Предисловие
"Люди, которые… признают войну не только неизбежной, но и полезной и потому желательной, — эти люди страшны, ужасны своей нравственной извращенностью."
Лев Николаевич Толстой, "Царство Божие внутри нас".
Моей любимой жене Юлии, с благодарностью за бесконечные любовь, терпение и веру.
Все события и персонажи данной книги не имеют отношения к реальности и являются плодом воображения автора. Все возможные совпадения случайны.
***
— Федя, проснись. Федя, ты меня слышишь?
Голос мамы с трудом пробивался через гулкие, ритмичные удары. Бум-бум-бум.
— Федя. Федя, ты меня слышишь?
«Слышу, мама. Сейчас, ещё минутку, а потом буду на службу собираться.»
— Федя, проснись.
Удары молота стали громче, от их настойчивого уханья заболело в ушах, потом пузырь лопнул, и я открыл глаза.
Красный свет везде. Словно в проявочной комнате. Мамы рядом нет. Зато рядом, рукой дотянешься — мокрая стена дьюара. Первым делом вспомнилось, как в присутствии высших лиц государства отправился в длительный сон для проверки капсулы межпланетного корабля. Президент страны был последним человеком, которого я видел перед тем, как заснул — и мамы моей рядом не было. Строго говоря, её рядом не было с момента рождения и появления меня в бэбибоксе подмосковного роддома. Странные мысли в голову лезут… Но, надо выбираться отсюда самому, раз никто не открывает.
Тело болело, словно только что выдержал пару тренировочных поединков против противника-каратиста. Для начала, отработанным до автоматизма движением сорвал датчики кардиомонитора с груди и плеча, вытащил катетеры. С трудом дотянулся до рукоятки люка, провернул 2 раза против часовой стрелки и выпал наружу.
«Как выйдешь, станет немного холодно.» — предупреждал Григорьев. Немного — это очень слабо сказано. Изо рта чуть не льдинки посыпались. Я прошлёпал к шкафчику, рывком открыл его. Полотенце, вытереться, бросить на пол. Нижнее бельё, термокостюм, военный комбинезон пилота. Фух, теплее. Теперь можно оглядеться.
Никто меня не встретил. В помещении «Альфа-3-1» было пусто и холодно. Вместо ламп светятся только полосы флюоресцента на полу и на стенах; постанывает в углу блок РИТЭГа, около него жужжит и гудит запылённым фильтром вытяжной вентилятор. Сзади — объемный шкаф с капсулой дьюара. На полу — приличный слой пыли, да пару обрывков какой-то бумаги. У закрытой двери — стол со стулом, на нём компьютер, ящик и флэшка.
«Эксперимент рассчитан на 3 года. Цель — отработка камеры криосна для будущих межпланетных полётов. Курсант Фёдор Панфилов, вы выбраны для прохождения этого эксперимента как наиболее подходящий кандидат. Имейте ввиду, что по решению руководства, сон может быть продлён на некоторое время в том случае, если Ваше самочувствие это позволит. Наша задача — отработка комплекса криосна на длительном этапе. Ваши коллеги тоже будут спать, но разное время, меньшее, чем Вы. С ними будем отрабатывать другие задачи по той же теме», — глава ФСО генерал Серов был немногословен и суховат в обращении.
«Тебе, Фёдор, предстоит первым войти в историю человечества как космонавту, проведшему в криосне такой долгий срок. И, когда ты выйдешь из этого ящика, ты станешь таким же знаменитым, как Юрий Гагарин. Береги себя там!»
Слова Президента, его крепкое рукопожатие и вспышки фотокамер молнией пролетели в памяти. А я стоял и тупил на экран РИТЭГа, где шёл обратный отсчёт времени с момента начала Эксперимента. «54 года, 231 день…» и состояние реактора: «…осталось 11 % энергии, выходное напряжение 9.9 вольта, подача энергии на дьюар остановлена…»
Всемирная слава, говорите? Я снова огляделся, попробовал открыть дверь. Она была заперта, обычный механический кодовый замок был заклеен куском пластыря, на котором небрежно выведено: «Включи комп, воткни флэшку».
А где оркестр, вспышки камер и улыбки девушек у красной дорожки? Что за нахрен?
***
Пыльный, с мёртвой паутиной по углам дисплей замигал и, всё же, засветился логотипом “НИИ ПКТ”. Я воткнул флешку, и единственный видеофайл загрузился сам.
На меня с экрана смотрел доктор Григорьев. Он же Доктор, или просто — Док. Усталыми, подёрнутыми тёмными кругами недосыпа, глазами.
— Привет, солдатик. Давно не виделись.
Я откинулся в кресле, старая, иссохшая кожа которого протестующе заскрипела.
— Ты, наверное, сейчас рассматриваешь дверь, которая закрыта и не откроется, пока ты не провернешь кодовый замок на ней. Код в самом конце видео, я специально так задумал, — Григорьев захихикал, схватил карандаш со стола и почесал за ухом:
— Знаешь, солдатик, многое изменилось. Пока ты спал. Как там говорится, “чем дольше в койке спит десантник, тем меньше может навредить?”. Хе-хе. Ты вон дрых там, в своём дьюаре, видел сны. Про баб скорее всего. Или про что там Вас учат сны видеть? А пока ты спал, многое изменилось.
Я подумал, что снов у меня не было. Док в очередной раз ошибся.
— У нас тут, понимаешь, войнушка произошла. Когда тебя в сон уложили, сам Президент приехал, кнопки нажимал, пароль свой личный ввёл, чтобы у нас соблазн не возник тебя раньше времени вытащить. Ну, как ты понимаешь, твой дьюар имеет эффективность 99,95 % изоляции, плюс радиоизотопный реактор на 20 лет минимум — в общем, как тогда Сам пошутил, в случае чего ты останешься последним живым существом на планете. Ты и тараканы.
Григорьев внезапно воткнул карандаш в стол, карандаш жалобно треснул и развалился на части. Я от неожиданности вздрогнул, а доктор привстал и заорал с экрана так, что старые динамики выбросили целую тучу пыли:
— СУКА! БЛЯТЬ! Шутник! Он небось в бункере своём отсиживается, надеется выползти из него, когда радиация спадёт! А нам что делать? На улице больше пятидесяти рентген в час! А запасов в бункере на две недели! НА 2 СРАНЫХ НЕДЕЛИ!
Вспышка ярости прошла так же внезапно, как началась. Доктор поправил камеру, расстегнул верхнюю пуговицу грязного халата и захихикал:
— Вот ты сейчас наверное прифигел, да, солдатик? Ты, небось, думал, что дверца откроется, а тут красная дорожка и военно-полевой оркестр тебя встречает? А тут бац — никого. Только грязь, пустота и я тут с экрана вещаю. Просто мечта для героя, верно, чувак?
Григорьев отпил из кружки, снова почесал ухо обломком карандаша:
— В общем, ты понял. Кто начал бомбы бросать, я не знаю. Мы здесь с лаборантами и охраной уже вторую неделю сидим. Сначала связь перестала работать, одновременно вся — от мобильников до ВЧ. Затем накрыло ударной волной. Хорошо, что Михалыч, начальник охраны, нас сразу же под колпак загнал и всё привёл в рабочее положение. Так что, радиации внутри нет. Пока нет. Воздуха хватит надолго, воды тоже, а вот жратвы не густо. Поэтому, солдатик, тебя и твоих коллег в бочках мы не выпускаем. Тебя, впрочем, никто при всём желании вытащить не сможет — ЭКСПЕРИМЕНТ, понимаешь! А вот остальные трое, которые в соседних помещениях спят… А их мы не выпустим, потому что иначе жрать совсем не останется. Пусть лучше спят. До поры, до времени.
Доктор снова отпил из кружки, достал сбоку какую-то тетрадь и, перелистывая страницы, сообщил:
— В общем, я не знаю, выберешься самостоятельно ты или нет. Будет у тебя воздух, или не будет. Хватит у тебя силы добраться до экрана или нет. Свой долг я выполню до конца. Слушай внимательно и запоминай. Первое. Самое главное, не позднее чем через сутки после пробуждения, вколи себе дестабилизатор А-86, вот ампула и шприц. Кладу их в самый верх ящика.
Григорьев продемонстрировал ампулу с бесцветной жидкостью и шприц в пластиковом конверте, сложил их вместе в чехол, завязал и положил рядом с собой:
— Дестабилизатор необходим, чтобы вывести из твоего тела остатки консервирующей жидкости. Если этого не сделать, ты медленно умрёшь от прогрессирующего паралича и остановки дыхания. Поэтому, будь так добр, нащупай вену и введи полный шприц, без остатка. Затем сутки минимум отлёживайся в кровати, не ходи и не перенапрягайся. Оставляю тебе 2 литра воды, в этом же ящике. Пей и сблёвывай. Много пей и ещё больше сблёвывай.
