Ознакомительная версия.
– Он погиб, миссис Пулл, – сказал Веттели тихо. – Капрал Хантер Доббин Пулл был убит пулей в живот во время штурма Ассаеджи. То существо в доме – не ваш брат, – он врал нарочно, чтобы ей было легче. На самом деле, вернувшийся всё-таки оставался её братом. По крайней мере, тело точно принадлежало ему, а может быть, и какие-то остатки души. – Оно опасно, миссис Хантер. Это очень хитрая и злая тварь из Махаджанапади, что-то вроде демона. Поэтому, я должен… В общем, я должен. Понимаете? – говорить было трудно. На войне было легче.
– Да, – сказала женщина твёрдо, будто и не плакала секунду назад. Лицо стало решительным и строгим, даже жёстким. – Да, я понимаю. Наверное, чего-то подобного я и ждала. Чувствовала что это не Хантер. Сейчас я заберу девочек, потом проведу вас в его комнату. Вы справитесь один? Может, привести помощь? Наш друид теперь в отъезде, зато есть констебль.
– Не нужно, миссис Пулл. Мне уже приходилось иметь дело с этими существами, я справлюсь.
Наверное, потому, что няне не пришлось жить с покойным капралом Пуллом под одной крышей и наблюдать его вблизи, принять случившееся ей оказалось сложнее, чем родной сестре.
– Берти милый, это так странно! Ты точно уверен, что Хантер… настоящий Хантер мёртв? Может, это всё-таки ошибка? Перепутали бумаги… Такое бывает. А странности иногда возникают от контузии, я читала. Ты уверен, что поступаешь правильно?
– Я уверен. Я сам его хоронил.
Удивительно, какой толковой женщиной оказалась миссис Пулл, как умела собраться в момент опасности. Никакой паники, никаких истерик. Не прошло и трёх минут, как она, с почти естественной улыбкой вывела из дома двойняшек лет десяти. Следом шла девочка постарше.
– Мои дочери, – объявила Ханни весело. – А это, – она кивнула на старшую, – племянница, дочь старшей сестры. Живёт в школьном пансионе, а по выходным я её забираю к себе.
– Доброе утро, мистер Веттели, – улыбнулась девушка, и только теперь он узнал Эмму Ланс, воспитанницу седьмого курса. В домашней одежде, с забавными хвостиками вместо привычных кос она выглядела слишком непривычно.
– Сейчас мы идём на чашечку чая к миссис Феппс, потом, может быть, съездим в город.
Двойняшки принялись радостно повизгивать, только по лицу старшей пробежала тревожная тень.
– Всё будет хорошо, милая, – шепнула племяннице Ханни. – Ступайте с тётушкой Пегги, а я вас догоню. Идёмте, мистер Веттели, я провожу вас к брату, – ни один мускул в лице не дрогнул, и голос звучал буднично и ровно.
Только на лестнице, ведущей в мансарду, она на секунду остановилась, взяла руку Веттели в свои ледяные, дрожащие ладони и прошептала:
– Да хранят вас боги, мальчик! Хранят вас боги!
– Всё будет хорошо, миссис Пулл, – обещал он тихо. – Идите вниз, дальше я сам. Он насторожится, если услышит, что поднимаются двое. На двери нет замка?
– Пока нет. Он говорил, что нужно врезать, но ещё не успел. Просто запретил нам заходить без стука.
– Хорошо, – Веттели нашёл в себе силы улыбнуться. – Я постучу.
Постучал.
– Уходи, Ханни, – донёсся из-за двери хриплый, мёртвый, но очень знакомый голос. – Я сыт.
Должно быть, решил, что сестра принесла завтрак.
Веттели толкнул дверь.
Хорошо, что на лестнице глаза успели привыкнуть к полумраку. В мансарде было темновато, единственное окно оказалось плотно зашторенным. Но сколько-то света занавески пропускали – достаточно, чтобы разглядеть, во что капрал Пулл успел превратить своё пристанище. Комната ещё хранила следы недавнего уюта, но больше походила на звериное логово, чем на человечье жильё. Её обитатель сволок в самый дальний и тёмный угол все тряпки и бумаги, которые нашёл, располосовал их в клочья, выпотрошил подушки и матрац, содрал даже прикроватный коврик и, клочьями, обои со стены, устроил из всего этого что-то вроде гнездовья, и теперь сидел в нём, весь в пуху и обрывках газет, неподвижно, как истукан злого божка. От него странно пахло чем-то кислым – прежде Веттели никогда не ощущал такого запаха, наверное, потому, что не сталкивался с этими тварями в закрытых помещениях.
– Я же сказал… – начал капрал, но тут же осёкся. Неприятно, будто стервятник над падалью, дернул шеей, и усмехнулся криво и зло: Ну, здравствуй…хм… тёзка! Что, по мою душу пришёл, лейтенант?
– А у тебя она есть? – спросил Веттели устало.
Так тошно ему не было уже давно. А может, и вообще никогда. Потому что тот, кто сидел перед ним в гнезде, был синюшно-бледным, иссохшим, давным-давно мёртвым, но всё-таки несомненным капралом Пуллом, лучшим из его взвода.
– Держать строй, ублюдки! Держать строй! Выровнять шеренгу!
Голос капитана Стаута слышен, но как-то глухо, будто уши заложены ватой – слишком близко разорвался огненный шар. Не вражеский, свой, выпущенный из противоголемной гаубицы. Недолёт. Всех, кто был рядом, оглушило, кого сильнее, кого легче. Ничего, это пройдёт. А вот строй они не удержат, нет. Сейчас они развернутся и побегут, теряя на ходу винтовки, жизни и честь.
Арабские наёмники – самые опасные из воинов неприятеля, это известно всем. Они носят длинные белые одежды и тюрбаны, у них страшные кривые сабли, пока ещё спрятанные в ножнах. В атаку они идут не строем, а общей массой, нестройной толпой, орущей и визжащей, выбивающей в барабаны странные, непривычные ритмы – всё это здорово действует на нервы…
Но не от арабов позорно побегут доблестные стрелки 27 Королевского полка, справились бы они с арабами, не впервой. Нет, на этот раз им достался другой противник. Огромный, трёхголовый, многорукий, он возвышался над полем боя как осадная башня. У него была ярко-голубая кожа и огненно-красные волосы, они неопрятными пучками росли на черепах и бровях, торчали из раздувающихся ноздрей. Огромный живот свешивался чуть не до колен нижние пары рук касались земли, остальные остервенело рвали когтями воздух. С каждого из трёх лбов таращилось по налитому кровью, ослеплённому дикой злобой глазу. Огромные, зубастые пасти плотоядно скалились, из глоток вырывался низкий рык, от которого, казалось, вибрирует и содрогается сама земная твердь. А может, она содрогалась от тяжелых шагов чудовища, яростно рвущегося вперёд. Десяток колдунов-брахманов едва удерживали тварь, распялив её на зачарованных цепях, по трое тянули с боков, чтобы не крутился, четверо позади, чтобы не вырвался веред; напряжение магического поля было таким, что воздух вокруг светился зелёным.
«Безумцы! Настоящие безумцы! – думал Веттели, наблюдая эту апокалипсическую картину. – Если он вырвется – ему будет всё равно, кого крушить и жрать – нас, или их. Только ненормальный может пойти на такой риск. Зачем мы с ними воюем, они же психи!»
Рядом кто-то жалобно всхлипнул: «Мамочка-а»! Веттели обернулся.
Ну, так и есть, у стрелка Питерса опять глаза на мокром месте. Парню скоро семнадцать, а он никак не научится себя держать, вечно разводит панику. Вот он первым и побежит, а за ним остальные – лиха беда начало.
– Чего ты ноешь, солдат? – сердито осведомился Веттели, хотя в данной ситуации умнее было бы не разговаривать, а пристрелить паникёра в назидание остальным. Но, как всегда, рука не поднялась – видно, не судьба ему стать хорошим офицером.
Вместо того, чтобы ответить по уставу «виноват, сэр, исправлюсь», Питерс заскулил ещё жалобнее:
– Мамочка-а! Кто это?!
– Нет тут твоей мамочки! – прорычал Веттели, стараясь выглядеть свирепым. – Это обыкновенный ракшас. Ты что, ракшаса не видел, солдат? – можно подумать, он сам их когда-нибудь видел, кроме как на картинках.
Питерс обморочно пискнул и осел в пыль, видно, разъяснения командира не смогли его воодушевить, наоборот, добили окончательно. Боги знают, чего этому парню наплели о ракшасах старые солдаты, они любят нагнать страху на молодых… Впрочем, про ракшаса что ни плети – большим преувеличением не будет.
– Лейтенант! – донёсся хриплый выкрик капрала Пулла, старающегося переорать воинственные выклики арабов. – Вы где?
– Да тут я стою, где мне ещё быть? – откликнулся Веттели немного раздражённо, Питерс его разозлил.
Капрал объявился рядом.
– Что делать будем, лейтенант? Люди побегут сейчас.
– Вижу, что побегут, – согласился Веттели, оглядывая своё воинство. Лица зелёные, глаза белые – смотреть тошно! И ладно, были бы необстрелянные новички. Так ведь все старые солдаты, сотни раз глядевшие смерти в глаза. Но помереть от арабской сабли или пули им не страшно, а ракшаса вдруг перепугались до одури. А какая, спрашивается, разница, если конец один? Непостижимая загадка человеческой психики!
Должно быть, его собственная психика тоже была не совсем в порядке в тот момент, потому что его увело в другую крайность. Вдруг сделалось жарко и весело, он понял, что вообще ничего на этом свете не боится, ведь терять-то ему нечего, а конец всегда один. И неважно, сегодня он наступит, или завтра. Какая разница?
Ознакомительная версия.
