Но все же, несмотря на их поддержку – даже благоговение и любовь, – Семен не получил бы того влияния, какого добился в эти годы. Главным, краеугольным камнем являлось тайное ведомство, которое он себе подчинил, – наследство Рихмера, очищенное от ненадежных, пополненное людьми достойными и осторожно выведенное из-под эгиды жрецов, хотя они еще составляли большую часть осведомителей и сикофантов. Эта организация теперь называлась не Ухо Амона, а Братство Сохмет, с явным намеком, что ее задача – не только слушать и следить, но и карать. Карать временами приходилось, чтобы избавиться от обильных кровопусканий; так, хаке-хесеб страны Гошен, подстрекавший к бунту сторонников мрачного Сетха, случайно утонул в Половодье, а толпа озверевших граждан гиксосского происхождения разгромила святилище Сетха в Хетуарете и перерезала его жрецов. За что их примерно наказали, сослав в каменоломни, – но только немногим было известно, что не камень они ломают, а стоят гарнизоном в крепости Чару, защищавшей Та-тенат.
Бывали и другие случаи, но в общем и целом Семен кровавых разборок не поощрял, предпочитая меры превентивного свойства. Он был осведомленней всех вельмож, стоявших у государственного руля; знал, к примеру, что подают на завтрак хаке-хесепу в Заячьем номе, каких наложниц предпочитает Ранусерт, командующий меша Птаха, сколько ворует Нехси, царский казначей, и кого – поименно и с указанием вин – зашил в мешок и утопил преславный Рамери, хранитель Южных Врат. Как в прошлом, так и в будущем информация была оружием более грозным и смертоносным, чем копья и ракеты, колесницы и танки, но в настоящем лишь он один понимал ее силу и цену. Может быть, и Пуэмра поймет – когда-нибудь, со временем... лучший из его учеников, верный помощник, возглавляющий Братство Сохмет...
Пуэмра находился в этой должности уже два года, и минуло четыре, как Нефертари вошла в его дом, благословив его рождением наследников. Их было уже трое, и, кажется, Пуэмра не собирался останавливаться на достигнутом. Рихмера он по-прежнему недолюбливал, однако не препятствовал тому возиться с детьми, ибо других занятий, если не считать молитв, у бывшего Уха Амона не осталось. Рихмер был уже не тот; видимо, испытанное потрясение, страх за дочь и собственную посмертную судьбу что-то надломили в нем – да так, что больше он не оправился. Он быстро одряхлел, лишился прежней ясности ума и при виде Семена покрывался смертельной бледностью. Он был уничтожен, убит разящим словом, что придавило его будто пирамида Хуфу. Семену не хотелось вспоминать о нем.
Сидя на пороге хижины, любуясь сонным Озером и звездными небесами, он думал о минувших годах, о своей жизни и о том новом, возбуждающе-приятном, что принесет в нее То-Мери. О делах, а тем более – о неприятностях и тревогах – вспоминать не хотелось. Ни о Рихмере, ни о Тутмосе, сирийском волчонке, взрослеющем наследнике Меруити, ни о ее дочери, которая скоро умрет – видимо, через пару разливов. Он гнал эти мысли. Сейчас он был в гостях у Тотнахта и Шедау, у старых приятелей и сподвижников, что прикрывали спину его в бою, и думать ему хотелось о них, о чистом широком Озере, об этой земле и внезапном подарке, который он здесь получил.
Семен оглянулся. Луч лунного света скользил по лицу То-Мери, и он увидел, что девушка улыбается во сне.
* * *
Утром его разбудила песня. То-Мери, суетясь у корзин с провизией, собирала завтрак на циновке: финики, сухие лепешки, мед, масло и кувшинчик с пивом. Чаша для омовений уже полнилась озерной водой, в которой плавали пахучие травинки, а рядом лежали перевязь с коротким клинком, браслет, ожерелье и свежая туника. Сама То-Мери тоже была свежа, как роза цвета кофе с молоком; глаза ее сияли, улыбка не сходила с губ, а к волосам, над левым ухом, был приколот цветок граната. Она пела...
О, как благостно и приятно, когда расцветает
Золотая...
Когда лучится она и расцветает!
Пред тобой ликуют небо и звезды,
Тебе воздают хвалу солнце и луна,
Тебя славят боги,
Тебе воздают хвалу богини.
О, как благостно и приятно, когда расцветает
Золотая...
<Гимн богине Хатор – подлинный древнеегипетский текст в переводе А Ахматовой.>
Семен сел, дослушал до конца и молча кивнул – можно сказать, с одобрением. Голос у То-Мери был неплохой, сильный и звонкий.
– Ра уже на небосводе, – сообщила она, – но твои ленивые слуги все еще спят. Видно, утомились, пока прошли два сехена от Хененсу! Желаешь ли, господин, съесть лепешку с медом или сначала разбудишь их палками?
– Желаю одеться, – сказал Семен, окунул голову в сосуд с озерной водой, фыркнул и позволил ей вытереть свое лицо. Тунику он надел сам и сам зашнуровал сандалии, но украшения и перевязь пришлось доверить То-Мери. Она вертелась перед ним втрое дольше обычного, пока он не поймал ее за руку, не притянул к себе и не прижался губами и носом к шее. Смуглые щеки То-Мери вспыхнули, а Семен вздохнул. Что поделаешь! Нельзя же притворяться, что ночь его прошла в обнимку с покрывалом!
– Господин сядет есть, или... – Лукавые глазки То-Мери стрельнули в сторону спальной циновки.
– С “или” мы подождем, и с завтраком тоже. Не забыла, что мы в гостях? Тотнахт будет обижен... А вот и он!
Бывший копьеносец Пантер неторопливо шествовал к дому, держа блюдо с дымящимся печеным журавлем, а сзади торжественно вышагивали его молодой братец с огромным кувшином и супруга с корзинкой свежих смокв.
– Был ли сладок твой сон, господин? – произнес Тотнахт, опуская тяжелое блюдо на циновку.
– Словно за пазухой у Хатор, – отозвался Семен, подмигивая То-Мери.
Копьеносец кивнул жене и брату, потом неодобрительно покосился на финики, лепешки и мед.
– Вели своей служанке, господин, чтоб убрала все это. Ты – мой гость! Как-нибудь мы уж тебя накормим!
Это было явным посягательством на права То-Мери, и она тут же заняла боевую стойку: выпятила грудь, стиснула кулачки и показала Тотнахту язык.
– Строптивая, – заметил он, ухмыляясь, – однако красивая. И поет хорошо, громко! Не отдашь ли ее моему брату, господин? Нарожает кучу солдат, а между этим делом будет доить антилоп и выгребать навоз. Занятие – лучше некуда!
– Боюсь я за твоего брата, а больше того – за антилоп, – сказал Семен. – Глаз у этой красавицы как наконечник копья, разом двух быков свалил. А было ей тогда всего двенадцать лет... Теперь, думаю, она и с бегемотом справится.
Тотнахт захотал, а девушка, возмущенно фыркнув, выскочила из хижины, чуть не опрокинув наземь Тотнахтова брата.
Семен сел с края циновки.
– Раздели со мною трапезу, и ничего убирать не придется. Здесь всего-то на двоих.
– Благодарю за честь, господин. Ты, как всегда, прав... Уберем, только вот в это место! – Тотнахт похлопал себя по мускулистому животу.
Посмеиваясь и перешучиваясь, они расправились с журавлем, лепешками, медом, фруктами и пивом. Над соседними хижинами, здесь и там, взметнулся в небо дымок – видно, и в них кормили столичных гостей, свиту знатного вельможи, почтившего визитом копьеносца Тотнахта. Вскоре появились Ако и Техенна, с довольным видом вытирая рты, с ними пришел молчаливый поджарый Шедау, и все впятером отправились осматривать хозяйство.
Благодатный луг на озерном берегу, с пышной травой, с выпасами для скота и птицы, с редкими еще гранатовыми деревьями и смоковницами, мог считаться, в определенном смысле, творением Семена. Чтобы давать советы Меруити и прочим власть имущим, он разработал некую систему, проистекавшую из исторического опыта, в том числе – российского, которая, как ему казалось, гарантирует успешное правление. Ее составляли несколько законов – например, такие: ухо и глаз царя должны быть всюду, и между ним и богами не должно иметься разногласий; армию тешат маленькими, но победоносными войнами, а чтобы иностранцы уважали, их послов стоит вывозить на маневры; оказывать милости необходимо прилюдно, а карать – тайно. Но первый и самый важный из этих законов гласил, что народ должен быть сыт и доволен, причем источником довольства пусть будут не подачки знатных, а возможность трудиться и зарабатывать.
Во исполнение этого тезиса в течение трех лет в державе не строили храмов и дворцов, а копали каналы, благоустраивали шлюзы и дороги, и возводили механизмы для подъема воды. Главной заботой в этих мероприятиях являлся Великий Канал, протянувшийся вдоль западного нильского берега на шестьсот километров, от южного города Кенне почти до Саи, что в Дельте. Это гигантское древнее сооружение, включавшее шлюзы, арыки, водохранилища и соединяющие их каналы, располагалось в четырех-пяти часах пешего хода от Нила и как бы удваивало его. Орошенные Каналом территории годились для пахоты, овощеводства и скотоводства, особенно в районе Озера – крупнейшего водохранилища в естественной впадине, заполненной водами Канала. В эпоху процветания державы эта ирригационная система увеличивала площадь полезных земель в Верхнем Египте раза в полтора, а Озеро, достигавшее пятидесяти километров в длину, казалось настоящим морем.
