Регарди кивнул, согласившись с мудрым советником. Ему давно надоела эта арена с жалкими человеческими игрушками. А особенно серкеты, которые суетливо открывали ворота, собираясь спуститься к нему на сцену. Он не собирался их ждать. Отмахнувшись от стрел, Арлинг одним скачком оказался у стены, преодолев ее за пару секунд. Возможно, он даже взлетел. Человеку такое было не под силу, но для бога преград не существовало.
Времени, чтобы насладиться собственным могуществом не было, и Регарди заторопился. Смерть убегала, скрывшись за плотными рядами людей, которые бессмысленно суетились, путаясь под ногами. Одни пытались убежать, другие что-то кричали, третьи хотели его убить. Глупцы. Бог не мог умереть, поэтому не мог умереть и он.
Арлинг заподозрил неладное, когда рядом послышался женский визг, а его руки стали скользкими от крови. Что-то пошло не так.
– Это не я, – отчаянно прошептал он. – Не мои мысли, не мои желания…
Но змей ласково потерся о его щеку и прошептал:
– Не останавливайся. Кругом враги.
Септор был прав. Смерти не уйти от него.
Он вклинился в зрительские ряды, словно нож в кусок свежей халвы. Все, что мешало погоне, уничтожалось. Крикнул и навсегда замолчал ненавистный голос госкона, но смерть была чертовски ловким противником. Она маячила впереди, постоянно меняя маски и превращаясь в людей, которых он когда-то знал и которые покинули его. Она – Магда, она – Атрея, она – иман. Она многолика и неуловима.
Все кончилось так же внезапно, как и началось. Очнувшись, он долго не мог понять, откуда в комнате под ареной появилось столько камней. Впрочем, потребовалось немного времени, чтобы понять, что он был не в подземелье. Его окружала пустыня, и солнечные лучи робко, но неумолимо ползли к нему из-за горизонта. Сначала они коснулись его ноги, скользнули выше, попали на руку, захватили плечо и шею. Через мгновение Арлинг был залит ими весь, с удивлением прислушиваясь к новому чувству. Ему не было горячо или холодно, его никто не обжигал и не старался утопить или разрезать на части. Он словно попал в объятия матери, которые никогда не знал раньше. Солнечный свет задержался на нем ровно столько, сколько требовалось для окончательного пробуждения, и медленно пополз дальше, накрывая один за другим валуны и булыжники, покрывающие пустошь. Наступал рассвет. На пороге маячил новый день, но Арлинг не был уверен, что им по пути.
Поднимался он долго. Ему хотелось убедить себя в том, что он ничего не помнил, но память сохранила все – до последней мелочи. Арена, ловушки серкетов, попытка побега, битва с Сохо, укус змея-септора и безумная погоня за смертью. Схватившись за плечо, он болезненно поморщился. Кожа на месте рисунка была содрана, свисая по краям рваными клочьями. Слишком малая плата за полученный опыт. Не считая раны на плече, он отделался парой треснувших ребер, порезами, ссадинами и ожогами, которые не представляли угрозы для жизни.
Он помнил все. Даже то, как попал сюда. Загнанная лошадь валялась в паре салей, став кормом для падальщика, посматривающего в его сторону. Упав на колени, Арлинг согнулся в приступе тошноты, испытывая отвращение к самому себе. Что он наделал? Почему не остановился? Кто он теперь? Безумный убийца или человек, совершивший непоправимую ошибку?
Как-то иман сказал ему: «Не узнав себя, ты всегда будешь в опасности». В свое время Арлинг так и не воспользовался мудрым советом учителя, а сейчас уже было поздно.
Огненный диск солнца оторвался от горизонта и медленно пополз в небо, страдая от собственной тяжести и поднимая волны зноя, которые с каждой минутой становились сильнее. Еще пара часов и камни под Арлингом превратятся в раскаленную жаровню.
Ему было все равно, где умирать. Поднявшись, Регарди бесцельно побрел навстречу огненному светилу. В голове было легко и пусто. Должно быть, он все-таки догнал смерть, которая уничтожила все, что имело смысл и значение, в том числе и его самого. Осталась одна пустыня.
Арлинг не знал, сколько времени прошло, когда его окликнули:
– Эй, парень, тебе помочь?
Слуховые галлюцинации среди дюн и барханов – обычное явление, поэтому он не остановился, продолжая ступать по камням негнущимися ногами. Но голос не умолкал:
– Что с тобой случилось? Нужна помощь?
Мираж превратился в группу всадников, телегу груженную тюками шелка и торговок, испуганно выглядывающих из повозки. Фермеры, направляющиеся в Балидет со своим нехитрым товаром. От них пахло верблюжьим молоком и лепешками. Странно, что имея пустоту в голове и сердце, он чувствовал такие мелочи, как жажду и голод, которые вдруг вцепились в него, словно пара свирепых коршунов.
– Великий Омар! – вдруг воскликнула одна из женщин. – Да он, должно быть, из того разоренного лагеря, на который мы наткнулись этой ночью. Гасан тогда еще сказал, что кто-то из купцов мог уцелеть, но мы торопились и проехали мимо. Только керхи способны на такое! Посмотрите, его, наверное, пытали!
Арлинг хотел возразить, но неожиданно для себя кивнул, схватившись за протянутую руку помощи. От шелковых тюков исходил приятный запах – домашний, нежный и заботливый.
Не понимая себя, Регарди разлепил запекшиеся губы и отчетливо произнес:
– Да. Их было много. Никто не выжил.
– Бедняжка! – захлопотала вокруг него добрая женщина, а Регарди вспомнил другую кучеярку. Она потратила много денег, чтобы попасть на самые великие бои Сикелии, не подозревая, что они станут последним развлечением в ее жизни. И таких, как она, была много – беспечных зрителей, попавших под руку безумного слепого драгана. Содрогнувшись, Арлинг уткнулся лицом в мягкий тюк, чувствуя, как его заботливо хлопают по плечу. Кучеяры были отзывчивыми, добрыми людьми. Такие могли беззаботно приютить дома змея, не подозревая, что однажды он убьет их.
– Ты откуда, парень? – сочувственно спросил нашедший его всадник. – Из Балидета?
Из великого множества ответов, Арлинг выбрал самый неподходящий:
– Да, – кивнул он. – Вы знаете Школу Белого Петуха?
– Кто же ее не знает! – воскликнул человек. – Иман Тигр ее основатель, если не ошибаюсь. Его еще называют мистиком. Ты его сын? Или ученик?
Искушение солгать было слишком велико, но Арлинг его преодолел.
– Нет, мы всего лишь знакомые, – прошептал он. – Его сын мертв, его ученик тоже. Я должен сказать ему об этом.
***
По дороге в Балидет Арлинга посещали разные мысли, но большую часть пути его голова была пуста, как мимо проплывающие барханы. Если в них и была жизнь, она от него скрылась. Слушая неторопливый говор торговцев, Регарди представлял себя высохшим стеблем чингиля, случайно занесенным ветром в повозку. Старым, ненужным, беспомощным. Первый порыв пустынного бриза унесет его прочь, уничтожив или продлив мучения. Таким ветром мог стать иман, который был непредсказуем всегда, а сейчас особенно. Как он поступит? Даст произнести хоть слово или убьет сразу, едва Арлинг появится на пороге? А может, оставит жить, но накажет? Накажет так, что Регарди до конца своих дней будет жалеть о том, что не погиб на арене. Из всех возможных поступков учителя он предпочел бы смерть от его руки, но что-то подсказывало: такой щедрости ему не дождаться.
В Школе Белого Петуха провинившихся не били и не привязывали к позорному столбу. Вместо этого их заставляли выполнять грязную и кропотливую работу – чистить выгребные ямы или стойла на скотном дворе, драить котлы, перебирать крупу, чесать шерсть или собирать плоды сахарного дерева. Последнее было особенно нелюбимо учениками, потому что ягоды были не больше бусины и часто лопались от прикосновения, выделяя едкий сок, который долго жег пальцы и щипал глаза. Учитель готовил из них какой-то настой, и только боги знали, где он его использовал. Виновных также могли отправить на работы в город – в ремесленный квартал, где у имана было много знакомых, или на шелковичные фермы – собирать куколок. И совсем редкими мерами были заключение под стражу в подвал Дома Неба или лишение пищи. Но такие наказания длились не больше суток.
По мнению Арлинга, ни одно из них для него не годилось – из-за мягкости. Если бы ему предложили самому выбрать наказание, наверное, он запер бы себя в самом вонючем карцере балидетской тюрьмы, а через неделю отдался бы в руки палача или на растерзание толпы.
Однако подобные мысли отдавали духом бахвальства не меньше, чем те, что посещали его во время боя, когда он упивался собственным всесилием. Оставив попытки предугадать то, что его ожидало, Регарди позволил себе просто лежать и ни о чем не думать. В его голове гулял ветер, а сердце засыпало песком.
Когда повозка торговцев свернула в знакомую апельсиновую рощу, солнце уже уверенно оторвалось от горизонта. У ворот школы их ожидали. Поняв, что его встречал сам иман, Регарди растерялся, так как надеялся застать учителя там, где их никто не увидит. Он был готов принять публичное наказание, но первые слова хотелось произнести наедине.
