А смерть улыбнулась еще шире и прыгнула ему навстречу. Ее-то наверняка никто не обвинит в неумелости.
Магический огонек угас куда быстрее, чем скулеж жреца.
День завершился красивейшим закатом солнца.
Был это один из тех закатов, когда солнце, погружаясь в море, подсвечивает, кажется, его поверхность снизу, пока горизонт не начинает пылать всеми оттенками багрянца. Стояло безветрие, но воздух был насыщен чудесными ароматами, приведшими к тому, что люди дышали полной грудью и невольно улыбались. Любой честно работающий человек скажет, что в такой вечер нет ничего лучше кружки холодного пива в обществе приятелей да сплетен до поздней ночи.
Альтсин опирался о стену, отделявшую Клавель от остального города, и смотрел в сторону моря.
Расположенная ниже Старая Пристань, квартал моряков, рыбаков и корабелов, облачилась в пурпур последних лучей солнца и выглядела воистину чудесно. Белые стены домов, таверн и складов насытились цветом старого вина, тени же меж ними выглядели словно мазки кистью безумного художника. Вид этот воистину был достоин картины. По крайней мере – наброска.
У вора нынче не было никакой работы, кроме как любоваться видами. Вот уже с десяток лет Высокий город отделился от остального Понкее-Лаа стеной, достраивая очередные ее фрагменты по мере того, как Совет собирал на это деньги. Графы и бароны, как из древних родов, так и нувориши, купившие титулы уже после ухода империи, не желали, похоже, чтобы моряки, мелкие купцы, рыбаки и прочая голытьба беспрепятственно заходили на их прекрасные улицы. А поскольку Клавель располагался ближе прочих районов Высокого города к порту, его стена была самой высокой и самой охраняемой.
Альтсину потому не оставалось ничего иного, как радоваться игре света и тени в расположенных ниже районах города. Впрочем, если в Понкее-Лаа и существовало нечто более постоянное, чем восходы и заходы солнца, то был им именно распорядок дня баронессы Левендер. А это означало, что в любой момент Санвес выйдет из калитки в стене.
Едва он об этом подумал, как скрипнули петли, раздалось подобострастное «Добрый вечер, господин», и мимо прошествовала высокая, худощавая фигура. Вор некоторое время мерил ее взглядом, со смесью веселости и неприязни посматривая на облегающие кожаные штаны, шелковую рубаху, атласный плащик, элегантно переброшенный через плечо, и светлые локоны, в модном беспорядке ниспадающие на спину. Дамский угодник, язви его.
Альтсин свистнул в два пальца и отклеился от стены. Санвес остановился, оглянулся через плечо и довольно глупо оскалился.
– У меня весточка от Толстого. – Альтсин не развлекался приветствиями.
– О-о-о? Он наконец вспомнил обо мне?
– Скорее, за три дня не успел о тебе позабыть. Пойдем-ка, присядем. – Альтсин указал на ближайший пристенок. – У меня нет желания привлекать толпу, когда ты примешься плакать и стенать.
Они прошли, сели. Светловолосый некоторое время наслаждался закатом солнца. Вор бесцеремонно ткнул его в бок:
– Тебе придется уйти из города. Как можно быстрее.
Одна бровь франта поползла вверх:
– Но отчего? Я ведь отдал деньги…
– Именно, отдал. Потому он считает тебя одним из своих людей. Потому прислал меня. Тебя разыскивает Фленвас Деранс и вся гильдия мясников.
– Зачем?
– Речь идет о новом блюде. Называется «Паштет из идиота», или как-то так. Из того, кто соблазнил дочку мастера гильдии, а после вывесил ее белье с вышитой монограммой на главном флагштоке порта. Деранс, похоже, узнал, кто это был.
Альтсин с удовольствием наблюдал, как лицо Санвеса попеременно то бледнеет, то краснеет.
– Когда найду того, кто…
– И что тогда? Убьешь ее? Папаша прижал доченьку, и та все пропела. Особенно после того, как пошел слушок, что ее любимый вспахивает уже другую деву. Она хотя бы хороша, та баронесса?
Санвес фыркнул свысока:
– Я о таком не разговариваю.
– Ясное дело. А вот вывесить бабскую комбинацию на флагштоке – это совсем другое дело. Хе-хе-хе. Никто не любит Фленваса, потому все хорошенько повеселились, ведь нет ничего лучше, чем наплевать в суп надутому придурку, но скажи, зачем ты это сделал?
Светловолосый опустил глаза.
– Я поспорил, – выдавил он.
– Что?
– Я поспорил.
Альтсин миг-другой пытался поймать его взгляд. Потом пожал плечами:
– Цетрон был неправ. Ты вовсе не глуп, словно бочка протухшей сельди. Ты глуп, словно бочка протухших селедочных голов. Я не спрашиваю, с кем ты поспорил и на что, поскольку ни один спор не стоит четвертования. Ты видал мясницкие топоры и тесаки?
– Видал.
– А Толстяк рассказывал тебе, как несбордцы пытались захватить город сразу после того, как империя отступила на восток? Говорят, они только раз атаковали стену в том месте, которое обороняла гильдия мясников. Оставили там гору трупов высотой с двух мужиков, а щиты, шлемы и доспехи убитых были так порублены мясницкими топорами, что именно они пошли в Фииландийскую Подать.
Санвес не отрывал взгляда от своих сапог.
– Может, старик Фленвас подуспокоится? – пробормотал он наконец тихонько.
– Может. Хотя, когда я видел его в последний раз, он бегал по городу с тесаком и орал: «Убью сучонка! Затопчу засранца! Выпотрошу мерзавца!» А с ним вместе бегали с десяток родственников. Если хочешь, можешь попытаться с ним поговорить. – Вор толкнул светловолосого в бок так, что тот едва не сверзился с пристенка. – Дурачина! Он хотел выдать свою младшенькую за сына барона Френнеса Гольнеха. У барона нет денег, одни долги, у мясника нет титула, зато – куча денег. Выдай он дочку за сынка из старой аристократии, и это облегчило бы ему путь к дворянству. Не знаю, правда, что всем этим мастерам гильдий в голову пришло, но нынче каждый из них желает иметь титул и обитать в Высоком городе. В любом случае, ты не просто обесчестил его цветочек, но и уничтожил его мечты, поскольку барон разорвал помолвку, а у Дераниса больше нет дочерей на выданье.
Альтсин поднялся с пристенка, отряхнул штаны.
– Но хорошо, что ты отдал деньги Цетрону, поскольку иначе он бы и пальцем не пошевелил. Приказал мне выбросить тебя из города. – Парень саркастично ухмыльнулся, увидав, как побледнел Санвес. – Да ладно, я пошутил. Он приказал проводить тебя к Черным воротам. За ними есть кабак, там тебе придется подождать, пока кто-нибудь свяжется с тобой и расскажет, что дальше. Цетрон попытается как-то договориться с мясниками. Пойдем.
– Альтсин. Погоди, я не могу…
Вор приподнял бровь:
– Из тебя получится славный кусок рубленого мяса. В чем дело теперь?
– Я… взял поручение. И деньги. Не могу уйти теперь… речь идет о небольшой работке в Пофеере. Нужно лишь кое-куда войти и…
Альтсин прервал его, вскинув ладонь, прикрыл глаза, посчитал мысленно до десяти:
– Погоди. Не говори ничего. Ты играешь в содержанца, баловня богатых дворянок, и одновременно – в вора. Это твое дело. Но, проклятие, не одновременно же. Ты не можешь прийти к баронессе – и в тот же самый день пробираться в Высокий город, чтобы что-то там украсть. Когда ты появился в квартале, множество людей увидели эту твою смазливую мордашку. Слуги, стража на стене, ее знакомые. Если кто-то теперь тебя увидит в другом квартале Высокого города, ты окажешься первым подозреваемым. К тому же Толстяк четко запретил нам там показываться.
– Но я уже взял деньги… – Светловолосый повторил это несколько плаксиво. – И не могу их отдать.
– Потому что?
– Потому что это взнос за проигрыш в кости, ага?! Я кое с кем играл, у него было больше счастья, и, прежде чем я сообразил, уже торчал ему немного денег. Ну ладно, не гляди так на меня – много денег… Два… двадцать оргов.
– И всего-то? Баронесса не оплачивает долги любовничка? Такая она скупердяйка?
Санвес отчетливо разозлился:
– Не говори так о Божьей Коровке.
– Божьей Коровке?.. – Альтсин коротко заржал. – А как она тебя называет? Клопиком? – Он вперился взглядом в лицо Санвеса, видя покрывающий его щеки румянец. – Быть не может… Что, правда?
– И что с того?!
– Ничего, жучочек, ничего. – Вор ощерился так, что можно было испугаться, не треснет ли его голова напополам. – Так что? Вы разругались насчет того, кому какой цветочек принадлежит, и она за тебя не заплатит? Это ведь всего-то двадцать оргов, да она на перчатки больше тратит.
Санвес опустил взгляд.
– Я не возьму у нее денег, – отрезал он. – Кроме того, это ведь двадцать имперских, – добавил он шепотом.
Имперский орг. Монета той самой величины, что обычный орг. Вот только – золотая. Дамский угодник не поднимал глаз.
– Он заплатил мне, – добавил он быстро, прежде чем Альтсин успел раскрыть рот. – Сказал, что работа – где-то на двадцать пять имперских, а потому добавил пять – и пакет. Это какое-то развлечение знатных, так он объяснил. Да там все в порядке, слушай. Я не должен ничего украсть, просто – подбросить. Даже если кто меня увидит, то проблем не будет, клянусь. Ничего не пропадет. Так что? Пойдешь со мною?
