Волна горячего воздуха врезалась во фланг морозной стены, пробила его и ударила в жереберов. Кайлеан видела ее как ленту вихрящегося воздуха, оставляющую за собой полосу испепеленных трав. Никакого пламени, никакого открытого огня – только жар. «Кто? – Она осмотрелась. – Кто ударил чарами?»
Еще одна хоругвь вылетела из-за края котловины, а во главе ее мчался одинокий всадник. Из его правой руки, вытянутой вперед, рвался жар.
Беглецы развернулись на месте, а стена мороза, бегущая к дорезающим остатки Молний хоругвям, развеивалась почти на глазах. Но очередная вставала против волны горячего воздуха.
Схватка оказалась короткой и жесткой: два заклинания, жар и мороз, столкнулись, пожирая одно другое. Поднялись клубы пара, земля затряслась, словно две гигантские твари сошлись в схватке и одновременно пали, убив друг дружку. И все. Вот только военный маг достиг своей цели, оттянув внимание жеребера от остальных солдат.
Вторжение в ее разум было грубым. Жестким и животным. А она едва не вскрикнула от радости и забыла выпустить стрелу.
Во всем своем полудиком естестве вернулся Бердеф. Сразу наступило единение, у нее даже закружилась голова. Она прикрыла глаза.
«А, чтоб тебя, лохматый дурак, – выругалась она мысленно, – хочешь, чтобы я упала с лошади?»
Ее захлестнули картины воспоминаний. Нечеловеческих, в которых главенствовали серые цвета и цветные запахи. Степи. Чужое присутствие. Интерес. Заинтригованность. Открытие. Недоверие. Страх. Боль. Гнев. И наконец, холодная, словно настигавшие их недавно чары, – ненависть.
Бердеф впервые передавал ей такие сложные и ясные чувства.
Но, когда она открыла глаза и взглянула на остатки группы, охраняющей жереберов, она снова чуть не свалилась с коня.
Убегающие чародеи держали коридор к единственному проходу, который им остался, – между чаарданом Ласкольника и хоругвью, пытающейся добраться до них с другого бока. Стрелы сыпались в их сторону все так же густо, но до сих пор безрезультатно. Теперь Кайлеан знала почему. Их не оберегали никакие чары. Ничего подобного используемой магами империи концентрированной Силы, которая в зависимости от аспекта могла отбивать, замедлять или менять направление полета стрел.
Над отрядом жереберов вились духи.
Духи, прикованные чарами, полупрозрачными цепями – к поясу, надетому на одного из чародеев. Было их… шесть, восемь… десять. Она видела трех степных волков, оленя, двух псов, молодого коня, нечто, что могло быть духом молодого медведя, и… двоих людей. Мужчину и женщину. Именно эти духи отбивали стрелы. Отбивали и истекали кровью. Каждый раз, когда их прошивала стрела – чтобы, изменив свой полет, упасть где-то в стороне, – они дергались на привязи, будто им наносили настоящие раны. Из ран их вытекали темные маслянистые ленты, некоторое время висели в воздухе, чтобы пролиться вниз и укрепить соединящую их с поясом цепь. Чем чаще стрелы попадали в духов, тем сильнее и крепче становились их путы.
Появилось воспоминание. Ночь, звезды – светлые точки без запаха, след зайца, который пробегал неподалеку вечером, и стоявший рядом запах степного лиса. Легкое любопытство, желание проверить, наполнил ли кузен желудок. И внезапно – это. Черная цепь, вынырнувшая из темноты и ударившая прямо в грудь. Прошившие насквозь, ледяные и горячие одновременно, проросшие в нем корни наполнили все тело, протягиваясь в каждую лапу. И внезапно он перестал быть собой. Встал, хотя не хотел, пошел, хотя не желал. А потом его охватило бешенство. Он дернулся и начал грызть цепь, несмотря на чувство во рту настоящего холодного железа, и звенья все же уступили. Он кувырнулся, дернулся, вгрызся сильнее, холодные корни лопнули, и внезапно он получил власть над задними лапами, потом сломались очередные звенья, он встал, шатаясь и ворча, и сжал челюсти так, что под черепом у него взорвался яростный свет.
Цепь лопнула.
Все это продолжалось меньше мгновения. И теперь это были ее воспоминания, словно именно она кралась ночной степью и грызла призрачную цепь. И воспоминания о следующих трех днях и ночах, которые Бердеф провел в степи, выжидая возможность для нападения. Он охотился на чародея. Она никогда и не думала, что пес может кого-то так ненавидеть, но одновременно и сама теперь чувствовала эту естественную звериную ярость. Единение несло в себе подобные дары, хотя временами она задумывалась, сколь много здесь зависит от Бердефа. И какие из воспоминаний становятся частью его памяти.
Этого короткого мгновения, небольшого промедления, когда она перестала гнать коня, хватило, чтобы выпасть из строя и оказаться ярдах в двадцати от остальных. Чаардан все еще мчался вперед, стараясь залатать дыру, которую высмотрели кочевники. Уничтожение нескольких а’кееров не имело никакого значения, если как минимум двум жереберам удастся вырваться из ловушки. Охота все еще продолжалась.
Но теперь она знала. Один из них был настоящим Ланн’ховеном — Ловцом Душ. Таким, какого боялись и ненавидели почти все. Таким, кто мог насильно удержать душу при себе и использовать ее как раба. Пока он имел в своем распоряжении тех духов, стрелы ничего не могли ему сделать, поскольку ему не приходилось черпать Силу из какого-либо источника. Скорее полк израсходует все стрелы, нежели он устанет.
Наполнила ее холодная, дикая и яростная ненависть. Эмоции Бердефа. Она сдержала их, навязала свою волю. Тактика пса, который желал броситься в атаку и грызть, прыгать, вцепляясь в глотку, не была наилучшей. В этой схватке именно ей следовало командовать.
Чаардан оказался на расстоянии выстрела. Она смотрела, как духи перехватывают стрелы, как те замедляются и без вреда падают на землю. Всякий раз цепи чуть крепли.
У нее осталось всего пять шил и одна игла.
Она склонилась к конскому уху.
– Ну, Торин. Выдай все, что сможешь, старичок.
Она отклонилась влево, не пытаясь догнать остальных, и послала коня в дикий карьер. Торин мог бежать так лишь короткое время, прежде чем зароется мордой в землю. Но, как она и просила, выжал из себя все – потому что они ездили вместе три года и никогда не подводили друг друга.
Она оказалась на лугу, куда смещался убегающий отряд. Скорее почувствовала, чем увидела, как несколько других пытались пойти за ней следом, но свисток Ласкольника осадил их назад. Если чаардан растянул бы строй, эти двести се-кохландийцев разорвали бы его и сбежали в степь. Между кочевниками и дорогой к бегству стояла лишь одинокая девушка.
Она остановила коня, когда они были в двухстах ярдах от нее. Пять шил и одна игла.
Она выпустила первую стрелу, вторую и третью, понимая, что дистанция великовата для шил. Долететь – долетит, но тяжелые стрелы будут иметь тогда уже слишком маленькую скорость, чтобы причинить хоть какой-то вред. Но в одном она была уверена. Тот жеребер должен оказаться богом лучников, чтобы понять, какая стрела летит к нему.
Дух оленя подскочил и отбил близящиеся стрелы. Только он. Остальные продолжали прикрывать беглецов с тыла и с боков. Она видела, как он скачет: гордый, красивый даже после смерти, и сердце ее обливалось кровью при виде дымных полос, которые стрелы вырывали из его тела.
Ни один кочевник не потянулся за луком, чтобы послать в нее стрелу. Зачем? Через пару ударов сердца они стопчут ее и помчатся дальше.
Она выпустила последнее шило и потянулась за иглой. Ее широкий, плоский наконечник был настолько остер, что его можно было использовать как бритву. Она натянула лук и выровняла дыхание. Уже отчетливо видела каждое лицо, но сконцентрировалась лишь на одном. Именно его владелец держал духов на привязи.
Единение покинуло ее столь же быстро, как и пришло. Бердеф оставил ее снова.
Так, как она ему и приказала.
Мягко, почти ласково она отпустила тетиву.
Игла была быстра. Куда быстрее шила – именно такой ее и делали. Легкое древко и мягкие перья придавали ей скорость и дальность. Она полетела низко, навстречу лицу жеребера, и казалось, что ничто не сумеет ее обогнать.
Дух оленя оказался быстрее. Вырос между чародеем и стрелой, склоняя красивую рогатую голову движением, достойным князя пущи. Подставил ей грудь.
Серая молния метнулась из травы и повисла на его горле. Бердеф некогда ходил с ее отцом на охоту, а такие вещи не забываются. Стянул оленя вниз не больше чем на пару футов, но этого хватило.
Стрела пролетела сквозь пустое уже пространство и, прежде чем жеребер успел призвать следующего духа, ударила его в горло.
Цепи лопнули, она услыхала этот звук, похожий на стеклянный треск, а духи разлетелись во все стороны.
Убегающие были ярдах в пятидесяти от нее.
Два залпа накрыли их почти одновременно.
Кочевники не держали щитов над головами и ехали тесными рядами, чтобы таиться в тени Силы жеребера. Большинство погибли мгновенно. А в остальных, смешавшихся, раненых и пытающихся совладать с паникующими лошадьми, ударила погоня.
