Ознакомительная версия.
Душа Коли Паукова, настоящего Коли, трепетала от страха и умоляла нового хозяина тела последовать этому мудрому совету, бросить всех и бежать, бежать, бежать. Прочь от этой жуткой могильной пустоты, боли и страданий. От страха и безысходности он решил атаковать самозванца, предательски захватившего его тело. Отчаяние придало сил, и душа Паука бросилась на своего обидчика, называвшего себя Рахманом Хранителем. Ярости, питаемой страхом и ненавистью, хватило на то, чтобы сорвать цепи рунного заклятия, наспех нарисованного на теле, и вцепиться в проникшую в него сущность, терзать, рвать ее на части. Но дальше дело застопорилось. Гость, несмотря на чудовищную усталость (ночная битва отняла у него много сил), сохранил бдительность. Ненависть, злость и отчаяние схлестнулись с железной волей, холодным рассудком и уверенностью в своих силах. Борьба была яростной, но непродолжительной. Нападение было отбито, бунт подавлен. Душа Коли Паукова загнана обратно, где и пребывала, съежившись от бессилия, а Рахман со спокойной обстоятельной деловитостью опытного тюремщика обновлял запоры этой невидимой темницы, вырезая очередной рунный символ у себя на груди, прочно запечатывая трясущуюся душу Паука, все крепче сковывая ее тяжелыми цепями древнего заклятия. Сначала он аккуратно и очень тщательно, стараясь не пропустить ни малейшей детали, нанес контуры будущего рисунка. Не резал: накалывал. А уже потом соединил проколы глубокими надрезами. Получалось неважно. Нож был слишком велик и недостаточно остр для такой тонкой работы. К тому же кровь, обильно сочившаяся из порезов и проколов, не позволяла осмотреть сразу весь рисунок и оценить результат в комплексе. Предварительные итоги удовлетворения не приносили, но он очень старался. Вытирал кровь обрывком майки, высматривал нестыковки, опять накалывал, поливал рану водой из фляги, резал, опять вытирал, вновь резал, пока рисунок не приобрел целостность и завершенность. Оглядев свое творение, Рахман неопределенно хмыкнул, вылил на грудь остатки воды, крепко прижал рану тряпкой и осторожно двинулся вдоль склона к верхней пещере.
«Уходи!» – кричала ему вслед темнота.
«Уходи», – умоляла душа Паука.
«Уходи, – говорил разум. – Они все уже мертвы. Ты им не поможешь. Они тебе никто. А когда окрепнешь, ты вернешься и запечатаешь, как должно. Это не бегство, это отступление. Ты можешь выиграть эту войну, только проиграв сражение».
Но Рахман не уходил. Он принял решение. Он знал, что не отступится. И не потому что любил этих людей. Это были всего лишь простые люди, со своими мелкими страстями и ничтожными мыслишками. Он, Хранитель, темный маг самого Кощея, бросал таких сотнями, тысячами на алтарь служения. Он привык мыслить другими категориями, в которых лишь идея или принципы имеют значение. Именно поэтому он просто не мог уйти. Не из-за людей. Из принципа. Это было против его совести. Сбежав, он бы перестал существовать, ибо попрал бы собственные принципы. Душа воина не могла смириться с предательством. Даже сейчас, когда он пребывал в новом теле, в новом мире, предательство было предательством, и с ним можно либо бороться, либо сотрудничать. Третьего не дано. Именно поэтому Рахман упрямо шел навстречу схватке, возможно, последней, именно поэтому он был готов умереть вновь. Едва победив смерть, опять погибнуть за людей, которых, по сути, и не знал.
Закончив борьбу с инстинктами самосохранения, Рахман направился в дальнюю пещеру. Войдя в нее и внимательно осмотревшись, удовлетворенно ухмыльнулся. План стал приобретать четкие контуры.
– Ну как там наш герой? – спросил Спец, подходя к палатке, у которой лежал Бригадир.
– Очнулся, – ответил охранник. – Играет в мертвого. Плохой из него актер, однако.
– Да, и борец не очень, – согласился Спец. – Ты зачем самоубиться решил? – спросил он, обращаясь к Бригадиру. – Вроде взрослый мальчик, должен понимать, что в рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов. Ты куда полез?
– Ты зачем в Боцмана стрелял? – не видя смысла больше скрывать свое пробуждение, произнес Бригадир. Попытка изменить положение тела вызвала приступ тошноты, голову как будто стянул железный обруч.
– Чудак-человек, – беззлобно отвечал Спец. – Не мог я иначе. Бунт надо в зародыше давить. Чем жестче, тем меньше потом жертв будет. Это азбука. А потом, тебе ли переживать? Я тебя спас. Если бы не я, этот твой Боцман тебе бы топор в спину засадил.
– Не засадил бы. Это мой друг.
– Умеешь ты команду выбирать. Крысятник на крысятнике. Друг в спину топор пристроить норовит. Не коллектив, а сказка!
– Посиди в этих скалах две недели – я на твой посмотрю. Что с Боцманом?
– Не знаю, – честно ответил Спец. – Ребята ему анестезию дали, как тебе. Наркоз Рауша[9]. Он лежит, отдыхает.
– Где парни?
– Ну что ты дергаешься. Все живы-здоровы. Сейчас поговорим, и я тебя к ним отправлю.
– Что тут Санек делает? Ты сюда специально за нами пришел?
– Э-э, нет, так не пойдет. Давай сразу оговорим правила, чтобы «не было мучительно больно». Здесь вопросы задаю я. Ты отвечаешь. Ясно и четко.
– Я не буду на твои вопросы отвечать, пока ты мне не покажешь, что парни живы.
– Ух ты, какие мы смелые! А не боишься, что я могу и по-другому спросить? Вон Шнырь – он большой мастер языки развязывать. Я еще не встречал человека, который бы не рассказал Шнырю все, что знает, да и не знает тоже.
Бессильная злоба охватила Бригадира. Бандит стоял в паре шагов от него. Стоял спокойный, расслабленный, но готовый к любым неожиданностям и уверенный в своих силах. Он смеялся в лицо, а Бригадир не мог ничего сделать. Это была его игра, его правила. Оставалось надеяться только на себя. Пусть этот уголовник подавится, захлебнется его кровью, но под его дудку Бригадир плясать не станет. Да и чего, собственно, бояться? Боли? Любая боль рано или поздно пройдет. Смерти? Так ее нет. Есть лишь переход в другое состояние. Отец об этом часто говорил. А еще он говорил, что этот переход надо совершить достойно. От этого зависит, куда ты попадешь. А заодно и проверим все эти байки, Пауком рассказанные. Удивительное спокойствие накатило на Бригадира. Страх ушел. Мышцы расслабились. Даже голова перестала болеть. На лице появилась широкая улыбка.
– Да пошел ты… Делай что хочешь, я все сказал.
Спец пристально поглядел на Бригадира и уважительно протянул:
– Вижу, что не боишься. Я мужество уважаю. Даже врагов, а я тебе не враг… Железа он не боится. Нечего зря время терять, – обратился он к помощникам. – Отведите его к остальным. Только посадите в стороне, чтобы прямого контакта не было. Пусть посидит пока. С ним поговорим последним.
Запад постепенно краснел. Солнце перешло на его половину неба. Набежали облака. Из их разрывов вниз били длинные лучи, расщепленные на тысячи тонких, сверкающих нитей, как бы связывающих небо и землю. Облака скрыли за собой очертания вершин, и те лишь угадывались за ними смутными, расплывчатыми контурами.
Бригадир сидел в окружении грустных товарищей, размышлял и тихо ругался. Состояние легкости и всеобъемлющего пофигизма прошло. Настроение резко упало. Ничего путного на ум не приходило, кроме грязных выражений с использованием ненормативной лексики. Зато эпитеты, которыми награждал Бригадир Санька, бандитов и даже мистических обитателей здешних пещер, получались яркими и сочными. Он подробно, образно, хотя довольно однобоко, описывал сложные взаимоотношения перечисленных выше субъектов. Особое место в этих описаниях отводилось Саньку и его семье. Произнесенных в их адрес эмоциональных тезисов вполне хватило бы для защиты кандидатского минимума по теме «Влияние внутрисемейных половых связей на паттерны поведения половозрелых особей на примере отдельной семьи. Методы диагностики и санации». Будучи человеком сдержанным и неплохо воспитанным, Бригадир основную часть доклада оставил при себе. Однако мыслей было очень много, и они лезли в голову со всех сторон и одновременно, сбиваясь в кучу и мешая друг другу, создавая ненужную суету и толкучку. Чтобы избежать «взрыва» в мозгах, пришлось некоторые из них облекать в словесную формулировку и выпускать на свободу. Пусть немного, но и этого хватило, чтобы его товарищи забыли свои страхи и минут десять с благоговением внимали народную мудрость, исходящую от их командира. Даже уголовники перестали жевать и пододвинулись поближе, дабы не пропустить и по возможности запомнить наиболее удачные образцы фольклорной мысли.
– Ну что уши развесили?! – с вызовом крикнул Бригадир охранникам. – Концерт окончен, свободны. Все, я выговорился.
Он посидел несколько секунд молча и продолжил:
– Думаете, все вот так легко? Пришли, забрали и спокойно ушли? Хрен вам. Это пещеры, брат, – они такого не прощают.
– Твои братья в курятнике кур топчут, – заявил один из охранников и засмеялся своей неказистой шутке.
Ознакомительная версия.
