– Ничего такого. Сегодня вот только совещание по плану… должно было быть… – В голубых глазах узбечки снова задрожали слезы.
Андрей рубанул рукой воздух:
– Товарищи, нам нельзя раскисать. Не имеем права! Гесер – самый мощный маг, какого я встречал в жизни, да и любой из вас, я уверен. Он сумеет за себя постоять. Конечно, мы приложим все усилия для того, чтобы его найти, но у нас сейчас есть и другие задачи.
По залу пронесся ропот.
– Как вы уже все, наверное, знаете, у нас сегодня утром состоялась теплая встреча с конкурирующей фирмой с улицы Горького. На вечер у нас запланирована еще одна встреча на площади у Белорусского вокзала. Возможны любые провокации! Товарищи, я не исключаю, что все происходящее – одна большая провокация Дневного Дозора!
Он рассказал собравшимся о сегодняшнем ночном дежурстве в КГБ, о погибшем Темном и о короткой перепалке с офицером Дневного Дозора на улице Восьмого Марта.
– Теперь выясняется, что за последние дни у них исчезли пятеро плюс еще один убитый. Есть основания считать, что его пытали. Конечно, многие из нас только рады, что кто-то проредил ряды этой нечисти. Но подумайте, к чему это может привести? Кто-то организованно убивает Темных! Как бы мы повели себя на их месте? Мы сейчас стоим в одном шаге от полномасштабного вооруженного столкновения, впервые за семнадцать лет, и с нами нет Гесера. Друзья, надо найти этого борца-одиночку и руки ему оторвать, я так считаю. Потому что Договор есть Договор. В общем, это все. Я закончил.
Его проводили аплодисментами, но многие, напротив, что-то гневно кричали сквозь шум. Следом слова попросил Анатолий Матвеев, немолодой токарь с Первого подшипникового завода. Его грубоватое широкое лицо казалось высеченным из гранитной скалы.
– Товарищи, – пророкотал он, сжимая в руке шапку, – Договор – это, конечно, правильно. Договор – это хорошо. Тут я товарища Ярового поддерживаю. Но скажите-ка мне, товарищ Яровой, а по какому такому договору с нашим Борисом Игнатьевичем они расправились?
Зал взорвался криками.
– Погодь-ка! – перекрывая гомон толпы, заревел медведем Матвеев. – Погодь, ты послушай! А я считаю, что это все связано. Ц,ель у них была изначально – Гесер! А вся эта мелкая Темная шушера, которую кто-то неизвестный попятил куда-то, – только пыль нам в глаза. Всего один жмурик – и тот гомункулус. Где остальные, я спрашиваю? Кто-нибудь видел этих тварей мертвыми? Сидят небось сейчас в теплом Крыму, «Массандру» пьют. Да ежели бы и свернули им бошки! Ты спроси любого Темного шишку – разменяет он за самого Гесера шестерых сявок своих? Я тебе скажу, как это называется.
И Матвеев сказал – да так, что у многих в зале запылали уши.
– Товарищ Матвеев, – остановил его Семен, – вы все-таки не в пивной.
– Извините, если кого обидел, – неожиданно мягко проговорил Анатолий, и Андрей с удивлением увидел мокрую дорожку у него на щеке, – а я так скажу: ежели б был сейчас в живых Борис Игнатьевич, он бы нашел способ подать нам весточку. Я с ним вместе знаешь сколько лет в Дозоре? Тебя, товарищ Яровой, и в проекте еще не было. А второго Гесера у нас никогда не будет…
Светлые Иные повскакивали с мест. Целая группа молодых рабочих яростно аплодировала Матвееву, спустившемуся в зал, многие с чувством пожимали ему руки. Да они же готовы прямо сейчас идти бить Темных смертным боем!
– Порядок, товарищи! – Владлена схватила колокольчик и яростно затрясла им. – Давайте придерживаться порядка!
Зал не хотел успокаиваться. Андрей заметил Максима Баженова – его оттерли куда-то вбок, в толпу горячо спорящих комсомольцев. Максим поймал взгляд Андрея и жестом показал, что хочет что-то сказать.
– Иди на трибуну, – тряхнул чубом Яровой.
Нет, покачал головой тот. Тогда Андрей сам подошел к краю сцены и наклонился к Максиму.
– Нужно отправить кого-то наблюдать за штабом Темных, хотя бы издали. Мы должны знать, что они там поделывают.
– Толковая идея.
– Я сам и пойду. А ночью меня пусть кто-нибудь подменит.
– Добро. Удачи.
Максим зашагал прочь, плечом раздвигая ватагу молодежи, скопившуюся в боковом проходе. Интересный тип этот Баженов. Надо бы все же расспросить Гошку, кто это такой и откуда свалился к нам. В любом случае польза от него есть – в отличие от многих тут собравшихся.
На сцену взошел хороший товарищ Андрея – очень немолодой, но еще бодрый Адам Францевич Крыницкий – с аккуратно постриженной академической бородкой, в клетчатом импортном пиджачке, с густою копной абсолютно седых волос. На носу его опасно раскачивалось серебряное пенсне. Адам Францевич был учителем в начальной школе на Волыни, когда его нашел и инициировал заезжий петроградский маг. Случилось это в самом начале Первой мировой войны – Крыницкий был тогда уже семидесяти с лишним лет от роду. Андрей не слышал, чтобы еще кого-то инициировали в таком почтенном возрасте. Стареть Крыницкий перестал; он перебрался в Москву и остался жить здесь в привычном образе старого польского интеллигента.
– Друзья мои, – начал старик, откашлявшись, – очень много эмоциональных слов мы с вами тут сегодня уже услышали, но вот что все ораторы упускали из виду. Мы ведь не в пустоте живем. Не сошелся на нашем городе Свет клином – и Тьма тоже. Если Договор будет разорван – война начнется по всей стране, а затем и по миру.
Адам Францевич обвел пристальным взглядом притихшую толпу.
– Вы оттого такие смелые, что знаете – мы, Светлые, сейчас сильнее Темных. Да, это мог бы быть хороший момент для решающего удара – хотя мы не знаем в точности, какими силами располагают наши оппоненты и насколько существенным может быть урон, который они могут нам нанести; иначе говоря – как много из присутствующих здесь прекрасных молодых Иных будут убиты или покалечены.
Это какой-то дурацкий сон, подумал Яровой. Еще вчера вечером мы думали о том, как проведем ближайший выходной, что купить на ужин и какой обещают прогноз погоды на завтра – а сегодня всерьез говорим о войне и смертях.
– Однако мы с вами забываем, – продолжал Крыницкий, – что там, на Западе, – он взмахнул рукой куда-то на окна, и многие повернули головы в сторону запада, – там, в странах капитала, они сильнее нас. Если начнется новая война, нам придется воевать с половиной мира, и наши Светлые товарищи за железным занавесом будут первыми, кто пострадает. Пока цел заключенный после войны Договор – поддерживается равновесие не только между нашими Дозорами, но и между двумя антагонистичными системами социального устройства. А теперь вопрос: готовы ли мы с вами к такому развитию событий? Советую задуматься. На этом разрешите закончить.
Адам Францевич спустился в зал, опираясь на палочку. Ему никто не аплодировал. В образовавшейся паузе слово вновь взял Андрей.
– Товарищи, давайте сейчас не будем принимать никаких стратегических решений. Мое мнение – нужно провести расследование, и если придется сотрудничать с Дневным Дозором – мы просто вынуждены будем это сделать. Давайте остынем немного. Но при этом, – он повысил голос, – если они решат нанести нам предательский удар, мы должны быть готовы встретить их во всеоружии! Голосуем…
Предложение поддержали с небольшим перевесом.
– На этом заседание давайте считать закрытым, – сказала Владлена, – всех прошу разойтись по своим постам.
Андрей Яровой с удивлением и непониманием смотрел на тех коллег по Дозору, которые относились к Темным, как к таким же Иным, что и они сами, лишь, что называется, «отрицательно заряженным». Как протоны и электроны. Как «Спартак» и «Динамо». Скрытую войну с Дневным Дозором такие товарищи воспринимали без лютого блеска в глазах – как спортивное соперничество, а не борьбу на истребление. Встречались и сущие дезертиры, кто вовсе устранился от борьбы и приходил на помощь с неохотой (впрочем, такие были и в противоположном лагере).
Сам Андрей с первого дня новой жизни ненавидел Тьму и ее служителей. Началась эта жизнь в сентябре 1957 года, когда он повстречал Бориса Игнатьевича Гесера – на высших офицерских курсах «Выстрел» в Подмосковье. Конечно же, эта встреча была не случайной. Позже Яровой по достоинству оценил всю советскую систему выявления потенциальных Иных: с ясельного и школьного возраста детишек объединяют в группы, они всегда под присмотром внимательных взрослых товарищей – в летних лагерях, в турпоходах и спортивных секциях. После школы – стройотряды, институты, комсомольские собрания, армия и флот, партийные мероприятия, митинги, политинформация и профсоюзный актив. Как же трудно кому-то настолько оторваться от коллектива, чтобы ускользнуть от холодного ищущего взгляда тех, кто создал такую систему Сохранить в тайне свою Иную сущность. И мало было раскинуть эту сеть так, чтобы в нее попали все потенциальные дозорные, нужно было организовать в государстве систему воспитания, формирующую у ребенка, который, возможно, однажды заглянет в Сумрак, наклонности именно к Свету – а не к Тьме. С неисчерпаемой энергией строили эту систему еще в тридцатые годы, постоянно обновляя и совершенствуя. «Если мальчик любит труд, тычет в книжку пальчик, про такого пишут тут – он хороший мальчик». Из каждого радиодинамика, из каждой книги, из уст воспитателей и вождей любой советский гражданин получал регулярные послания: мы за добро, мы за мир во всем мире, мы за справедливость и честный труд. Целый народ программировали на битву за Свет. В совсем еще юные годы, до новой жизни, Андрея порой раздражало навязчивое вмешательство государства в историю и культуру (о чем он, конечно, никогда не говорил вслух). Для чего, спрашивал он себя, каждая детская сказка обязательно должна превращаться в летопись классовой борьбы? Так ли уж необходимо любой исторический роман, пусть даже о Древней Греции, наполнять суровыми подробностями о жизни угнетенных классов, о восстаниях и жестоких расправах от рук угнетателей? Книги, прочитанные в детстве, оставляли странное чувство – казалось, их герои были остановлены буквально в шаге от строительства коммунизма, будь то восставшие рабы Спартака, гелиополиты Аристоника Пергамского или приверженцы Тиберия Гракха. И кто разбивал их горячие устремления? Жестокие темные силы, слепо и неотвратимо подавлявшие все доброе и справедливое, – рабовладельцы, предатели, властные садисты. После того, как последняя страница книги была перевернута, хотелось куда-то бежать и что-то делать, чтобы остановить удушающую темную силу, погубившую героев и их дерзкие мечты. Когда Андрей оказался в Дозоре и посмотрел иным взглядом на эту систему, он пришел в восхищение.
