Ознакомительная версия.
– Он уже точно никуда не спешит! – сделал неоспоримый вывод Банвас, гордясь собой. – Завтрак принесут сюда, садитесь. Всё!
– Если бы я не боялся драк, – вождь заинтересованно дрогнул бровью, вслушиваясь в голос, звучащий гораздо ниже, чем у Банваса, – я бы тебя снес, как хлипкую дверь, и все же прошел к вождю. Но завтрак… Завтрак – это хорошо.
Даргуш спустился по второй лестнице и остановился в коридоре, рассматривая из-за плеча Банваса зал и рассаживающихся за большим столом магиоров. Ичивари стоял, читая какие-то записи. Пажи таскали с кухни еду. В большом зале было на редкость людно: вон и Джанори снова посетил дом вождя, если он вообще покидал его, а не провел ночь у постели Утери. На душе стало чуть легче: войны со степью не будет. Ичивари оглянулся, улыбнулся, рассмотрев за плечом Банваса отца, и начал в своей бестолковой манере, комкая события и оценки, приправляя их скороспелыми выводами, рассказывать о ночном происшествии. Покосился на Джанори и гордо добавил:
– Я уже распорядился сам, воины с собаками проверяют тропы и обходят дворы. Чужаков в столице не должно быть, да и передвижения здешних жителей не вредно выявить: вдруг кто-то ушел вчера и до сих пор не появился дома?
Вождь не стал возражать и отменять приказы, отданные от его имени. Сел к столу, сочтя завтрак удобным поводом к неторопливому, вдумчивому знакомству с магиорами. Он принялся жевать батар, откровенно и в упор рассматривая чудовище, много раз упомянутое сыном еще по весне, то со злостью, то с обожанием. Но даже с тех слов Гимба представлялся менее внушительным.
– Племя хакка протаптывает тропу к победе и несет красный жезл? – уточнил Даргуш.
– Мы самое мирное племя степи, но наши плечи широки, и нам нужна просторная тропа, – зарокотал Гимба. – Мы желаем прикончить наставника, вождь. Это наше окончательное решение. Проводника выделите? Я доберусь до Арихада и скажу, что набиваюсь в ученики. Мне всего-то надо подойти к нему поближе.
– А как же красный жезл?
– Так я поясню, что мы воюем с вами и просим его помощи, – шевельнул плечами магиор. – Я Осторожный Бизон, но не глупый. Хотя многие почему-то путаются. А я…
Гимба замолк на полуслове и резко поднялся с места, отчего стол сперва накренился, а потом с внушительным грохотом встал на все ножки и отъехал в сторону – а это был очень большой стол… Все сидящие обернулись, придерживая ползущие тарелки, и попытались понять причину поведения огромного воина.
В дверях стоял Магур. Обе руки старого вождя лежали на худеньких плечах девочки, смущенно осматривающей комнату. Она жалась спиной к деду и моргала: столько людей, и все на нее обратили внимание, и все наверняка важные, ведь это дом вождя. Гимба еще раз толкнул жалобно пискнувший ножками стол, протискиваясь вдоль стены. Подойдя к двери, оглядел прибывших с ног до головы. Кивнул Магуру, нагнулся и медленно раскрыл руку ладонью вверх.
– А я вот ее буду охранять. У нее глаза грустные, это плохо, – тихо сообщил Гимба.
– Меня дедушка оберегает, – прошептала Шеула, опасливо глядя снизу вверх на огромного человека, принятого гонцом за трех воинов.
– Значит, теперь мы вдвоем будем, – не унялся Гимба. – Только я схожу прибью наставника и потом уже займусь. Хорошо?
Шеула нахмурилась, вслушиваясь в голос и недоуменно рассматривая страшноватого великана. Дернула плечом и осторожно кивнула, признавая его очень и очень живым и толковым деревом с крепкой сердцевиной-душой. Магур нашел взглядом сына, чуть улыбнулся.
– Наставника больше нет, – сказал он. – Сгорел, как порох, весь на дым изошел. Дотла душа была разрушена. Двое его бывших ранвари здесь, оба без сознания, я приказал отнести их в мой дом. Как Утери?
– Шеула, я провожу к нему, – очнулся Ичивари. – Это срочно, идем.
– Шеула, – улыбнулся Гимба, не думая уступать дорогу и по-прежнему держа руку ладонью вверх. – Ну а я Осторожный Бизон. Меня так все зовут. Пошли с Чаром, он проводит, а я пригляжу. Ты завтракала? Вид у тебя недокормленный, да и платье надо другое подобрать. Вот пятно и вот пятно.
Шеула проследила за пальцем, бережно касающимся плеча, – и тотчас получила щелчок по носу. Вся гора плеч закачалась, Гимба тихонько зарокотал от смеха, довольный собой, устроил ладони на плечах, отстраняя Магура, подтолкнул Шеулу к внутреннему коридору:
– Я так сестру обманывал, но она быстро научилась не попадаться. Она чуть поменьше тебя, но ей всего семь. А тебе восемь?
– Пятнадцать!
– Идемте, – настоял Ичивари.
Он ощутил, что Осторожный Бизон снова вызывает прежние сложные чувства – смесь восхищения и темной злости. Злила все та же спокойная и безмерно в себе уверенная сила. Ну все ему удается, все ему улыбаются, и даже Шеуле он уже друг и почти брат. Вон сунула ладошку в его лапищу и сразу перестала смущаться, замечать общее внимание. Тряхнув головой, Ичивари заставил себя отказаться от гнева и начал на ходу ровным тоном рассказывать о том, как пострадал Утери и что делалось для его лечения. Толкнул дверь, представил Лауру. Шеула шагнула в комнату, потом обернулась и улыбнулась, погладила по руке:
– Чар, какой же ты вспыльчивый, ты опасно долго пребывал рядом с темным безумием ариха, душа еще не успокоилась. – Шеула вынула из волос маленькое перышко, подышала на него и положила в ладонь сыну вождя. – Держи. Меня бабушка научила такие делать, я вспомнила и для тебя постаралась. Сломав поперек, можешь о чем-то попросить асхи и асари, если научишься с ними договариваться. Но это не главное. Ты носи и слушай ветер и дождь. Тебе важно наполнять душу. Она у тебя хорошая, большая, но ее надо наполнять.
Мавиви виновато вздохнула и отвернулась. Сосредоточенно всмотрелась в душу умирающего, провела рукой над его спиной, затем перевела взгляд на Лауру. Покачала головой:
– Я не могу снять боль без остатка, не могу легко исправить то, что долго разрушалось. Он горит внутри, ему нужен помощник, чтобы справиться. Ты не сможешь сделать больше для него, не выдержишь.
– Ну я-то выдержу, – безмятежно сообщил Гимба, устраиваясь у кровати на полу.
– Он тебе чужой!
– Ты не чужая. Придавить наставника я шел по своей воле, значит, и пострадавший от его злобы мне не чужой, – улыбнулся великан. – Ну, что ты будешь делать? Примочки менять я и сам могу.
– Восстанавливать висари, – пояснила Шеула, садясь на край кровати и примеряясь к руке больного. – У него жар, ты здоров, проще вас двоих слушать. Ему твое здоровье, ощущение и все иное… Не поясню на словах, знаю только на сакрийском, как Рёйм записал в кодексе. В одну сторону нельзя направить передачу, это как водоворот: ты отдаешь ему, но и сам невольно получаешь отдачу…
– У меня здоровья много, – с прежней безмятежностью заверил Гимба. – Давай переливай. А молчать при этом обязательно? Это я к тому, что…
Ичивари сердито выдохнул и прикрыл дверь. Постоял в коридоре, старясь унять ревность. Собственно, ничего нового. Все девушки степи, сколько их есть, улыбаются и вздыхают, еще издали заметив Осторожного Бизона. Все юноши степи мрачнеют и вздыхают, оценив его чудовищную силу точно так же, издали. А он редко появляется в больших поселках. Род хакка в первую войну принял главный удар бледных, они были лучшими воинами и к тому же жили у самого западного берега. Большая часть ранв степи происходят из этого племени, они словно природой созданы для того, чтобы защищать. Хакка успели переправить на восток детей и женщин, надолго задержав бледных. Теперь уцелевшие семьи живут обособленно в безлюдных и спокойных срединных землях, у края лиственного леса. Во второй войне хакка не участвовали: просто некому было воевать… Но упрямейший Гимба подрос и решил, что опустевшие и осиротевшие исконные земли у берега надо обживать заново. И он начал обживать, чуть ли не в одиночку. Строил дома, перегонял скот, договаривался с вождями соседних родов. Сейчас несколько поселений уже заняты семьями, а этот неугомонный все носится, устраивает, присматривает. Он всегда занят и с ног валится от усталости, хоть и неутомим. Так что зря вздыхают девушки, и напрасно сердятся юноши. Нет в мире мавиви? Но ведь всегда можно найти тех, кому нужна защита.
Ичивари вернулся в большую комнату приемов. Дед уже завтракал, слушал новости и думал. По опыту Ичивари знал: это надолго. Пока что можно выйти, подышать туманом, остыть и успокоиться. Стыдно, он-то полагал себя вполне исцелившимся, но злость вспыхнула снова, стоило Шеуле улыбнуться Гимбе и подать ему руку. Потому что вдруг пришло осознание, большой болью сжавшее душу: сам он вряд ли станет ранвой для этой или любой иной мавиви. Он слишком близко – так и было сказано – стоял от края огненной пропасти, он и теперь иногда вспоминает пламя и испытывает смутную жажду. Зато Гимба здоров. И ему все нипочем! Знает, что сказать и как перестать выглядеть в чужих глазах большим и страшным… Едва увидел Шеулу – и повел себя так, как он, Ичивари, не смог. Ловкий.
Ознакомительная версия.
