И обиделся уже до конца пути.
Некогда осужденные и обращенные в каликов араксы, казалось бы, лишались всякой воли, имени и прав воина Засадного Полка, однако при этом никогда не выглядели несчастными и раздавленными. Да, они вечно жаловались на свою судьбу, клянчили денег и ерничали, но трудно было сыскать веселее человека, принадлежащего к Сергиеву воинству, чем калик, и объяснялось это довольно просто: вместо славы и чести поединщика осужденный получал способности и качества, не доступные ни вольным, ни вотчинным араксам, – легко проникать в Сирое Урочище и возвращаться назад, когда вздумается. И не только! Калики обладали умением пускать пыль в глаза и проходить через любые посты, заслоны и, говорят, если надо, то даже сквозь стены. А способностями – расположить к себе человека, войти к нему в доверие и погадать судьбу – они могли тягаться с цыганами или профессиональными гипнотизерами.
Калики существовали в воинстве как профессиональные лазутчики и, обладая талантом лицедеев, психологов и лекарей, зная языки, а то и не по одному, легко проникали в стан противника. Бывало, по многу лет жили за границей, сами превращались в иностранцев с непривычными манерами, но стоило кому из них вернуться на Вещеру, вновь натягивали маску болтливых и лукавых каликов.
Вероятно, все эти качества и почти неограниченные возможности отчасти заменяли им прошлую славу побед, и они скоро привыкали к новому состоянию, как всякий осужденный привыкает к лишению воли и тюремным стенам.
Везде жизнь…
Конечно, говорили, что в Сиром находились и те араксы, кто, единожды вкусив состояния Правила, не мог выйти из него и был опасен не только для мира, но и для араксов, как, например, верижник Нирва, с которым был обещан Судный поединок. Поэтому их содержали прикованными к неподъемным, чаще всего зарытым в яму, камням, чтоб они постоянно заземлялись. И это были действительно несчастные араксы. Однако Ражный знал, что его минует такая участь, поскольку его провинность была прямо противоположной – утрата Ярого Сердца.
Если бы он не спас волка, заправив ему кишки в полость и зашив берестяной ниткой, а догнал и разорвал его надвое, то победу в поединке зачли бы ему и сейчас он не шел бы за говорливым каликом в добровольное заточение.
Ражный не испытывал ни страха, ни особого разочарования в предстоящей судьбе. Никто из его рода никогда не попадал в Сирое Урочище, и было даже любопытно познать, что это такое. Едва ступив в эти леса, он ощутил сильнейшее напряжение пространства, и казалось, достаточно вспомнить чувства, испытанные на прави́ле, как в тот же час можно приблизиться к состоянию Пра́вила. И если не взлететь, то сделать весьма ощутимый холостой выхлоп энергии, способный поджечь сырое дерево. Единственным, что повергало его в состояние короткого шока, как после прямого удара в переносицу, и до боли тянуло в солнечном сплетении, было воспоминание об обязательном условии, которое выполнял приговоренный в период послушничества под руководством бренки.
Он должен был сделать достоянием Сергиева воинства все личные приемы ведения поединка, в том числе волчью хватку и наследственные способности вхождения в раж.
Бренка обязан был вывернуть его наизнанку, как пустой мучной мешок, и выбить всю пыль.
Сами эти старцы, по преданию, живущие в лесах гдето возле монастырского скита, были не менее таинственными, чем само Урочище. Некоторые поединщики говорили, что это и есть те самые опричники, другие же утверждали, что бренками становятся буйные араксы, просидевшие на цепях много лет, но не смирившие своего буйства, а сумевшие перевоплотить неуправляемую энергию Правила в некую иную, духовную. И были еще те, кто доказывал, будто они в прошлом вообще не имели никакого отношения к Засадному Полку, а принадлежали к некой особой касте, поскольку ни с того ни с сего оказывались при дворах князей и государей в качестве воевод и послов, если говорить современным языком, по особым поручениям, вызывая раздражение у придворных.
В общем, толком о них никто ничего не знал.
Бренка буквально означало – звук, издаваемый костями, бренчащий скелет, гремящие останки человека. По рассказам кормилицы Елизаветы, так оно и было: старцы считались великими постниками, пили только воду и настолько иссыхали, что в прямом смысле бренчали костями. Однако при этом были очень подвижны и активны, поскольку для поддержания жизненного тонуса черпали энергию напрямую от солнца, и если было несколько дней пасмурно, то они становились вялыми и лежали, пережидая ненастье. Говорят, их в разное время было от трех до семи и они во главе с настоятелем управляли всей жизнью Сирого Урочища. Но каждый сам по себе значил очень мало, ибо и их личность также была поделена на количество старцев.
Однако если старцы собирались вместе, то могли рукоположить избранного иноками духовного предводителя Сергиева воинства, для чего в их присутствии подрезали сухожилия и тем самым ослабляли. Поэтому Ослаб, взошедший на свой престол, почитал иноков, но признавал и уважал власть и силу бренок, наведываясь к ним для исповеди, или чтоб получить решающие советы по сложным вопросам духовной жизни воинства.
Скорее всего, отсюда и возникла молва, что они и есть опричники.
Калики, прошедшие через их чистилище, то ли не любили вспоминать, то ли не имели права разглашать подробности существования старцев и сам обряд послушания. Однако при этом хвастались своими знакомствами и некими близкими отношениями с каким-нибудь бренкой.
Так же, как и у всех обитателей Сирого Урочища, у них не было имен…
Сирый привел Ражного на бугор, напоминающий курган, обрамленный по подножию старыми соснами, остановился на середине поляны и беспомощно огляделся:
– Во дела! Обычно в это время на своем ристалище сидит!
– Это что, ристалище? – спросил Ражный.
– Такое ристалище, – злорадно захохотал калик, – каких ты сроду не видывал! Покатаешь земельку лопатками… – Он походил взад-вперед, обошел курган по опушке, вздохнул разочарованно: – Да, времена настали!.. Раньше бренки выходили встречать вашего брата. А теперь и старцев не хватает, у каждого чуть ли не по четыре десятка послушников!
Он оставил Ражного, а сам побежал в сторону высокого и густого бора, желтеющего в закатном солнце. В какой-то момент, хорошо видимый, он вдруг исчез, и там, где был в последний миг, осталось зеленовато-багровое пятно, похожее на очертания человека, которое впоследствии постепенно истаяло.
Вообще пространство здесь было странным: без ветра воздух колебался, отчего деревья слегка изламывались, как в горячем мареве, и создавалось ощущение призрачности окружающего мира. Поначалу Ражный думал, что это от температуры, поднимающейся из-за необработанной раны на предплечье, и пытался сморгнуть поволоку с глаз, однако марево лишь усиливалось по мере того, как они приближались к этому бугру.
Отсутствовал сирый около четверти часа и вернулся несколько обескураженным:
– Так и знал! Мой бренка принял еще одного бедолагу и теперь отдыхает. Про Калюжного слыхал?
Вольный засадник с таким именем, аракс казачьего рода, был известен, пожалуй, каждому поединщику, поскольку три года назад, вне всяких правил, дерзко вызвал на ристалище Пересвета, чтоб отнять у него боярскую шапку. Боярин мог бы отказаться и, мало того, лишить аракса поединков на несколько лет, однако принял вызов. Их схватка была зримой, длилась около двух суток, и двухметровый, богатырского роста Калюжный был побежден Воропаем в сече, после чего боярин еще прочнее закрепил за собой титул.
– Теперь Калюжный будет твоим соседом слева, – с неким удовольствием сообщил калик и показал рукой: – Километрах в пяти отсюда берлогу копает. Уже по пояс зарылся… А справа у тебя Вяхирь поселился, месяц назад привел… Да ты его не знаешь, не гадай. Он из белорусского урочища. И молодой еще бульбаш, всего-то седьмой десяток разменял…
– Это хорошо, – отозвался Ражный.
– Чего хорошего-то?
– А что Калюжный сосед. Приятно…
– Пересвет обиду затаил на него, вот и упек… А на что обижаться? И хрен бы с ним, но Ослаб каков? Им крутят, как хотят. Духовный предводитель…
– Не верю тебе, сирый.
– Твое дело, – отмахнулся калик. – Что будем делать?
– Смотри сам, – безразлично обронил Ражный.
– Может, пойдем поищем другого бренку? Часов семь ходу, а то и больше…
– Как хочешь.
– А вдруг и тот кого-нибудь принимает? Или вовсе ушел? Столько дней солнца нет, старцы квелые стали. Тебе-то все равно к которому?
– Все равно…
– И кушать очень хочется! – посожалел калик. – Если еще столько топать, кишки ссохнутся, как у бренки. Ты-то как?
Сирые были вечно голодными и отличались сумасшедшим аппетитом.
