Ознакомительная версия.
2
Спасибо кагетам, новую шайку, поменьше и послабей первой, не втоптали в конский навоз лишь потому, что в забитом всяческим хламом дворике навоза не оказалось. Старые плетеные стулья были в изобилии, как и корзины, и какие-то бочки, а вот навоз – извините… Взмокший во время схватки Робер мотнул головой, пытаясь отбросить со лба липнущие лохмы. Громкий хлопок где-то за спиной заставил вздрогнуть, шею и плечи обдало жаром, и стало совсем светло. Слишком светло.
Крики сзади, но повернуться, поглядеть, что там, нельзя, новая, уже третья, волна ощеренных, с безумными глазами, рож накатывает на южан и кагетов.
– Сэйчас! – вопит союзник, крестя саблей багровую ночь. – Нада! Ых!
– Воистину!
Уклониться, ударить, нырнуть в сторону, подставив врага под клинок Бурразова верзилы, самому проткнуть бок одному из навалившихся на Жильбера дезертиров и опять уклониться… Булькая разрубленным горлом, голый по пояс разбойник валится под ноги, рядом стучат клинки, но глянуть по сторонам теперь можно.
– Разрубленный Змей!
Кругом горело все, с треском и шипением, выплевывая стайки искр. Уже знакомый хлопок, струя пламени бьет в груду стульев, и те вспыхивают, словно солома, да по сути они солома и есть. Кое-как сваленная куча рушится, будто в страхе разбегаются четвероногие огненные твари. Пламя рычит и машет башкой, норовя перепрыгнуть с мертвого дерева на пока живой тополь.
– Монсеньор!
– Жильбер, спокойно. Отходим. Туда… К Бурразу.
Бесноватые больше не лезут – даже до них доперло… Теперь с этой стороны лишь пожар, то есть со всех сторон. Кагетский гигант опускает саблю и что-то шепчет. Мо́лится? Робер тоже б молился, если б знал кому.
– Создатель, – будто в ответ стонет тоненький голос, то ли незнакомый, то ли изменившийся до невозможности, – как же это?.. Как…
– Масло… или что-то похожее… – Не потерявший голову Бурраз тыкает саблей в смыкающееся жаркое кольцо. – Бочки стояли у забора… Зарубил бы дураков.
– Если уже не зарубили…
Счастье, что вдоль забора – водосток, не будь его, горящая дрянь залила бы двор, но это лишь отсрочка. Воздух уже обжигал и при этом еще и страшно вонял, начинали слезиться глаза. Пожар наступал, люди пятились к единственной еще не объятой пламенем стене. Без дверей, но это поправимо…
– Влезть можно, а там по крыше, и назад…
– Леворукий!
Из окошка прямо над головой высунулся веселенький огненный язычок, приветливо помахал и скрылся. Чтобы тут же появиться в компании нескольких приятелей. Вот ведь…
– Где я смогу найти Констанса Капуль-Гизайля?
– У него… – Марианна отвечала бездумно, как музыкальная шкатулка, – открыли, заиграла. – Там, куда мы поедем…
– Отлично, – бодро заявила графиня. – Я объясню вашему супругу, что он может за вас не тревожиться, этим займемся мы с регентом. Я имею в виду герцога Алву, который вам очень обязан.
Пустые глаза, в которых если что и живо, то дальний пожар. Ей нет дела до Росио, ей нет дела даже до собственного развода, только до огня, в котором сейчас мечется ее Проэмперадор.
– Все потомство Анри-Гийома эсператисты, а вы?
– Я давно не думаю о Создателе.
– Не думать о Создателе просто, трудно не принадлежать ни к одной из церквей.
– Я как все… Подданная Талига.
– Значит, согласно договору, подписанному Левием и Катариной как регентом и главой олларианской Церкви, вы вправе перейти в эсператизм. Если не думать о Создателе, это труда не составит, а кардинал может сочетать браком эсператистку с эсператистом без предварительного оглашения. Что до вашего развода… Прошу меня простить, но имел ли место сам брак?
– Однажды, – лицо Марианны стало осмысленным, – когда Коко решил, что из меня получается дама… Вы говорите о свадьбе, потому что Оллария горит и Робер там?
Как же они похожи, Ро и эта женщина! Вот так и находят свое счастье – или беду, если смерть отгрызает от души половину, только последний сын Жозины уцелеет! Судьба, она кошка, змея, волчица, но не ызарг же…
– Оллария горит. – Арлетта взяла баронессу за руку. – Робер там, Левий и прорва народа тоже, и что? Это отменяет жизнь? Как бы не так, это ее лишь подхлестывает, а ваш Коко слишком любит мрамор и бронзу, чтобы заботиться о женщине. Серьги он подобрать может, но и только…
– Сударыня, – Марианна вымученно улыбнулась, – барон женился на мне, когда я к желтому надела гагаты.
– Не янтарь и не рубины? – Графиня наконец перевела дух. – Неожиданно… Увы, желтое мне не к лицу уже лет десять, а ведь было время! Вы что-то хотите сказать?
– Я не думала, что мать… мать…
– Графа Савиньяка? И как вы его находите? Только без прикрас, дифирамбами я сыта по горло.
– Вы хотите…
– Я хочу перемыть кости моему старшему старшему. Было бы неплохо понять, к чему ведет союз Волн и Молний.
– Если крыша провалится… – начал Робер и запнулся. Представлять, что будет дальше, не хотелось, а другого выхода из огненной ловушки он не видел. Только через крышу в соседний двор, где хотя бы нет бочек с горючей дрянью.
– Нельзя терять времени. – А сколько они уже потеряли, пялясь на несчастный тополь, который, в отличие от людей, мог лишь стоять и ждать огня? – Жильбер, очнись. Проверь раненых, тех, кого нужно тащить.
Адъютант отвел глаза от чего-то, видимого лишь ему, и метнулся к темным грудкам в центре двора. Чем дольше они провозятся, тем меньше шансов, но гнать людей в огонь…
– Пятеро, Монсеньор.
Пятеро не способных идти, не то что лезть на стену. И при них восьмеро южан, шестеро стражников и кагеты Бурраза, тоже полдюжины.
– Не думал, – казарон смотрел то ли на странно высокую трубу, то ли на багровое небо, – о таком нет, не думал… Ты легче, иди первым.
– Согласен.
– Раненых надо добить. Твои – моих, мои – твоих, но ты не жди.
Все верно, но это он должен сделать сам, а Жильбер еще легче и пока что не забыл, как гонять на замковых крышах голубей.
– Сэц-Ариж!
– Да!
– Полезешь первым, проверишь, надежно ли. – А у тебя еще одно дело, у тебя и кинжала Мильжи. – Справишься?
– Монсеньор!!!
Нет, это не обида, не протест, не укор… Счастье?!
– Монсеньор, сзади! Смотрите, да смотрите же!
Никто не молился, но пламя опало, и как раз в том месте, где калитка! Не исчезло совсем, но притихло, будто его сбили гигантским плащом. Можно проскочить, хоть и опалив одежду.
– Бурраз-ло… К кошкам, теперь первым ты и твои…
– Нет.
– Да. – Горы, закат, розы… Давно умерший казар, давно убитый казарон. – Да… Вдруг там еще есть… бацуты кошачьи!
Поняли, даже верзила. Ну и хвала Леворукому!
– Эгей! Первыми – кагеты, потом несем раненых.
– Монсеньор, вы должны…
– Заткнись.
Воды бы им, облиться перед броском! Той самой, что поет в покинутом парке, той, что качала цветы в колодце… А пламя пятится, отмахиваясь рыжими лапами, не рискуя вцепиться в огромного кагета. Черная тень, взмахнув поймавшим алый сполох клинком, бросается в черно-красную дыру, как в бой, исчезает, и тут же в проход кидается следующий. Господин посол.
Пьетро с Джанисом раздобыли двуколку и пару разномастных крепких лошадок.
– Вы с баронессой сядете в экипаж, – без обиняков объявил монашек, – я – на запряжную лошадь, на второй поедет Джанис. Если потребуется, лошадей поменяем.
– Хорошо, – согласилась вышедшая на шум к калитке Арлетта. – Что в городе?
– Неутешительно, – не стал юлить Пьетро. Странное словечко напомнило графине, что перед ней все-таки церковник. – Люди бегут. В ближнем предместье начинается безобразие, дальше мы не ходили… Нам лучше поспешить.
– Пожалуй. – Арлетта погладила верховую лошадку по бархатистой морде. – Кем были их хозяева?
– Кто ж их знает, – усмехнулся поигрывавший вожжами Джанис. – В Закат мы турнули мародеров… Лежат вместе с награбленным барахлом, барахло в крови.
– Трудно было?
«Тень» пожал плечами, дескать, и не такое видели, Пьетро понял лучше.
– Вы ждали, что мы кого-нибудь приведем?
– Нет, – честно призналась графиня. – Тот, кто меня вам навязал, не теряет времени, когда оно дорого, и мы уже проходили мимо криков. Вечером. Я приведу баронессу и заберу свой узел.
Жесткая трава негромко и ласково шуршала, зарево осталось за спиной, впереди были ночь и звездное небо, часть которого загораживал дом. На его пороге лежала Марианна, и Арлетта сразу поняла, что герцогиней Эпинэ станет другая. Если, конечно, в Талиге еще останутся Иноходцы. Если, конечно, еще останется Талиг…
– Вы не ожидали? – Значит, Пьетро ее провожал, а она отвлеклась на созвездия и не заметила.
– Нет. Она хотела жить, и здесь не должно быть ядовитых змей.
Монах щупает запястье, слушает сердце, переворачивает. Все верно, это мог быть обморок, это должен быть обморок от усталости, напряжения, страха, но это смерть… Почему она сразу поняла, что это – смерть?! Только взглянула и поняла?
Ознакомительная версия.
