Диана Ибрагимова - Меняющий лица (Хроники Хэлдвейна)

Ознакомительная версия.

– А ты-то чего в такую рань тут, ядоглот? – прибавление в компании старику не понравилось.

– Да я ж ради тебя спешил. Хоронить устал, а Мертвяков сын парень дикий, как порежет вас всех ни с того, ни с сего, а мне потом на горбу твоё тело бездыханное тащить придётся. Вот если бы ты мне заранее заплатил, Еноа, я бы тебя как следует в могилке засыпал. С горкой! А так, неблагодарное это дело, – Летфен утёр пот с чумазого лица.

– Говори, да не заговаривайся! – Еноа даже привстал от возмущения.

Аринд с горечью смотрел на испорченный завтрак. Он собирался уже подняться обратно в комнату, когда Летфен схватил его за рукав.

– Э-э-э, нет, друг мой, – протянул он. – Ты от меня так просто не уйдёшь! Сядь и жди, пока я поем. Раз я твой должник, куплю тебе лепёшку с маслом. А завтра мы с тобой в лес пойдём. За гронулами.

– Авердо опять собрался? – спросил Еноа.

– На кой мне Авердо? Мне с этим парнем, – Летфен хлопнул Аринда по плечу, – никакой Авердо не нужен. Вдвоём пойдём.

– Вдвоём? – старик выпучил глаза. – Да ты умом тронулся, ядоглот!

– А чего? Нам много не надо. Две головы на двоих, и сыт месяц, а на восьмерых делить, это ж никакой выгоды! А где этот седой? Я вчера забыл спросить, как его зовут. Ты мне, Мертвяков сын, рожу свою страшную не криви! Вот поедим и пойдём город смотреть. Я тебе тут всё покажу.

Зенфред спустился как раз к тому времени, когда завтрак подошёл к концу, и Летфен потащил его с собой. Он выглядел страшно довольным. Размахивал руками направо и налево, объясняя местное устройство и порядки, тыкал пальцами во всех прохожих, кого знал, и отпускал о некоторых курьёзные шуточки. Каждое его прикосновение, будь то хлопок по спине или резкое одёргивание, вызывало у Аринда желание схватиться за меч.

Частично отмытый и при дневном свете Летфен выглядел по-другому. Кудряшки коротко остриженных волос торчали во все стороны, в глазах будто замерли два маленьких солнечных затмения – золотистый ободок расходился от зрачка подобно лучам. Радужка меняла цвет, как небо в ветреный день, становясь то почти синей в тени, то ярко-голубой на свету.

Аринд иногда поглядывал на Зенфреда, но тот не выказывал никакого интереса. Он казался сосредоточенным и не замечал ни болтовни Летфена, ни дороги под ногами. Иногда Зенфред даже натыкался на камни и спотыкался. Это ненадолго выводило его из стопора, но он тут же возвращал лицу непроницаемое выражение и продолжал идти, сохраняя такой отсутствующий вид, словно был восковой куклой, а не человеком.

– Эх, Мертвяков сын, какой же ты нелюдимый. Придётся мне присматривать за тобой, а то прибьют в первом тёмном закоулке, – сказал Летфен, и в его словах на мгновение просквозила такая серьёзность, что Аринд оторвался от привычного лицезрения собственных ботинок и посмотрел на него.

В ответ мальчишка улыбнулся, и остатки твёрдости тут стёрлись с его лица. Он всегда выглядел так беззаботно, словно не знал, что на свете существуют поводы для грусти. Зенфред смотрел вперёд, но взгляд его был рассеянным. Аринд подумал, что никогда не видел его улыбки. Казалось, кто-то невидимый подшутил над этими двоими, разделив между ними крайности, оказавшись посреди которых Аринд не мог найти себе места.

Узнавать людей было гораздо сложней, чем понимать новые книги и придумывать рецепты. В каждом человеке прятался целый мир, такой же незнакомый и чуждый, как тот, в котором Аринд оказался теперь, и не существовало ни одного правила, ни одной алхимической связки, чтобы знать, как вести себя и что говорить.

Свеча на сундуке, стоявшем в изголовье кровати, почти догорела. Язычок пламени чуть коптил и то колебался, то вдруг выравнивался и тянулся вверх, отражаясь в растёкшемся по блюдцу воске. Зенфред не помнил, сколько времени пролежал в полутьме, бездумно пялясь на тёплое тусклое сияние. День вымотал его. Во время прогулки отказали ноги, а теперь не было сил даже сидеть.

Аринд вошёл без стука.

– Я принёс тебе ужин, – сказал он, прикрывая за собой дверь.

– Спасибо, – кивнул Зенфред всё так же отрешённо. – Посидишь, пока я ем? Мне немного не по себе одному.

– Ты чего-то боишься? – спросил Аринд, усаживаясь на табурет возле окна.

Его лицо стало оранжевым от света камелька.

– Смерти, – признался Зенфред.

Аринд помрачнел, но ничего не сказал.

– Раньше я думал, – Зенфред с трудом сел и принялся ковырять ложкой в супе, – что годы учёбы в Академии – худшее время в моей жизни, и что я должен перетерпеть их, а потом, как в сказке, до конца дней жить долго и счастливо. Теперь я понимаю, что это были лучшие дни. Дни счастливого неведения, когда у меня был друг и за океаном ждали родители. Дни, когда я мог строить мечты о будущем. Я как будто проснулся из одного кошмара и попал в другой, гораздо худший. Третий раз я проснусь, когда умру. Не знаю, куда я попаду. Может, в никуда, а может, в очередной жуткий сон.

– Это нельзя вылечить? Здесь наверняка есть лекарь.

– Нет, Аринд. Меня убивает собственная магия.

Тот вздохнул и поёрзал на сиденье. Зенфред отодвинул поднос.

– Съешь, если хочешь. Я не голоден.

– По крайней мере, Сана не увидит, как ты умрёшь.

– Никто не увидит. Но и я не увижу, как умрут мои враги. Это не даёт мне покоя. – Зенфред ненадолго замолчал. – Почему ты не хочешь отомстить, Аринд?

– Мёртвые не оживут, даже если я отомщу.

– Не понимаю тебя, – вздохнул Зенфред. – Сана не оставит тебя в покое. Ни тебя. Ни других клеймёных. Ты думаешь, сбежал от неё, спрятался в Эдосе, и на этом всё? Чистильщики будут преследовать тебя. Они перебьют всех, к кому ты привяжешься.

– Я уйду жить в леса, как отец. Главное, переждать зиму.

– Ты и в самом деле крыса, – пробормотал Зенфред, отворачиваясь к стене. – Ты не хочешь становиться волком. А я волк, но в крысином теле. Мне бы твоё здоровье и силу. Мир несправедлив. Мир ужасно несправедлив…

– Если не поешь – не сможешь ходить.

– Оставь меня.

Скрипнул табурет, дверь тихо закрылась. Зенфред снова остался один. Аринд был отражением его прошлого. Беспомощного ожидания и бездействия под гнётом ударов судьбы. Глядя на него, Зенфред не мог сдержать разочарования и обиды. Его время вышло. В часах жизни сыпались последние крупинки.

Ночь тянулась мучительно долго. Зенфред почти не мог шевелиться и спал тревожными урывками. Сны были мешаниной из кошмаров. Ликующий Факел верхом на белом гронуле, мёртвая Глоди, горящий Вельмунт. Утро прошло в полудрёме. Днём мальчишка-разносчик несколько раз стучался и звал обедать, но Зенфред отсылал его, говоря, что не голоден. Только к вечеру, собрав последние силы и превозмогая боль, он добрался до окна и отворил ставни. За мутным стеклом догорал закат. Сидеть было трудно, Зенфред вспотел, но не возвращался в постель. Внизу мелькали силуэты. Люди спешили разбрестись по домам, а Аринд всё не возвращался. Может, его и правда убили в первом тёмном закоулке или тот мальчишка, Летфен, втянул в какую-нибудь передрягу.

Зенфред уронил голову на подоконник и вслушивался в шум снаружи и голоса. Он боялся умирать в одиночестве и пожалел, что вчера прогнал единственного, с кем мог поговорить. Уличный свет тускнел. По комнате разливалась ненавистная темнота. Угли в камельке остыли, свеча давно прогорела. Не было ни матушки, сидевшей у кровати, когда Зенфред боялся засыпать, ни Вельмунта. На миг он даже подумал, что не так уж и плохо умереть на арене, там, где много людей.

Неожиданно боль прошла. Зенфред понял, что не ощущает тела. Он не мог пошевелиться и едва дышал. Сердце билось медленно и неровно, совершая последние усилия, как пропитанная ядом бабочка в паутине. Невидимый барабанщик в груди устал и потерял ритм. Удары то ускорялись, то отставали друг от друга, пока не затихли совсем.

«Я хочу жить», – подумал Зенфред, чувствуя, как рассеивается Источник, а вместе с ним душа покидает тело.

«Я хочу жить…» – последняя мысль растворилась в холодной темноте.

Аринд был жутко раздражён и напуган. Летфен, таскавший его весь день за собой, неожиданно ушёл, велев добираться до площади самому. Будь это лес или подземелье – Аринд нашёл бы выход немедленно, но до Эдоса он толком не видел ни одного города, и, оказавшись без проводника, растерялся, точно крот, которого вытащили на поверхность. Он плутал по улицам, сторонясь людей, до самой темноты. Питейная Груна обнаружилась только к ночи, в то же время, когда они с Зенфредом нашли её впервые.

Аринд почувствовал огромное облегчение, увидев знакомую надпись и услышав ставший привычным шум пьяных голосов и смеха. Внутри было душно, дымно и жарко. У стойки, сонно зевая, стоял сын хозяина Энфер. Незнакомая девушка мыла свободные столы и поднимала стулья, чтобы вытереть пролитое на пол вино.

Аринд поднялся наверх, не желая ужинать среди людей, где его опять могли начать расспрашивать, и решил прежде проведать Зенфреда. Тот сидел на табурете у окна, опустив голову на руки, и не отреагировал на появление визитёра. Аринд позвал его и, не дождавшись ответа, потормошил за плечо. Зенфред не проснулся, жилка на шее замерла, и не было слышно дыхания. Смерть побывала здесь совсем недавно, тело ещё не успело остыть. Аринд с трудом взвалил его на спину и перенёс на кровать. Мёртвые всегда тяжелее.

Ознакомительная версия.