– Странствующие писцы в нынешние времена ходят неплохо вооруженными. – Цетрон крутил в пальцах его кинжал.
Альтсин улыбнулся уголками губ.
– Все в провинции жаждут сокровищ знания, – ответил он. – А потому – те приходится охранять.
Толстый не улыбнулся в ответ. Смотрел. Холодно, спокойно, внимательно. Раздражающе подозрительно.
– Это я, – наконец пробормотал вор – только бы прервать молчание, хотя Цетрон наверняка это понимал. – Помнишь? Альтсин. Несколько лет назад я работал на тебя.
– Если верно помню, ты не принес мне клятву, а только платил в гильдию взамен на право работы.
– Ага. И не раз, не два окровавил кинжал, заботясь о твоих интересах.
– Как и многие другие.
Установилась тишина. Альтсин не слишком понимал, что нужно сказать. Он ожидал любого развития этой встречи, от банальной невнимательности до выбивания зубов и ломания костей, в зависимости от того, сколь много проблем Толстому доставило то дело с бароном. Хотя, конечно, втихую он надеялся, что чувства уже улеглись, а шеф гильдии даже обрадуется, увидев его. Но чтобы так? Спокойствие, отчужденность и… теперь он понял: полная холодного расчета подозрительность. Хотя Цетрон был пойман врасплох, он не выказывал этого, лишь смотрел на Альтсина, крутил в пальцах его оружие и раздумывал. Ждал объяснений.
– Я не на это надеялся, Цет.
– А на что?
– Цетрон, которого я помню, расквасил бы мне рожу, бросил бы в канал, спустил с лестницы, а потом выставил бы меж нами кувшин вина, и мы стали бы пить всю ночь напролет. Что происходит в городе?
На лице главаря мелькнуло нечто наподобие улыбки:
– Ты все так же любишь похваляться быстротой разума, да, парень? Расквашенную рожу и спуск с лестницы ты еще можешь себе обеспечить. Проблема состоит в том, что я тебя не знаю. Прошло пять лет, и мне неведомо, где ты был, с кем велся, кому служил и кто купил твою преданность. Невозможно дважды повстречать одного и того же человека. Порой хватит и нескольких ударов сердца, чтобы кого-то полностью изменить. А пять лет? Это целая жизнь.
Вор фыркнул раздраженно:
– Разве что для сельди. Ты что, бредишь, Цетрон? Я исчез, потому что у меня не было выхода. Я странствовал по миру, ища места для себя, – и вернулся, поняв, что такого места нет, не за стенами этого проклятого города. Я не служу никому, а мою преданность не удастся купить. Я пришел поздороваться, поскольку того требует уважение, – и вдруг к моей спине приставляют нож и отбирают оружие. К тому же один проклятущий толстяк развлекается, разыгрывая передо мной сельского мудреца. Невозможно повстречать одного и того же человека, – передразнил он, изображая новый акцент Цетрона. – Пердни – и станешь другим человеком. Наверняка одиноким, да и места вокруг станет побольше… перестань болтать глупости, ладно?
Усмешка старшего из мужчин сделалась чуть шире:
– Словно слышу того засранца, каким ты был пять лет назад. Те самые нахальство, наглость и щенячья убежденность, что мир снесет любое безумие. – Взгляд Цетрона затвердел. – Но ты – не тот же паренек, Альтсин, а потому перестань притворяться. Я вижу молодого мужчину, переодетого и с бородой, который появился неизвестно откуда в тот самый миг, когда на улицах вот-вот начнут падать трупы. Я мог бы ожидать любого человека, только не тебя. А значит, либо Госпожа Судьбы подшутила над нами – либо это не случайность, а ты чего-то желаешь.
Они мерились взглядами. Альтсин помнил этот взгляд: холодный, взвешивающий, лишенный эмоций. Видел уже, как Цетрон смотрит так на кого-то. Обычно тот «кто-то» вскоре умирал, а если главарь гильдии хотел возбудить ужас и дать врагам урок – то умирал долго и болезненно. Похоже, вор вернулся в исключительно скверный момент.
– Я приплыл вчера вечером на барже из глубины континента, – начал он осторожно. – Капитан барки звался Сграв. Я нанял комнату на постоялом дворе в Лужнике, называющемся «Под чердаком». Можешь проверить. Я в городе – впервые за пять лет и не слишком-то понимаю, что происходит на улицах, хотя то, что их могут заполнить трупы, не кажется мне чем-то необычным. Против кого ты готовишься? Против людей Онверса? Старого Резчика? Стервятников с побережья восточного порта? Доверяешь бандитам Рвисса достаточно, чтобы те встали у тебя за спиною?
Взгляд Толстого не изменился.
– Это так на тебя похоже, Альтсин, – проворчал он тихо. – Ты снова думаешь, будто ты единственный умный человек в радиусе десяти миль. Давай-ка пройдемся.
Они двинулись вниз по улочке. Вор внезапно понял, что оружие его исчезло из рук Цетрона. И он даже не заметил, когда это произошло.
Они молчали, Альтсин не пытался начинать разговор. Если шеф гильдии предложил прогуляться, надлежало шагать, закрыв рот, и ждать вопросов.
– Рвисс мертв, – услышал он внезапно. – Резчика подвесили на крюк больше года назад, а его люди рассыпались: часть ушла ко мне, часть – к дес-Гланхи. Гамбелли и его бандиты, все до одного, сложили головы. Парни из южных кварталов прорежены настолько, что якобы можно там оставить посреди улицы кошель – и никто его не украдет. А те уроды из кварталов восточных забаррикадировались в каналах и выходят оттуда только ночью, но и это им не слишком-то помогает. Онверс поклялся мне в верности месяц назад. Чанхор и гес-Бреагд – два месяца. Северные доки и склады – нейтральны, по крайней мере так утверждает Омбелия, но с ней по-настоящему никогда ничего точно не известно, а потому приходится присматривать за спиной.
Они миновали первые лавки и магазинчики, предлагавшие, главным образом, бижутерию, которую моряки, рыбаки и мелкие ремесленники покупали для своих женщин. Дешевые бусы из маленьких кусочков янтаря, браслеты из меди и бронзы, перстни, цепочки и кусочки стекла, притворяющиеся настоящими драгоценностями. Вблизи порта всегда находились люди, охочие до таких мелочей.
– Видишь его? – Цетрон указал на сухощавого мужчину, опиравшегося на протез ноги за прилавком с подобного рода безделушками. – Он прибыл в город десять лет назад, имея одну ногу, пару рук, жену и четверых детишек. Нынче у него собственное дело, двое сыновей – подмастерья у известного ювелира и третья часть этого доходного дома. Знаю это, поскольку сам и одолжил ему некогда деньги на то, чтобы основать дело. Единственное, что осталось у него с тех времен, – это его обрубок. А его внуки, быть может, сумеют перебраться в Высокий город. Понимаешь?
Альтсин кивнул, зная, что Толстяк все равно на него не смотрит.
– Этот город дает людям возможности, каких ты не найдешь ни в одном другом месте мира. Ты слыхал о Фииландском Налоге? О десяти баржах, груженных разбитыми несбордскими щитами, шлемами и порубленными доспехами, которые остались после того, как несбордцы попытались захватить Понкее-Лаа? После той битвы они перестали ходить по океану флотилиями, насчитывающими сотни кораблей, и занялись нормальной торговлей и честным пиратством. Мы сдержали их, а из двух тысяч лодий, которые тогда приплыли к нам, домой вернулись лишь пятьдесят. А когда империя напомнила нам о неоплаченном налоге, который она не сумела взыскать, уходя на восток, мы погрузили на баржи то, что осталось от несбордской армии и отослали вверх по Эльхарану. И Меекхан более никогда не напоминал нам о деньгах.
Вор молчал. Может, он и не видел Толстого несколько лет, но одно осталось неизменным. Шеф гильдии все еще любил долго кружить вокруг да около, прежде чем приступить к делу.
– Я люблю этот город, – наконец произнес Цетрон. – Я родился здесь и здесь намереваюсь умереть. Я шлифовал его брусчатку и плавал в его каналах, сражался с крысами за объедки, но бывали и времена, когда я ездил шестеркой запряжных и платил золотом за каждый кусок пищи, поскольку таков был мой каприз. И я всегда знал, что одна-единственная вещь неизменна, словно сам океан. Лига Шапки. Лига пережила все: и жрецов, и Меекхан, и безумие князя. Всегда наравне с Советом она управляла Нижним городом и портом, и никто не ставил под сомнение эту власть, поскольку чаще бывала она куда справедливей и честнее городской стражи и судей. Ты платил гильдии в своем квартале – и твоя жена и дочери могли не боясь выходить ночами из дома, да и в нем самом можно было не закрывать дверь.
Как раз с этим Альтсину было непросто согласиться, но он благоразумно удержался от комментария. Цетрон обращался не к нему, но к себе самому, а потому надлежало молчать и кивать.
– И в это не вмешивались ни городская стража, ни Совет. Потому что кто обеспечит спокойствие в порту, куда входит по тысяче кораблей в месяц со всех концов мира? Кто распоряжается в кварталах бедноты? Кто взял за глотку гильдии независимых чародеев? Даже меекханские губернаторы, когда уж уразумели, насколько им необходима Лига, призвали специальный отряд Крыс, который должен был поддерживать контакт с ее предводителями. Потому что они знали: Нижний город не спит никогда, и ночью кто-то да должен обеспечивать ему защиту.
