Ознакомительная версия.
– Зато я знаю, – слышится чей-то голос, и Ната вздрагивает от неожиданности. Я поднимаю глаза.
Темноволосый парень с непослушной челкой влез в наш разговор абсолютно беспардонно. И как только услышал мой вопрос?
– И что же? – хмыкаю я.
– Мы с вами все – мутанты. Неправильно среагировали на вакцину. Вам ведь всем не было больно, так? И теперь медики будут выяснять, что с нами не так.
– Не нагнетай атмосферу, ладно? – вмешивается коротко стриженный, – я уж точно не мутант, так что говори за себя.
На это брюнет ничего не отвечает, – тем более что разговор прерывается звуками из-за двери. Она снова открывается, и появляется врач с еще двумя ребятами. Мне уже намного легче от того, что я такая не одна. Нас почти десяток, пусть с нами и что-то не так.
Врач входит к нам и закрывает дверь. Он пришел один, без сопровождавшей его женщины, и это кажется обнадеживающим, – будь с нами что-то совсем неладное, сюда уже сбежалась бы куча врачей.
– Всем доброй ночи еще раз, рад знакомству с вами. Так вышло, что у вас всех уже есть тот иммунитет, который мы пытаемся создать с помощью вакцинации. Не пугайтесь, вы такие не одни. Каждый год мы выявляем около десятка таких же ребят, как вы, способных противостоять вирусу силами собственного организма. Это называется Резистентность – другими словами, сопротивление.
Повисает гробовое молчание.
– И что теперь будет? – интересуется темноволосый парень. – Что с нами сделают?
– А теперь, Гарри, – врач терпеливо улыбается, – вас отвезут в ЦИР – Центр Исследования Резистентности, где вас ждет новый дом.
Новый дом?
– Я не могу ехать, – тут же протестую я, – мне нужно утром быть дома!
Кто принесет Ба лекарства и заставит их выпить? Кто накормит ее завтраком? Я представляю, как она просыпается, а меня нет дома. Ждет-ждет, а я все не появляюсь…
– Я тоже не могу, – отзывается парень в очках, – у меня маленькая сестра дома одна.
– Все ваши семейные дела мы уладим, не нужно волноваться, – спешит успокоить нас врач. – То, что вам предстоит, чрезвычайно важно. И, разумеется, будет хорошо оплачено – это теперь ваша работа. В ответ на вашу помощь мы обязательно поможем и вам, и вашим родным.
Я закусываю губу. Немного денег нам с Ба точно не помешало бы. Пенсии Ба едва хватает на продукты; раньше нас спасало пособие, которое выдавали на меня, как на несовершеннолетнюю, но те времена закончились, а платить за воду и свет все еще нужно. Надо ехать.
Я переглядываюсь с Натой, и мне кажется, что она вот-вот расплачется. Не знаю, почему, но ее растерянность придает мне решимости. Я беру девочку за руку и веду к выходу. Ната идет за мной, ничего не говоря.
Вслед за нами тянутся и другие Резистентные.
А за дверью ждут двое мужчин в военной форме. Думают, что мы попытаемся сбежать по дороге? Или это вроде охраны? Как бы ни было, присутствие этих широкоплечих вояк меня напрягает. Нас выводят из больницы. В коридорах совсем пусто и тихо, на больших часах в холле я успеваю разглядеть время – четыре утра. Неужели прошла целая ночь?
Возле входа в больницу ждут две грузовые машины. Один из охранников (или надзирателей?) распахивает задние двери первого грузовика. Я оглядываюсь по сторонам. Никто не спешит лезть в машину. Странно все это. Наконец Гарри шагает вперед, запрыгивает в фургон. Вслед за ним идет парень в очках, а дальше – мы с Натой. Я легко запрыгиваю в машину, – недаром же столько лет училась лазить по всему подряд. А вот Нате подъем дается тяжело, очкарику приходится втаскивать ее за руку.
За нами дверь закрывают, так что остальные пятеро Резистентных исчезают из виду. Машина сразу трогается. Повисает молчание, лишь ревет мотор.
Я принимаюсь разглядывать в тусклом свете лампочки свои ладони, словно в них есть что-то интересное. Пожалуй, стоит что-нибудь сказать, начать беседу, но я никогда не отличалась общительностью. Мне повезло: Гарри сам начинает разговор.
– Везут нас, как дрова, да?
В подтверждение его слов машину сильно трясет; Ната чуть вскрикивает, паренек теряет очки и начинает шарить рукой по полу в их поисках. Я поднимаю очки, убеждаюсь, что они целы, и подаю несчастному. Тот растерянно благодарит.
– Я Гарри, сто семнадцать одиннадцать. Будем знакомы, раз уж все здесь оказались, – представляется Гарри.
– Ник, сто шестнадцать девяносто три, – отзывается очкарик.
– Наталья, сто семнадцать ноль два, – негромко произносит Ната.
– Вероника, – вздыхаю я, – сто семнадцать тридцать четыре.
– Кто знает что-нибудь об этом Центре? – спрашивает Ник. Я только качаю головой.
– Скорее всего, он секретный, – предполагает Гарри. – Никогда о нем не слышал.
– И как они могут быть уверены, что мы Резистентные? Может, просто неправильно ввели вакцину – случаются же ошибки?
– Лучше бы это была ошибка, – сжимает губы Гарри. – Ничего хорошего эта Резистентность не сулит. Станем подопытными кроликами, это точно. Мне-то все равно, меня дома не ждут.
– Надо было переждать реакцию дома. Если б я только знала, – я устало опускаю веки, вспоминая, как чуть не опоздала. Если бы задержалась еще, может, сейчас была бы дома. Как там Артур? Наверняка зайдет, чтобы узнать, как дела, но меня не будет. Станет ли он меня искать?
Машина резко тормозит, нас здорово встряхивает, а потом все затихает. Двери распахиваются, в фургон вливается бледный утренний свет. Сразу за нашим грузовиком останавливается второй. Осторожно выпрыгнув из кузова, я оглядываюсь. Мы ехали совсем недолго, минут двадцать. Место, должно быть, недалеко от моего дома. Как же вышло, что я никогда не видела этого исполинского здания?
Центр Исследования Резистентности возвышается металлическим гигантом над невысокими желтоватыми домами вокруг. Он напоминает раскрывшийся цветок, как на картинках в школьном учебнике биологии: большое здание в центре и семь пристроек вокруг. Весь комплекс окружен решетчатым забором с колючей проволокой, как в колонии. Наверняка она под напряжением. Серебристый металл мерцает в свете восходящего солнца. Я завороженно застываю, не в силах оторвать от громады взгляд. А оттуда, из Центра, к нам уже спешат двое в одинаковых серебристых куртках с синими полосами на рукавах. Один из них – мужчина лет пятидесяти, с поседевшими висками; второй – парень на вид чуть старше меня, сероглазый и с темно-русыми волосами.
К ним навстречу выступает смуглый врач из больницы, который, видимо, приехал с нами. Он протягивает старшему руку, здоровается. Оба оборачиваются к нам.
– Что ж… Добро пожаловать в ЦИР. Пусть это место станет вам настоящим домом. Это господин Бернев, – врач указывает на мужчину с седыми висками, – руководитель проекта, участниками которого вы скоро станете. А это, – переводит взгляд на парня, – Адам. Он такой же Резистент, как и вы, но живет здесь давно. Он руководит новичками, не стесняйтесь обращаться к нему за помощью и советом.
– Всем доброе утро, – холодно здоровается Адам. – Я покажу вам Центр, лучше не отставайте.
Он разворачивается и шагает в сторону одного из зданий в дальней части двора. На спине форменной куртки красуется большой синий знак «R». Адам высокого роста, хорошо сложен; он чем-то напоминает мне Артура, но только внешне: в отличие от моего друга, этот парень говорит с нами отстраненно, даже надменно, словно нас ему навязали.
Мы двигаемся за Адамом, словно на прогулке в младшей школе. Я стараюсь держаться поближе к Нате: она одна внушает мне доверие.
– Это здание чаще называют «Нептун», – сообщает Адам, – здесь находятся общежитие Резистентных, столовая и все остальное, что может вам понадобиться. Хорошо запомните расположение. На втором этаже в левом крыле будут ваши комнаты. Я выдам вам ключи, а позже сможете получить постели и полотенца.
Мы, не останавливаясь, идем дальше, к зданию, что в самом центре. Адам говорит, что его называют «Солар». Мы подтягиваемся к самому входу. Слева от двери висит маленький щиток с клавишами и дисплеем, похожий на домофон, какие ставят в богатых домах. Адам прикладывает к дисплею палец, раздается тонкий гудок, и дверь открывается.
– Все замки работают с отпечатками пальцев, – поясняет Адам, – поэтому не пытайтесь пройти без сопровождения работников Центра. Проще говоря, сбегать ночью за сигаретами не получится.
– Какая жалость, – ухмыляется Гарри, – все планы насмарку.
Адам насмешку игнорирует, даже не оборачивается. Мы входим в огромный холл с высокими зеркальными потолками. Пол выложен светлой плиткой и сияет чистотой; вдоль одной из стен тянется аквариум, полный разноцветных рыбок. В последний раз я видела аквариум лет десять назад, и тот был в разы меньше. Не считая аквариума, двух белых диванов и журнальных столиков, холл пуст. Зато из него ведет множество дверей, над двумя из которых мигают цифры – это лифты. Никогда в них не ездила.
Ознакомительная версия.
