Мыши, не успев резюмировать итог переговоров, тут же брызнули врассыпную, а неустрашимый агент 013, про себя кляня их на три слона и черепаху, то есть на чем свет стоит, без промедления скрылся за ближайшим контрфорсом[10]. Спрятался, исчез, уменьшился до размеров котенка.
Шаги приближались. Кот вжался в стену, мучительно стараясь не дышать. Ночной гость шел уверенно, точно и без фонаря знал малейшие колдобины пола, все закоулки и повороты.
«Граф!» – узнал Пусик, когда человек, погруженный в свои мысли, прошел мимо. Это и впрямь был хозяин замка. В одной руке он нес толстое охотничье копье с широким наконечником и перевязь с мечом и кинжалом. Другая удерживала за спиной мешок, из которого, пробив материю, торчало колесцо шпоры.
«Странная манера переодеваться, – подумал серо-черный кардинал, провожая взглядом Констана де Монсени, – в леднике».
Вот мы и подошли, друзья мои, к моменту охоты, пожалуй, самой необычной охоты в моей жизни, а уж я-то на своем веку повидал их немало. В этот день я чувствовал себя то ловчим, то дичью, и не всегда знал, кем лучше быть в эти минуты.
Стоит ли говорить, что для меня всякая большая охота – настоящий праздник. Этого не объяснить так, чтобы было понятно всем и каждому. Уже на Базе, когда мы с Алексом спорили об этом, он пытался доказать, что в ритуализированном истреблении зверей нет ничего, достойного настоящего мужчины. А в качестве примера зрелища, действительно будоражащего кровь, он повез меня в Монако на турнир, именуемый «Формула-1». В Монако я поехал охотно, как-никак совсем близко от родного дома. Но вот сами ристания – спаси господи раба твоего грешного!
Когда эти раскрашенные железные телеги с оглушительным ревом пронеслись мимо, обдавая немыслимой вонью, мне едва не стало дурно, так что я поспешил укрыться в ближайшем трактире, где можно было уткнуться взглядом в тарелку, чтобы не видеть этого кошмара. Правда, не слышать адского лязга и визга все равно не получалось. Он прорывался даже через оркестр, звучавший в наушниках подаренного Алиной мини-медиа.
Но вернемся к тому самому ритуализированному убиению, как называл его Алекс.
Ранний завтрак его высочества и дворян свиты был призван не столько насытить организмы, еще не пришедшие в себя после вчерашнего, сколько примирить умы вельмож с простой, на первый взгляд, мыслью: в светлое время дня людям надлежит бодрствовать. Поэтому основным блюдом легкого завтрака были чарки с приготовленным ночью бодрящим эликсиром. Вскоре после возлияния глаза придворных заметно прояснились и на губах заиграла радостная, хотя и слегка расслабленная улыбка.
Пожалуй, единственным человеком, лицо которого было скорбным и унылым в заполнявшей двор толпе, оказался фра Анжело. Открыв ворота храма, он с отрешенным выражением кивал заходящим внутрь прихожанам, словно не видя их. Мне он кивнул также, даже не расслышав моей просьбы о благословении. Я тронул его руку.
– Вы нездоровы, святой отец?
– Да, – прошептал он, через силу выталкивая слова наружу, – нездоров. – Он кивнул еще кому-то, я отодвинулся, пропуская гостей. – Вернее бы сказать, даже более, чем нездоров. Я мертв, убит без сожаления и пощады, но, увы, все еще жив.
– Он применил эликсир из той бутыли? – пытаясь заставить сердце стучать не так громко, спросил я.
– Я силился отговорить его, – точно оправдываясь, тяжко вздохнул капеллан. – Я умолял его на коленях. Он велел мне заткнуться и не лезть не в свое дело. Сказал, если я посмею открыть рот, и дня не пройдет, как я окажусь в застенках инквизиции. Мне страшно, Рене. Но более того – жжет совесть, что я поддался этому страху, что я, долгие годы отдавший на благое дело одоления хворей, дерзнувший бросить вызов и самой всевластной смерти, вот этими самыми руками создал монстра.
Недаром же сказано в «Экклезиасте»: «Во многом знании – много печали. Умножающий знание умножает скорбь». Что же теперь будет, друг мой? О господи, что теперь будет?! Геенна огненная уготована мне за мой великий грех! Но более всего я боюсь даже не ее. Меня страшит зло, которое я собственными руками выпустил в мир людей, отворив потаенную калитку в адский чертог. – Он вновь кивнул охотникам, спешащим на мессу, но те были так увлечены приятной беседой, что даже не заметили удрученного выражения лица здешнего священника.
– Мне бы очень хотелось помочь вам, – учтиво кланяясь неспешно приближающимся дворянам, скороговоркой прошептал я.
– Полагаю, сын мой, сие невозможно. Слава Всевышнему, мне сейчас не нужно будет служить мессу, иначе бы я сгорел от стыда, ибо как можно священнодействовать человеку, столь пагубно согрешившему. На мое счастье, нынче сам архиепископ Туринский обратится с проповедью к своей пастве, я же сразу после мессы намерен испросить у его сиятельства разрешения отправиться с паломничеством в Рим и там удалиться в монастырь, дабы с радостью принять наисуровейшую епитимью и закончить дни свои в полной аскезе и умерщвлении плоти. Это лишь малое наказание за мой великий грех. Я сотворил кумира из суетного знания и на какой-то миг почувствовал себя равным Богу. Нет достаточного воздаяния мне, недостойному.
Он готов был и далее говорить о своих горестях, но времени не оставалось. Через двор к часовне приближались наш добрый правитель герцог Филиберт и шествующий на полшага сзади Констан де Монсени.
– Я хочу помочь вам, – вновь скороговоркой повторил я, – но есть тот, кто сумеет сделать это лучше моего. Доверьтесь коту.
Святой отец поглядел на меня с некоторым удивлением, взвешивая, не напоить ли меня целебным эликсиром.
– Какому еще коту?
– В сапогах.
Фра Анжело хотел еще что-то спросить, но государь уже был совсем близко.
– Все ли готово к охоте? – увидев меня, поинтересовался граф.
– В наилучшем виде, ваше сиятельство.
– Вот и прекрасно. Надеюсь, с божьей помощью нам сегодня повезет.
– Ну конечно, – расплылся в улыбке герцог Савойский и приятельски хлопнул меня по плечу. – С таким-то славным парнем! Монсени тебя расхваливал. – Он поглядел на фра Анжело. – И ты – славный парень, капеллан! У вас тут все такие славные, что вовек бы не уезжал отсюда. Особенно принцесса Алина Гуральская. Надеюсь, она будет охотиться вместе с нами?
– Прошу извинить. Ее высочество, увы, все еще не совсем здорова.
– Но она придет проститься со мной? – по-прежнему улыбаясь, кокетливо осведомился Филиберт.
– Уверен, она придет с вами проститься.
Удовлетворенный этим известием, герцог начал было насвистывать что-то задорное, но, перехватив укоризненный взгляд святого отца, смолк и, перекрестившись, вошел в церковь.
Приготовленная фра Анжело настойка действовала наилучшим образом. Пожалуй, ни до того дня, ни после мне не доводилось видеть столько благодушных лиц под одной крышей.
Фра Анжело пропустил мимо себя августейшую особу и приготовился закрыть дверь.
– Ни в коем случае, – я чуть заметным жестом остановил доброго капеллана, – слышите, ни в коем случае не говорите его сиятельству, что вы намерены отправиться с паломничеством в Рим.
– Но почему? – удивился мой собеседник.
– Потому, что вы до него не доедете.
Уж не знаю, какое воздаяние Господь определяет за пропущенные мессы, однако нынче я дерзнул взять этот грех на душу, не пошел к причастию и удовлетворился лишь одним благословением, дарованным фра Анжело. Конечно, это не самое благочестивое дело в моей жизни, однако, видит бог, у меня попросту не было времени.
Я бросился в ледник. Тела Ожье, о котором толковали Алекс и добрый капеллан, там не было. Но глаза мои, и без света различающие в темноте самую мелкую букашку, постящуюся на сухом дубовом листке, быстро обнаружили множество подтверждений версии Командора: в темном углу, там, где арочный свод намертво смыкался с ледяными глыбами, валялся скомканный саван и пустая глиняная бутыль, хранившая остатки зеленого воска на горлышке. Дрожа от холода, я опустился на колени, высматривая следы. Они были почти не видны обычному глазу, но я своим волчьим чутьем ощущал их, будто ткал картину из запахов. Вот человек шел один, вот здесь присел, вот здесь перемещался вдоль тела мертвеца, не вставая, должно быть переодевая его. Тут, конечно, графу не позавидуешь. И живого-то человека с мороза не оденешь, не разденешь, а уж мертвеца-то…
Следы недвусмысленно показывали, что мессир Констан трижды выходил из ледника, чтобы отогреться. Да, в упорстве ему было не отказать. Я оглядел едва заметные царапины на льду, короткая цепочка отдельных штрихов – что бы это могло быть? Отгадка пришла тут же, едва я захотел представить, что могло нанести подобную «штриховку». Конечно, это же очевидно – колесцо шпоры. Но зачем? Неужто граф пожелал, чтобы едва оживший мертвец участвовал в охоте? Что за блажь?
От такого предположения меня передернуло, и отчего-то стало жутко, будто сьер Ожье вдруг появился за спиной и положил холодные руки мне на горло. Я чуть было не закричал, вскочил, с трудом заставил себя продолжать поиски, несколько раз выдохнул, отгоняя морок. Быть может, это лишь мои догадки, на деле все совсем не так?!
