Поиски были удачными. Почти сразу я наткнулся на упаковки с лавсановыми бутылками и надписью «Вода питьевая слабо минерализованная». Срок хранения давно истёк, но вода внутри была вполне себя хороша. Поиски еды, впрочем, успехом не увенчались — в учебных скафандрах её нет. Зато она должна быть уровнем выше.
Минус-первый был единственным уровнем, на который могли попасть люди, не имеющие отношения непосредственно к проекту. Перед выходом на него мне пришлось повозиться с замком КПП — небольшой комнатки сразу перед лестницей. Почему-то она была заперта снаружи. Замок, впрочем, также был простой, лепесток легко поддался на манипуляцию с кусочком пластика. Открыв его, я прошёл в административную часть подвала Института.
Кабинеты с обеих сторон коридора были пусты. В некоторых был настоящий бедлам — такое ощущение, что там подралась рота пьяных дембелей. В паре мест в ведрах для бумаги остались следы пепла — при эвакуации явно сжигались какие-то бумаги. Но, меня не интересовали эти кабинеты, мне нужно было дальше.
После пары поворотов я вышел в довольно крупное и высокое помещение. Здесь был свой небольшой музей космонавтики — и в витринах его лежали тюбики с космической едой. Я сам разгружал коробки с экспонатами, которые приехали прямо с фабрики питания в Звёздном городке. Впрочем, экспонатами они стали только после того, как их уложили на бархат витрин и поместили рядом с ними краткое описание каждого тюбика. Теперь здесь не осталось ни одного целого стекла, а фальшпотолок местами обвалился прямо на мебель, забросав всё вокруг кусками битого гипсокартона. Пришлось освобождать разбитые витрины от его остатков, рискуя сильно порезаться о битое стекло.
— Ну и обжоры! — разочарованно произнёс я, глядя на пустые полки с этикетками, — «Борщ мясной, 250 гр.». Где ж ты, мой борщ!
Очистив кое-как витрины с образцами космических инструментов, я забрал универсальный складной нож, специально разработанный для Лунограда. По крайней мере, так гласила табличка около него. Отличная сталь, не хуже чем на ноже десантника, титановые щёчки плюс пара инструментов и, главное — открывалка для консервов!
Оставалась надежда только на столовую, которая находилась выше, на первом этаже собственно здания НИИ. А для того, чтобы попасть туда, нужно было снова спуститься на минус третий, пройти резервный шлюз вентиляционной шахты. Основная дверь шлюза наверх была передо мною. Но, рукоятки открывания были повреждены ломом, валяющимся неподалёку, и, подёргав их, я направился обратно.
Вентиляционную шахту нашёл быстро. Она притулилась к входу в блок «Д» и замок её массивной двери был открыт. Миновав небольшой тамбур, я вышел к шлюзу. Перед ним, на стене, покоилась пустая пирамида для оружия, несколько костюмов ОЗК, ящик с противогазами и пакет из универмага. В последнем я нашёл потертый китайский детектор радиации, пару фильтров и батарейки для детектора. Батарейки оказались полностью севшими аккумуляторами. Не беда, вытащил такие же из ручного фонарика, вставил старые, покрутил ручку. Через пару минут лампа фонарика неуверенно загорелась. Значит, батарейки живы, надо только заряжать.
Неприятный сюрприз ждал меня после включения детектора. ОЗК, уныло притулившийся прямо у шлюза, чувствительно фонил с одной стороны. У второго костюма фонили штаны. И только третий, самый крайний, костюм оказался полностью чист от радиации.
Никогда не любил эти костюмы. Зимой холодно, летом — жарко. Отсутствует необходимая для боя гибкость, почти ничего не видно в противогазе, слышимость тоже на уровне аквариума. Но, делать нечего. Детектор просто так щелкать не будет…
Глубоко выдохнув, я напялил на себя воняющий старой резиной костюм, противогаз и, открыв гермодверь внешнего ходка, шагнул в тёмный коридор…
***
Бункер нашего НИИ (теперь уже называть его просто подвалом язык не поворачивался) был построен вместе со зданием на поверхности за несколько лет до начала моего сна. О важности проекта говорит хотя бы то, что под его строительство выделили небольшой участок на Воробьевых горах, со стороны МГУ. Не помогли ни вопли экологов, ни явное противодействие мэрии столицы: «Это место, где будут исследоваться передовые технологии по освоению всей Солнечной Системы! Где быть этому новому институту, как не около МГУ?», — сказал тогда, как отрезал, всесильный генерал Серов.
В основном здании было четыре этажа, что для Москвы просто карликовые размеры новостройки. Построено было оно в том же стиле, что и МГУ — сталинский ампир, только в миниатюре. Архитектору удалось каким-то образом подчеркнуть монументальность той эпохи, приблизив это здание эстетически к возвышавшемуся неподалеку главному корпусу университета. А с другой стороны — здание явно было суперсовременным, с ажурными окнами, стекла которых изменяли свою прозрачность под воздействием солнечного света, с вертолетной площадкой, вписанной в небольшой парк и с комплексом спецсвязи на крыше здания.
Выбравшись из вентиляционного люка, я понял, что архитектор старался зря. Здание было на месте. Но не полностью. Со стороны фасада, который выходил на МГУ. Тыльная же сторона здания отсутствовала совсем. Возможно, кучи снега скрывали как раз то, что осталось от него.
Снег. И ветер. И холод. По моим расчётам, если атомные часы РИТЭГа не соврали, сейчас должен был быть апрель. Но, вместо весенних трелей птиц первое, что я услышал — лютый свист ветра. С трудом расчистив снег над люком, я по пояс вылез из шахты и только потом увидел небо. Оно было затянуто низкими тёмными тучами, и с него сыпал мелкий сухой снежок.
Детектор щелкал чуть чаще обычного, возвещая о безопасности мира снаружи. Я полностью выбрался из люка, тщательно задраил его и поскрипел по плотно слежавшемуся насту к тому, что раньше было НИИ Перспективных Космических Технологий. Пустые окна без единого стеклышка были засыпаны по первый этаж. Обогнув развалины, я увидел панораму Москвы.
— Мать моя женщина…
Города не было. Вместо него до горизонта возвышались горы снега, местами очертаниями напоминавшие какие-то постройки. Иногда это были просто курганы с изредка чернеющими бесформенными остовами того, что раньше было зданиями. Иногда, там где ветер был занят борьбой с особо высокими курганами, по их основаниям внезапно прорывались отдельные скелеты деревьев, обгорелые спички столбов и обломков некогда стройных стен.
Выше же скелетов зданий стоял плотный, с зеленоватым оттенком, туман. Сгоревшие спички небоскрёбов утопали в его языках, словно скелет кита в пене прибоя. Туман лениво колыхался в переулках, скрывая панораму города в своём молоке.
Холодея от ужаса, я обернулся. Здания МГУ больше не было. Бульвар, который когда-то вёл прямо к центральному зданию превратился в скопление небольших холмов, из которых торчали обломки колонн, арматуры и мраморных блоков. Не осталось ничего целого, ни единого камня или дерева. И, словно напоминание о прошлом, в нескольких сотнях метров от того, что раньше было бульваром, торчал вверх тормашками, ногами к тусклому небу, металлический торс Михайло Ломоносова.
Только сейчас я осознал, что здесь прошла война. Постоянно отодвигаемая на задний план мысль о реальности происходящего накрыла меня. Я сел прямо в сугроб. Внезапно стало очень душно. Сорвав противогаз, я захрипел горлом. Воздух не шёл в лёгкие.
От свалившегося горя, от ужаса увиденного, моё сердце перестало биться. Из последних сил, задыхаясь, я несколько раз ударил себя в грудь, пытаясь протолкнуть ледяной воздух вовнутрь. С кашлем, с хрипом, с десятого раза это наконец получилось.
Я лежал под снежным небом Москвы и не находил сил пошевелиться. Лютый воздух зимы пробирался через одежду, ледяной ветер завывал по-волчьи, хозяйничал в развалинах моего мира. И только потёртый детектор продолжал скупо пощелкивать в моей руке, считая микрорентгены…
***
Я не помню, как оказался под крышей. Вроде бы, это была какая-то древняя, чудом уцелевшая остановка примерно в километре от НИИ. А может быть, это были останки какого-то древнего животного, выброшенные на поверхность земли чудовищной силой атома. Я не знаю. Не помню.
