Ознакомительная версия.
– Вот бы кого сдать в Трудармию… – мечтательно начал полубрешак.
Тут под передние ноги лошади, на которой сидел Ржига, поднырнул какой-то маленький лохматый зверек, выметнувшийся из серых придорожных кустов. Конь шарахнулся в сторону, стал на дыбы, и полубрешака едва не вынесло из седла. Счастье, что он успел покрепче сжать ногами заходившие бока скакуна и вцепиться разом в поводья и гриву. Себастьян остановил свою собственную лошадь и вымолвил:
– Аюпа Бородача в Трудармию, говоришь? Ну-ну. Не торопись. Все там будем…
К вечеру путешественники пересекли равнину, оставив за собой несколько небольших поселений с придорожными трактирами, и выехали к реке. Совсем недавно переправа через полноводную Тертею с лошадьми, каретой и обозом была бы невозможна: местный перевоз брал только людей, и нужно было бы подняться вверх по течению, чтобы перебраться на другой берег по старому мосту. Сейчас эта необходимость отпала.
В нижнем течении Тертеи был построен новый мост – великолепный, дорогой, ослепительно-белый. Он легко и гордо лег на горло реки, как ожерелье на шею красавицы. Над ним клонилось к закату солнце. Кавалькада барона Армина въехала на приречные холмы, круто обрывающиеся к береговой линии. Отсюда открывался поистине шикарный вид. Высотный арочный виадук из белого камня тянулся никак не менее чем на полторы кесаврийские лиги. Строители и сам владетель Корнельский, на вверенных которому землях расположился новый виадук, все в голос утверждали, что это самый большой мост в стране.
Несколько центральных опор гиганта были еще облеплены массивными лесами, в двухэтажных арках кишели мостостроители, но движение по мостовому переходу уже открылось. Ширина сооружения была такова, что по нему запросто могли проехать бок о бок пять таких карет, как толстопузый экипаж барона Армина.
На противоположном берегу виднелись какие-то длинные постройки, прихотливо разбросанные вдоль реки деревянные корпуса и ажурные вышки с огнями.
К тому времени барон Армин уже проснулся. Он выглянул из окна, причмокнул губами и сказал с удовлетворением:
– Ну вот он! Лагерь Трудармии близ Великого Тертейского моста во имя короля Руфа! Понастроили, конечно!
– А нас вообще по нему пропустят? – аккуратно осведомился повар Жи-Ру, который с первыми признаками пробуждения хозяина начал собирать по сундучкам снедь. – А то вообще-то хотелось бы пообедать уже на том берегу…
– А то ж! – заорал барон Армин. – Не только пропустят, но и, если что, пустят на ночлег!
– Ну… На вашем месте я бы не был так уверен, – пробормотал Себастьян, которому доводилось общаться с отдельными индивидами из числа королевских трудармейцев. Впрочем, его слов никто не услышал.
У въезда на виадук стояла внушительных размеров башня, сложенная из тесаного камня. Тут толпилось несколько здоровенных молодцов в белых плащах Охранного корпуса. Их разбавляли трудовики в серо-зеленом – пыльные, серьезные, сосредоточенные.
Один из Трудармии, завидев людей барона Армина, подскочил и умело придержал под уздцы впряженных в карету лошадей; второй, с круглой рыжей бородой, жестом показал остановиться всадникам:
– Кто такие?
– Нам на тот берег.
– Понятно, что не на этот. Вы и так тут. Вам разве неизвестно, что торжественного пуска моста не было? Или вы хотите проехать по нему раньше владетеля Корнельского?
Барон Армин с шумом выпустил воздух:
– Ф-фы… Э-э… Да я, собственно, к нему и еду в Сеймор.
– И к его сыну, – вылез кто-то (как потом оказалось, это был неугомонный Ржига).
– Мы давние знакомцы. А в лагере нас ждет человек, который обещал…
Рыжебородый, даже не дав себе труда дослушать, раздраженно махнул рукой, и барона Армина немедленно пропустили на новый мост. «Н-да, – подумал Себастьян, поймав в окне кареты удивленно подпрыгнувшее лицо опекуна, – добрейший дядюшка Армин хоть и храбрился, поди, и сам не ожидал, что нас так быстро пропустят…»
В непосредственной близости виадук через Тертею оказался еще более огромным. Себастьяну чудилось, что даже сами звуки грохочущей по мостовому камню кареты – куда внушительнее, чем то, что их производит. Пузатый экипаж барона Армина, с размалеванными мутной гербовой символикой боками, казался солидным в рыбацких поселениях – тут же он напоминал блоху, скачущую по становому хребту великана.
На излете огромной дуги виадука Себастьян осадил коня и, заставив того подойти к самому ограждению, глянул вниз.
Там, десятью или пятнадцатью нилморами[2] ниже, морщились неспокойные воды Тертеи. Прыгали упругие пенные барашки на белый камень опор. Кипела неровная полоса прибоя. Вдоль нее протянулись набережные сооружения с пирсами, сходнями и пристанными тумбами для заведения швартовов.
Все это пустовало. На импровизированной набережной Тертеи не было ни души.
Но уже в полутора сотнях шагов от берега на площадке, зажатой между двумя корпусами лагеря Трудармии, находились люди. Много людей. Наверно, несколько тысяч. Они стояли молча и время от времени покачивали головами в такт речам высокого молодого проповедника в светлой накидке. Он стоял на втором ярусе наблюдательной вышки меж двух мощных огней. Над его головой надувался под ветром огромный стяг с надписью: «Трудовая армия: главные победы – без крови!»
У человека был мощный и проникновенный голос:
– Только вольности нашей страны позволяют нам не на страх, а на совесть строить вот такие великолепные мосты втрое быстрее, чем это делают сами знаете где. Да, вы не ослышались! Мы построили этот виадук втрое быстрее, чем это могли бы сделать строители по ту сторону великого океана, – с чувством говорил он, блестя черными глазами и разбрасывая щедрые жесты обеими руками. – Конечно, я говорю о Черной Токопилье, конечно, я имею в виду орден Рамоникейя, чья тень накрывает всю ту проклятую землю. Они хотели бы дотянуться до нас, не сомневайтесь! Не исключено, что скоро нам придется сойтись лицом к лицу. Но нам не страшно, ведь мы умеем возводить не только мосты и окольцовывать не только реки! – Оратор тряхнул длинными светлыми волосами, перехваченными серой матерчатой, черной у концов лентой. – Мы строим все новые и новые корабли, со все более серьезными водоизмещением и оснасткой, с более мощным оружием, и быть может, настанет тот час, когда нам придется его расчехлить. Три столетия в нашей стране не было ни одной войны, ни одного кровопролития, ни одной бойни. Три столетия мы мирно трудились, строили, надеялись на лучшее, жили. Вольное королевство Альгам и Кесаврия не хочет крови, мы всегда стояли на том, что главные победы нужно одерживать над собой, над своей ленью и косностью. Победы нужно одерживать и над миром, в котором мы живем. Не брать на себя слишком много, чтобы не надорваться, – так гласит Иерархия знаний. Не брать на себя и слишком мало, чтобы не надорвался тот, кто рядом: ведь кому-то придется взять твою долю!
Это заявление было встречено одобрительным ревом.
– Гладко чешет, шустряк, – сказал кто-то в толпе трудовиков. – И все ж по делу, по уму.
– Язык-то даден какой…
– А кто это такой будет?
– Этот? А… Из Сейморской Школы Пятого уровня, значит, оратор. Литера А, мореходы они, стало быть… Недавно к нам на усиление прибыли – для испытаний моста…
– А, это у которых директор сам Каспиус Бреннан-младший, сын владетеля Корнельского? – вклинился чей-то четкий голос.
– Он самый.
– Тогда Ариолан Бэйл его зовут. Я его несколько раз в Сейморе видел…
Себастьян, конечно, не мог слышать всех этих разговоров, да и все речения высоченного и громкоголосого Ариолана Бэйла доносились до него только в виде обрывочных фраз. И некоторые из них, несмотря на их неполноту, вдруг живо воссоздали в памяти то, что совсем недавно рассказывал ему пьяный Ржига, а Ржига говорил: «Утром рыбаки нашли на песке следы, накрепко вбитые в глину. Это были следы подкованных сапог, и на каждой подкове красовались лилии. Символ проклятой Черной Токопильи…» Только там это говорилось под хмельком и шепотом. Здесь же высокий, выпрямившийся во весь свой немалый рост оратор на возвышении говорил во весь голос.
Впрочем, дослушать не удалось: подкатила карета барона Армина, и последний в вежливой форме поинтересовался, какого демона Себастьян торчит у края моста, угрожая тем самым сохранности лошади.
Вскоре они уже въезжали в лагерь Трудовой армии.
– Здесь и заночуем! – громко объявил дядюшка Армин и стал старательно плеваться под стол, очищая свою внушительную глотку от оставшихся в зубах и на языке рыбьих костей. Они сидели под просмоленным навесом, по которому барабанили крупные капли дождя. Шла ночная непогода.
– Заночуем? Это кто же нам разрешит?
– А это кто же нам запретит?! – подбоченившись, в тон задавшему этот вопрос Жи-Ру отозвался благородный барон и засунул пальцы в обе ноздри. – Я ж это… говорил… – не освобождая носа, прогнусавил он. – Я ж говорил, что у меня тут отличный человек, который нам… Он, может, нас и до Сеймора добросит. На судне. Поди, видели сколько тут трудармейского речного флота стоит?
Ознакомительная версия.