Ознакомительная версия.
Застелив толстой оленьей шкурой нижний развилок кедров-братьев, женщина удобно поместила в нем сына.
– Думаю, рядом с черным человеком найдутся подобные ему. Но ведь и ты не одинок! Плечом к плечу с тобой встану я, за нами встанут души Кугаса и Дуолана. Сойдемся с противниками, как сходятся солнце с луной, день с ночью и зима с весною! Ты поразишь мерзавца мечом и разрубишь его пополам от шеи до седалища. – Модун взмахнула рукой, показывая, как это произойдет. – А пока мы с тобой будем учиться. В следующем году, в Месяце прощания с урасой, я пройду Посвящение в молниеносные.
Болот уловил в малопонятной речи слово «Посвящение» и серьезно кивнул.
Женщина знала, что добиться у багалыка разрешения на проверку будет чрезвычайно трудно. Еще труднее – пройти Круг испытаний. Она приготовилась к многим слезам, препятствиям и разочарованиям, к вёснам воинского труда, который не имеет ничего общего ни с мужской хозяйственной работой, ни тем более с женской.
Модун отомстит черному страннику. Только тогда она испытает чувство глубокого удовлетворения и покоя, сравнимого со счастьем. Чтобы достичь его, она выжмет из себя все, на что способен человек.
Человек-женщина.
У Модун не было собственного лука. Боевое оружие братьев, как положено, сломали и погребли в день похорон. Но остался старый охотничий лук Кугаса. Лук с рогатой кибитью, березовой по хребтовой стороне, подслоенной лиственничным деревом. На оружейных колышках, в обилии набитых на поддерживающих юрту столбах, обнаружилась связка ратных стрел с костяными наконечниками. А еще – роговая пластинка, вздеваемая на большой палец левой руки для защиты кисти от ударов натяжного сутуга.
Лук был очень тяжелым, а изгиб его слишком крутым. Вначале у Модун ничего не выходило. Она не сдавалась и, набивая руку не первый день, сегодня уже стрельнула несколько раз. Пусть не попала в трухлявый пень, служащий мишенью, а все-таки стрельнула! И на том добро. Вот привыкнет к этому луку, тогда и закажет себе новый. Тоже круторогий и упругий, но не охотничий, а боевой. Сама сплетет звенящую тетиву из тонкого сырого ремня и затянет на зарубках рогов узлы-туомтуу. Ни один меткий лучник не сможет стрелять из будущего лука Модун лучше ее самой. Потом дойдет дело и до меча.
– Смотри, как делает матушка, – весело сказала она сыну, вдохновленная очередным выстрелом. В этот раз стрела упала близко от пня. – Смотри и запоминай, рыжий Болот, похожий на отца и дядю!
Представив вместо мишени неприятеля, женщина раззадорилась:
– Вот тебе, жертва наших стрел! Вот тебе, черной крови черный пес!
– Ченой кови ченый пес! – повторил мальчик, счастливо смеясь.
И Модун не смазала!
– Уруй! – забыв о всякой осторожности, завопила она, потрясая выдернутой из пня стрелой.
– Уюй! – в восторге вскричал малыш.
Неожиданно из леса донеслось карканье вороны. Оно напоминало насмешливый хохот.
– Воёна, – поднял пальчик Болот. – Похая воёна.
– Ты прав, сынок, – устало сказала Модун, накидывая на левое плечо ремень лука.
Поднимаясь к крепости, женщина не оглянулась, иначе увидела бы, как ворона заполошно слетела с высокой ели. Вещунью спугнул показавшийся в вышине беркут. Он парил в небе до тех пор, пока мощные ворота заставы не закрылись за спиной Модун.
* * *
В маленькой юрте Эмчиты было не продохнуть. Бурно курились мятые с лиственничным углем листья чернобыльника – свернутый в трубочку трут, который держал, приставив к виску старика Кытанаха, травник Отосут.
На обоих висках старшего табунщика выжглись лечащие мушки. Теперь его ослабшее зрение чуть-чуть прояснится, хоть ненадолго остановит слепоту. Остатки полынного трута жрец отложил в кожаную суму – пригодятся еще. Проговорив заклинания, наказал Кытанаху:
– На ночь надевай на глаза заволоку из конского волоса. Когда есть время, можно прикладывать к векам чистый ягелевый мох, смоченный в утренней моче, но не своей, а женской.
– Из-под старухи, – понятливо кивнул старик.
– Нет, лучше, чтобы женщина была молодая.
– Ай! – Кытанах горестно всплеснул руками. – Младшую жену придется взять, как напарник мой Мохсогол! Тогда я к тебе, Отосут, потом спину лечить приду!
Жрец и Эмчита засмеялись. Даже Берё растянул рот до ушей, вывалив розовый язык, но тут же насторожился. Люди услышали чью-то возню за дверью. Тяжело дыша, в юрту боком ввалилась приземистая женщина с малышом на руках. Второй маленький мальчик держался за подол ее дохи.
Берё спокойно уселся на место. Он знал гостью. Это была нянька Лахса, часто приходившая к соседке Уране.
– Атын левую ножку зашиб, – выдохнула Лахса без приветствия. – Кое-как притащилась.
Отосут помог измученной няньке раздеть детей. Дьоллох вытянул свой палец из крепко сжатого кулачка Атына. Видимо, тот долго плакал и теперь спал, судорожно всхлипывая. Не проснулся, когда оголили ножку. Она вспухла и покраснела.
Жрец с сожалением качнул головой:
– Не смогу помочь. Костоправа Абрыра надо звать.
– Где я его найду?! – раздраженно воскликнула Лахса.
– Погоди, не шуми, – встряла Эмчита. – Ты же ко мне пришла, не к Отосуту. Дай-ка я больное место тихонько пощупаю. Может, удастся что-нибудь сделать.
Слепая уселась на низенькую скамейку перед лежанкой рядом с Дьоллохом. Мальчик испуганно дернулся. Эмчита ласково прикоснулась к его дрогнувшему плечу:
– Чего боишься? Я не кусаюсь.
– У тебя закрытые глаза, – трясущимися от страха губами прошептал Дьоллох. – Они закрытые, но будто смотрят.
– Ты угадал, – улыбнулась слепая. – Смотрю – не смотрю, однако вижу. Вижу, например, что спинку твою давно пора полечить. Не то твой спинной столб и дальше будет расти не туда, совсем покривит путь живого Сюра. Получится все равно что скособоченная коновязь во дворе.
Мальчик подумал и согласился:
– Да… Некрасиво.
– Я стану приходить к тебе и править коновязь твоего костяка, если матушка Лахса разрешит, – пообещала Эмчита. – А сейчас отодвинься чуток. Проверю, что случилось с ножкой братишки. Ведь Атын твой братец, правда?
– Мой, – кивнул Дьоллох.
Легкие пальцы старухи невесомо пробежались от вздутой щиколотки спящего ребенка вверх, к внутренней стороне бедра. Задержались возле паха и осторожно ощупали плотный мешочек внушительного размера, висящий почти до колена.
– Что это? – помедлив, спросила слепая.
– Грыжа, – нехотя сказал жрец. – Я смотрел. Заматерелая грыжа, не мягкая. Ума не приложу, когда успела отвердеть. Вправить такую вряд ли возможно. Лучше вырезать, когда мальчику стукнет весен пять-шесть.
– Как бы раньше вырезать не пришлось, – пробормотала Эмчита. – А ножка сломана в голени чуть повыше лодыжки. Отосут, возьми-ка за очагом сухое березовое полено, выщепай из него две лучины пошире.
Травник провертел в середках и по краям лучин дырочки, продернул в них сыромятные ремешки. Эмчита попросила Лахсу плеснуть ей в ладони топленого масла из горшка. Обильно смазала кожу поврежденной ноги Атына и так нежно подправила косточку к косточке, что он и тут не проснулся. Только коротко простонал во сне.
Жрец подал чистый лоскут ровдуги. Плотно окутав ножку лоскутом, слепая наложила лучинки с обеих сторон и перевязала их ремешками посередине и по бокам.
«Она действительно будто все видит», – удивлялась Лахса, с опаской поглядывая на впалые глазницы знахарки, прикрытые иссохшими веками.
– Ну вот, – проговорила Эмчита удовлетворенно, – не давай ему ходить месяца два-три. Срастутся кости, ножка будет как новая. Хорошо бы почаще поить наваристой осетровой ухой, для суставов полезно… Сними-ка, Лахса, с полки два туеска – самый маленький и тот, что слева от него. Нашла? В первом порошок из тертых веток багульника. Разведешь его с вытопленным нутряным жиром трехтравного жеребца, смажешь болячки старшенького. Да не забудь окурить сосновыми шишками посмолистее… А в другом туеске листья сонной травки. Заваришь их на ночь младшему. Выпьет полчашки – уснет крепко, и перелом будет меньше беспокоить.
– А грыжа? – заволновалась Лахса. – Неужто ее никак не вылечить, обязательно нужно резать?
– Придется, – вздохнула Эмчита. – Чем скорее избавить от нее мальчика, тем лучше. Но грыжей я займусь завтра. В это же время доставишь ребенка сюда. Нужен будет сок черных муравьев, чтобы к шву не устремилась зараза. Отосут, есть у тебя муравьиная кислота?
– Есть, – отозвался жрец. – Пусть Манихай утром придет за ним.
Кытанах, прибывший на санях, вызвался подвезти детную женщину к дому. Атын проснулся и заозирался вокруг. Юрта была незнакомая, за спиной Лахсы сновали чужие люди, нога снова заболела. Малыш громко расплакался.
– Я тут. – Дьоллох просунул к Атыну руку. Ребенок уцепился за палец брата, успокоился и дал себя одеть.
– Что я должна за лечение? – осведомилась у Эмчиты Лахса.
Ознакомительная версия.
