Ознакомительная версия.
Новые власти, не считаясь с жертвами, бросились наводить порядок и неплохо в этом преуспели. Пятого Летних Молний в окрестностях Паоны появились передовые отряды морисков, новоявленный император намеревался дать язычникам бой, и это последнее, что мне о нем известно. Об Олларии вы знаете больше меня, в Эпинэ все спокойно, как и на всем побережье, не считая, разумеется, гайифского. Господа, я хотел бы услышать ваше мнение, Паона и Оллария – это совпадение или закономерность?
– Крысы, – уточнил Марсель. – Они ушли?
– Не думаю. – Резная голова борзой вертелась в огромных руках, точно высматривая добычу. – Исход крыс люди Фомы и Альберта Алатского заметили бы. Точно так же никто не слышал про зелень и призрачных монахов, что и порождает неопределенность.
В том, что доведенные до предела беженцы сперва пытались прорваться в город, а потом присоединились к бунту, ничего странного нет. В том, что учудили дорвавшиеся до Забардзакиса и иже с ним забавники, – тоже. Счеты во время мятежей сводят всегда, как и мародерствуют. Принца Ореста судьба третьего сына не устраивала, и, блюди Гайифа старые традиции, он отравился бы мидиями еще лет семь назад. Никакой связи с Агарисом, кроме морисков, я не вижу, как и с Олларией. В Паоне началось раньше и по-другому, и все же меня это совпадение настораживает. А вас?
– Сколько шедевров… – Огорченный барон бережно поставил чашечку на блюдце. – Мне страшно подумать, сколько бесценных шедевров погибнет, если борьбу с ересью распространят и на предметы искусства, но я просил бы обратить внимание на имена. Иссерциал в Гайифе до сих пор под запретом, и Сервилий для имперцев – символ воинственности и побед, что же до Гаэция… Один из первых золотоанаксианских аристократов, принявших эсператизм, почитается святым и мучеником. Казнили его, разумеется, за измену, но вспоминать об этом в Гайифе любят не больше, чем о чреве Сервилия. В совокупности эти имена означают притязание на первенство в Золотых землях, мне это не нравится.
– К Паоне приближаются мориски, – напомнил кагет, – им это не нравилось еще до того, как оно возникло. Мы сможем сравнить Паону с Олларией, когда узнаем, что осталось за нашими спинами. Уходя, мы видели лишь пожары.
– Что-то мы знаем. – Пьетро, единственный из всех, воздерживался от шадди, то ли берег сердце, то ли оно слишком болело за Левия. – Я и мой товарищ были в Олларии около двух недель назад. Погромы прекратились, в городе появилась власть; она представляется очень странной, но она есть. Чего в Олларии нет, так это Создателя.
– Там есть дуксия. – Марсель внимательно посмотрел на барона. – Констанс, вы ведь имели удовольствие лично встретиться с одним из ее членов?
– Я очень надеюсь, что этот человек сделает все возможное для спасения истинных ценностей, но другие… Они меня удручают. Ну чего, скажите, чего можно ожидать от известной вам особы, ныне именуемой Свободной Дженнифер, или от помощника коменданта Багерлее, обвинявшегося, ни много ни мало, в цареубийстве?! А ведь есть еще какой-то гражданин Джереми, в прошлом, кажется, капрал, и бывший не то граф, не то барон Кракл с его ужасной женой и еще более ужасными халатами…
«Ли, приветствую!
Для начала вспомни всю бергерскую, кэналлийскую и гаунасскую брань, потому что талигойской лично мне не хватает, как и зла.
Рокэ на прощанье всучил мне приказ о назначении меня командующим Западной армией и велел пустить его в ход, если Вольфганг не тянет. Я бы пустил, только старик лежал пластом, а его генералы мечтали заполучить хоть какого-нибудь маршала, так что с моим водворением на куче битых яиц трудностей не возникло. Толку-то! Мы потеряли все, что можно и нельзя; самое же скверное, Западная армия чуть ли не полностью уверилась, что нам не везло, не везет и не будет везти.
Райнштайнер, которому явно не хватает твоей персоны, уведомил меня об отправке в Бергмарк отчета о том, что сотворили с Западной армией Бруно и ураган. Повторяться я не имею ни малейшего желания, ибо тошно, а вот о том, что было дальше, изволь прочесть и высказаться. Если твои озарения опоздают, они останутся как память о твоей мудрости или наоборот. В последнем случае я буду пакостно тыкать тебя в твое несовершенство, о победитель «гусей» и собутыльник «медведей»!
Можешь смеяться, но боевые действия возобновились уже на следующий день после сражения, ближе к вечеру. Отставший арьергард Бруно (то, что это был именно он, я узнал задним числом от пленных) наконец-то появился; фельдмаршал в это время как раз выяснял, способны ли талигойцы оборонять мост и ближайшие удобные для переправы места. Ариго, который оказался лучше, чем я надеялся, делал вид, что способны, и Бруно, подумав, отправил арьергард переходить Эйвис южнее: там, где накануне, только в обратном направлении, переправлялся его легкий корпус. Арьергард реку спокойно перешел и начал продвигаться к расположению остатков нашей армии.
К несчастью жаждущего искупить свое опоздание «гуся», наш заплутавший генерал Гаузнер жаждал того же. «Фульгаты» нашли пропавший корпус днем 16-го, к концу ночи он был уже в расположении Ариго, и тот, рявкнув: «Отдыхать потом будете!», бросил негаданный резерв навстречу подступающим с юга дриксам, так что 17-го, в первой половине дня, начался встречный бой, весьма решительный.
Гаузнер старался вовсю, дриксы же наличия у нас свежих войск не ожидали, а тут еще и кавалерия Шарли – собственно, все, что оставалось приличного у Ариго, – нагло демонстрировала намерение отрезать наступающих от переправы. Дриксенский генерал, похоже, заподозрил подвох и потому приостановил атаку и послал к фельдмаршалу за указаниями. Бруно, судя по всему, уже знал, что я где-то поблизости, и забеспокоился; во всяком случае он отправил арьергарду подкрепления, и на этом бой 17-го закончился.
Ночью по приказу Ариго армия начала поспешное отступление. Бедняга понимал, что неожиданность с Гаузнером уже сработала, новых козырей нет, и Бруно его дожмет. Перед рассветом саперы по подсказкам нашего неподражаемого Вейзеля взорвали мост и обеспечили отступающим некоторую фору.
Восемь дней Ариго, бросая все, что можно, уводил армию от преследования, оставлял засады, отправлял кавалерию для налетов, изо всех сил путал следы. Он не просил передать тебе благодарность за описание гаунасских догонялок лишь потому, что не знает о моем письме. Мне же генералы Западной армии высказали все, что думают о твоих фортелях. Чтобы ты не задирал нос, передаю тебе лишь мнение Вейзеля: из трофейных пушек стреляют, а не загораживают ими дороги. Сам Вейзель сохранил меньше трети орудий, и будет очень неплохо, если мы вынудим Бруно распорядиться трофеями так же, как распорядился ими ты у какой-то там Гемутлих.
Я о разгроме на Мельниковом лугу узнал 20-го к вечеру, когда добрался до Аконы; новости пришли накануне, и городишко стоял дыбом. Мне пришлось пришпорить своих орлов, и 21-го я собрал в городе уже всю армию, а 22-го форсированным маршем рванул на помощь Ариго, которого к тому времени почти настигли, ну и успел в самый раз. Нам повезло найти приличную позицию, где мы и встали, – все равно отступавшие так вымотались, что дальше идти уже не могли.
Бруно явился на следующий день и живо сообразил, что случилось. Его армия в ходе преследования растянулась; с Ариго он справился бы и так, но с моим подходом силы стали сопоставимы. Я решил проверить, готовы ли «гуси» к неожиданностям, оказалось – готовы, внезапное нападение не удалось, а зря класть людей я люблю не больше твоего.
3-го Летних Молний дриксы собрались уже все, у них было около 50 тысяч, у меня – менее 40, много раненых, мало пушек, но хорошая (для обороны) позиция. Фельдмаршал изыскивал возможности для решающей атаки, мы с Ариго готовились отбиваться и как-то огрызались по мелочам, но дальше началось непонятное.
Бруно никак не давал генерального сражения, только его разъезды рыскали и рыскали вокруг. Ариго с Райнштайнером, наученные горьким опытом текущей кампании, ждали от фельдмаршала очередной, очень коварной, пакости, Вейзель же, как ты знаешь, худшего ждет всегда. В бой рвался лишь наш распрекрасный Шарли, доказавший на Мельниковом лугу, что талигойская кавалерия все еще остается лучшей. Он прав, но при обороне нужна пехота и артиллерия. И что бы тебе было не порезвиться где-нибудь в Северной Марагоне, дабы у «гусей» загорелось под хвостом!
Замысел Бруно мы пытались раскусить неделю, а 9-го старый бык всех сильно удивил – его армия вдруг двинулась в сторону Мариенбурга, оставив недобитых нас в покое. «Фульгаты» провожают фельдмаршала третий день, но он даже не пытается никого атаковать; наш гусак словно бы разом утратил к продолжению войны всякий интерес и даже не смотрит на Марагону, хотя времени до холодов полно. Вейзель подозревает, что дриксы собираются пускать корни в захваченных городах и крепостях, меня это объяснение не устраивает, но другого пока нет.
Ознакомительная версия.
