Ознакомительная версия.
Через полчаса берег реки стал значительно ближе. Заостренные верстовые столбы, снизу доверху изрезанные непонятными значками, тоже. Стала видна едва заметная голубоватая паутинка заклинания, растянутая между столбами, как рыболовная сеть, перегородившая течение в самом узком месте реки.
– На крайний слева загружайтесь!
Паромщик торопил очередь, размахивая над головой обтрепанной белой тряпицей, больше похожей на обрывок ветхой простыни. Я пригляделась – за поясом низкорослого, кряжистого мужика торчал еще один «флажок», ярко-красный и почти новый, обметанный по краю светлой льняной ниткой.
Застучали по деревянному настилу подбитые железом конские копыта, чуть качнулся на волнах паром, когда лошади завезли на него телегу и остановились.
– Слезай, Змейка. – Я вздрогнула и обернулась. Искра, уже спешившийся, протягивал ко мне руки прямо поверх тележной обрешетки. – Река неспокойная, а Валушкиным переправам я не доверяю.
– И отчего же? – Краем глаза я заметила, как несколько дюжих молодцев баграми оттолкнули паром от причала и он медленно, еле слышно поскрипывая, поплыл к выступающему из редеющего тумана берегу.
– Из-за жадности человеческой. – Харлекин не стал ждать с протянутыми руками, пока я вдоволь наозираюсь по сторонам, и просто выхватил меня из телеги, как ребенка, и аккуратно поставил на сырые, скользкие доски рядом с собой. – Ты посмотри, как этот плот нагружен – осел по самые края. Если под нами окажется водоворот или поднимутся волны, то мы попросту пойдем ко дну.
– Ты решил меня напугать? – поинтересовалась я, на всякий случай отходя подальше от веревочных «бортов», больше напоминавших потрепанную рыбацкую сеть. Больно уж хлипким показалось мне ограждение, за которым плескалась сизая холодная вода, подернутая легкой туманной дымкой.
– Предупредить, милая. – Искра неожиданно притянул меня к себе, крепко обнял, едва ли не с головой укрывая тяжелым шерстяным плащом. Небритый колючий подбородок с тихим шуршанием потерся о мою макушку. – За этой рекой нет выдачи ни змееловам, ни стражникам. Никому. Мы будем сами по себе.
– Ты считаешь такую жизнь счастливой? – негромко поинтересовалась я, не поднимая головы, и сразу же почувствовала, как ладонь, по-хозяйски лежащая у меня на пояснице, остывает и твердеет, обращаясь в тяжелый холодный металл.
– Я хочу хотя бы попробовать. Не понравится – вернемся.
– Думаешь, Лиходолье нас выпустит?
Искра отодвинулся, рука, сохранившая человеческий вид, выскользнула из-под плаща, крепкие пальцы осторожно легли мне на подбородок, заставляя приподнять лицо и заглянуть в яркие лисьи глаза, которые, как мне показалось, впервые с момента нашего знакомства перестали быть усталыми и чуточку затравленными. Напротив, в них сверкал азарт, странное, непонятное мне предвкушение.
– Для начала пускай хотя бы попытается остановить.
Я усмехнулась про себя. После того как харлекин каким-то чудом вырвался из тугих клещей Загряды, уверенности в собственной непобедимости в нем ощутимо прибавилось. В чем-то я его понимала – рядом с таким чудовищем, как Госпожа Загряды, и дудочники-змееловы, и нечисть, осевшая в Лиходолье, казались чем-то мелким, незначительным. Нечисть можно убить закаленной сталью, огнем или деревом, с людьми, вставшими на пути, расправиться еще легче, а вот что можно было бы сделать с тем ворохом голодных, но обладающих неким разумом щупалец, – неизвестно. Скорее всего – ничего значительного. То, что мы смогли какое-то время сопротивляться Госпоже Загряды, а потом ускользнуть относительно целыми и невредимыми, – огромная удача, граничащая с чудом, но… Откровенно говоря, я бы не стала рассчитывать на подобные подарки судьбы в будущем.
Высокий, крутой берег наплывал на нас из тумана. Рябь на воде создавала иллюзию, что не паром движется к суше, а сам берег с широким, потемневшим от времени и непогоды причалом подбирается с каждой минутой все ближе и ближе, как легендарная черепаха, на панцире которой за долгие-долгие годы ее жизни возник настоящий остров с деревьями, травами и живностью. Теплая ладонь харлекина неторопливо соскользнула с моей щеки и нырнула под плащ, охватывая меня за пояс, на котором висел мешочек с таррами.
– Еще немного, Змейка. И мы на воле.
Он сказал что-то еще, но я не разобрала из-за шума ветра, свободно скользящего над свинцово-серой водой, покрытой мелкой рябью.
За рекой выдачи нет. Никого и никому. В Лиходолье нет соглядатаев, которые в любой момент могут донести на тебя городской страже или, что хуже, в Орден Змееловов, да и сам Орден власть там имеет весьма зыбкую и призрачную. Она еще сильна здесь, в Черноречье, небольшом городке, выросшем у переправы через Валушу, но за его пределами незаметно тает, как горящая свеча на окне. И никто, разве что безумец, не станет искать золотую шассу на просторах засушливой и опасной степи в одиночку, а даже если и решится кто-нибудь… Пусть. Степь велика, потеряться в ней легко, а уж сгинуть навеки и того легче.
Я крепко обняла Искру, прижалась лицом к его груди и так и стояла, пока паром не стукнулся о доски причала на южном берегу реки…
Бывалые путешественники, равно как и местные жители, в один голос твердившие, что нет ничего прекрасней цветущей степи по весне, как оказалось, недоговаривали очень и очень многое. К примеру, те счастливчики, которые имели удовольствие с комфортом пересекать эту самую степь на хорошей крытой повозке, наблюдая роскошное многоцветье из окна, как-то упускали из виду бесконечные порывы холодного сухого ветра, вызывающие ломоту в костях, и внезапную смену погоды, когда ясное небо неожиданно затягивалось тучами и проливалось дождем. Путешественники, заранее запасшиеся водой и дорожным пайком, взахлеб рассказывали об интересной жизни кочевых народов, о красоте бескрайних лугов, о необъятных просторах, но как-то забывали упомянуть о том, что кочевники переселялись с места на место не от хорошей жизни, а потому, что летом мелкие речки пересыхали и люди вынуждены были рыть глубокие колодцы или перебираться к одному из рукавов Валуши, которые мелели только в самую лютую засуху, – иначе смерть, человеку без воды долго не протянуть.
Викториан пробыл в Черноречье всего около двух недель, но за этот недолгий срок успел возненавидеть и вечернюю сырость, и холодные утренние туманы, и полуденный зной, перемежаемый стылым ветром, когда в плаще жарко, а без плаща мгновенно простужаешься. Пожалуй, в горах ему не было так же худо, как в степи, – с тяжелой тростью дудочник уже не расставался вовсе и большую часть дня проводил в доме местного купца, стоящем точно напротив переправы. Как назло поток торговцев, едущих на весеннюю ярмарку на Чернореченский рынок, становился все больше, проверять приехавших было все труднее, и, в конце концов, те немногие из Ордена Змееловов, что были откомандированы в Черноречье, начали спустя рукава относиться к своему долгу, устраивая проверки только покидающим Лиходолье. Тех, кто сам лезет в проклятые земли, и вовсе перестали считать – времени не было, да и много ли сделают два дудочника и три ганслингера? После Загряды подобное соотношение сил стало казаться Викториану смехотворным. Ну, обнаружат они что-нибудь необычное, нелюдское в тех, кто приплыл из-за Валуши, и что с того? В толпе особо не постреляешь, а если нечисть путешествует не одиночкой, а с товарищами, можно нарваться на очень неприятную ситуацию. Было такое, и уже не раз – когда нелюдь, осознав, что сбежать не получится, начинает драть зубами и когтями все живое, до чего в состоянии дотянуться. Результат, как водится, плачевный – и для нелюди, и для случайных свидетелей, да и для орденцев, если подумать, тоже. Хорошо, если служители только недельной писаниной и денежным штрафом отделаются.
Змеелов аккуратно прислонил к лавке тяжелую трость с недавно замененным клинком, скрывающимся внутри деревянного «футляра», и сел у окна, с облегчением вытягивая больную ногу. Разбитое когда-то колено напоминало о себе все чаще, а вчера дудочник и вовсе едва сумел встать с кровати и доковылять до сумки с лекарствами – сустав распух и болел при малейшем движении. Чудотворная мазь лекаря Коща, выданная перед самым отъездом, облегчила боль и сняла отек, но ходить Вик до сих пор мог только с помощью трости.
Проклятая степь! Поневоле начинаешь задумываться, что дело вовсе не в нечисти, а в отвратительном климате.
Дудочник тяжело вздохнул, выглядывая в окно, за которым царила привычная для Черноречья суета, – одни паромы приставали к крепкому деревянному причалу, другие удалялись прочь, скрываясь в медленно тающей туманной дымке. На берег сходили новые и новые купцы, за которыми ехали телеги, тяжело нагруженные товарами. Кони звонко стучали подкованными копытами о доски причала, десятки голосов сливались в непрерывный равномерный гул. И все это продолжалось с утра и до вечера. С закатом все паромы оставались на южном берегу Валуши, и тем, кто не успевал за день переправиться через реку, оставалось лишь ждать утра – ночью ни один, даже самый смелый паромщик не согласился бы быть перевозчиком, это было равносильно самоубийству. После заката со дна к самой поверхности поднимались Валушкины русалки, которые крутились на середине реки, изредка подплывая к берегам и выпрашивая очередное подаяние – курицу, кролика, а если русалок было много, приходилось топить козу, иначе на следующий день через реку не сможет перебраться ни один паром.
Ознакомительная версия.
