спокойным.
Когда Корень сошел на берег, я закинул на плечо принесенный Тарасом тесак и, кивнув на прощание Смиту и его сыну, последовал за своими людьми.
От пристани до окружавших Колизей казарм была всего пара кварталов, однако стоило отойти от нее на десяток шагов, как к нам заспешил патрульный бобби. Немолодой уже полисмен был грузным, что ничуть не сказывалось на его резвости, только лицо с каждым шагом наливалось кровью.
– Стойте-стойте! – загодя закричал нам он. – Вы кто такие, чтобы шататься по городу с оружием?
– Городовые всюду одинаковы, – философски изрек Князь. – Ведь знает же, шельма, кто мы такие, а все равно бежит уже за взяткой.
– О чем это вы тут сговариваетесь?! – еще громче закричал бобби, конечно же не понявший ни слова из того, что сказал Ломидзе. – Не сметь болтать здесь на вашем варварском наречии при носителе власти.
Да уж, картлиец был прав на все сто. Мы много поколесили по Европе, разве что за Пиренеями не бывали. Всюду мелкие представители власти, будь то таможенные чиновники или вот лондиниумские бобби, были похожи, словно яйца из одной корзинки. Всем надо было только сакраментального «тащить и не пущать».
– Мистер, – выдал я наилучшую из своих улыбок, явно польстив простому полисмену, – разве вы не видите, на какую пристань Темзы мы вышли? Я и мои друзья игроки, приглашенные их величествами на Большие игры в честь юбилея принца Альберта.
– Их высочества принца, – поправил меня ворчливым тоном бобби. – Предъявите приглашение.
Я опустил тесак, упрятанный в кожаный чехол, уперев его широким концом в мостовую, вынул из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу, украшенную гербовой печатью.
– Все честь по чести, мистер, – заявил я, протягивая приглашение бобби, а пока тот возился с ним, водя по бумаге не слишком чистым пальцем, вытянул из кармана полновесную крону и отдал ее в обмен на приглашение. – Быть может, вы, мистер, могли бы оказать услугу и проводить нас до казарм, чтобы в дальнейшем у нас не было недопонимания с представителями лондиниумской полиции?
– Казармы – это как раз край моего участка, – важно кивнул бобби, пряча монету, – и я всегда рад оказать небольшую услугу гостям нашего королевства.
Так поступить было проще, чем терять время, показывая бумагу каждому встречному полисмену.
