Интерлюдия I. Ритуал
Песчаная буря постепенно затихала. Мелкие сухие крупицы, поднятые порывистым и кружащим ветром, оседали золотистой пылью на причудливые грандиозные барханы Валарийской и Азимберийской пустынь, засыпая последний протянувшийся оазис у разделявшего их источника.
Столетние белёсые скелеты гигантских змеев и длинношеих ящеров, некогда живших в этих местах, тонули прочь от взора своими выскобленными до блеска острыми рёбрами, громадными черепами и массивными позвонками в похоронном плену оседающих песчинок.
Словно неумолимое движение времени, этот дождь из крупиц засыпал то, что уже итак превратилось в невозвратное прошлое, погребал исполинские остовы под слоями бесчисленных мелких частичек, подготавливая в настоящем место для когда-нибудь грядущего в эти края будущего.
Переломанные туши стервятников падали на горячую сыпучую поверхность одна за другой, иногда ещё подёргиваясь в предсмертных муках, а вскоре тоже исчезали под этой оседающей смесью, кружащейся в воздухе. И точно также погребались куда-то в небытие вместе с останками ящериц, змей и пауков, как и некогда великие цивилизации этих мест.
Закатное солнце с кроваво-алого небосвода постепенно кое-как вновь проглядывало сквозь утихающий песчаный шторм, озаряя исписанные неведомыми языками руины древнего храма. Большая часть краски давно стёрлась, стены с рисунками осыпались, а вырезанные в камне линии и рунические письмена с веками практически исчезали, частично сглаживаясь под потоками ветра и гонимых им многочисленных крупиц.
Поток воды перекрывался, исчезая куда-то под землю. Цветы и зелёные листья погребались заживо в мутно-бежевой пыли, обрастая сверху всё новыми барханами, навсегда скрываясь своей растительностью прочь в глубины извилистых песочных дюн, покоясь в своей сухой и горячей могиле, сгинув во тьму веков.
Босые пальцы смуглой иссохшейся ноги старца сжимались от пустынного жара. Вторая его нога почти по колено была занесена налетающим мелким песком, но казавшиеся немощными костлявые руки, торчащие из-под изодранной дряхлой рясы, всё ещё цепко хватались за деревянный узорчатый посох.
Впалые глазницы, казалось, ничуть не являлись проблемой для облысевшего дряхлого старика на всём протяжении битвы. Устаз будто видел вокруг неким другим, истинным зрением, таинственным и магическим, позволяющим не просто ориентироваться в пустынной местности, но и чётко представлять, где именно находится его соперник.
Он не раз укрывался от его огненного дыхания за уголками торчащих останков некогда величественных стен. Прятался за столбами некогда резных исписанных колонн. Зарывался средь камней от лавовых полыхающих шаров, ныряя в катакомбы останков древнего фундамента, крепко засевшего здесь в память о когда-то населявшем оазис народе.
И пусть они не были прямыми предками современных людей, живущих в Эйзенторе, пусть их язык почти не изучен, а история давно стёрла почти все детали и подробности их быта, верований и традиций, наследие той культуры всё-таки продолжает жить в некоторых аспектах изменчивой реальности. И, может быть, однажды такое наследие заявит о себе, но это уже будет совершенно иная культура.
Костлявые ноги высокого отшельника кое-как вновь взбирались на песчаную поверхность из тесного плена. Мозолистые жёсткие ступни, казалось, уже давно привыкли к жару пустыни, почти потеряв какую-либо чувствительность своей изнеможённой подошвой и обратившись некой коркой с жёсткими кожистыми наростами. А он продолжал стоять даже после выматывающей затяжной схватки, растянувшейся на две соседние пустыни.
Тонкая и длинная борода устаза седым дрыгающимся червём подрагивала от остаточных порывов утихающего ветра. Мелкие песчинки застревали в этих жёстких белёсых волосках, окрашивая слегка ту бледной желтизной, но, то и дело, срывались и падали вниз, не задерживаясь там надолго.
Томная туша его соперника рухнула набок, издавая урчащий громоподобный рык, в котором чувствовался и вздох вселенского отчаяния, и непримиримая с собственной печальной судьбой звериная дикость, но больше всего — последний вздох огромного могучего чудовища, не совладавшего даже с каким-то слепым и дряхлым отшельником.
Мужские тонкие пальцы с истрескавшимися полукруглыми ногтями, плавно опускали посох за его самую широкую часть, будто тот готов был стремглав вырваться куда-то ввысь, сквозь остатки бури, к редким для пустыни облакам и выше, прочь… К солнцу, к смыкавшейся над ним гулкой неведомой бездне и к обитающим в ней далёким сверкающим звёздам навстречу судьбе.
Магия в резной деревяшке и вправду постепенно утихала. Письмена и символы прекращали светиться алым и золотистым сиянием, сама поверхность из коричневого почти живого дерева темнела в бурый и сухой оттенок, а нижний кончик плавно погружался в горячий песок, пытаясь найти там некую точку опоры.
Могучий древний зверь, старый хозяин этих мест, под оглушительный треск своих перемолотых костей пал под натиском силы забредшего отшельника. Ни одна из четырёх мускулистых рук, снаряжённых полумесяцами чёрных наточенных когтей, уже не могла пошевелить своими толстыми пальцами и даже разогнуться в локтях. Подобный человеческому торс демонстрировал обилие переломов и полученных в неравной схватке повреждений. А усеянная рогами и шипами широкая, как крона разросшейся акации, голова уже навсегда закрывала все семь своих округлых янтарных глаз, ещё слегка дымящихся мелкими мутными испарениями и исполненных прожилками напоминающей лаву горячей крови. Битва была окончена, зверь проиграл.
Шаг за шагом, и вправду опираясь своим посохом на песок, совсем недавно кружащий вокруг них стенами арены этого масштабного поля битвы, скиталец подбирался ближе к умирающему оппоненту. Отпустив одной левой рукой свой посох, он шарил по изрезанным лохмотьям, пытаясь нащупать потайной карман, выясняя, не раздроблен ли тот в ходе сражения и держит ли ещё в своей ткани то, что было туда отдано на хранение.
Лежащее на боку тело больше не урчало, не вздыхало, не плевалось своей вертикальной пастью, увенчанной снизу двумя парами кабаньих изогнутых клыков, не подавало никаких признаков сознания и жизни. Семеро крупных выпуклых глаз закрылись полусферами массивных и плотных век, лишённых какого-либо подобия ресниц. Изломанные остатки когтей по большей части глубоко вонзились в песок, словно желая остаться здесь вместе с руинами покинутых и заброшенных построек.
Он, демоническое отродье пустыни, завсегдатай этих земель, когда-то видел не просто их величие и расцвет, церемонии празднеств и песнопений, оргий и пиров, поклонений и жертвоприношений, он видел даже саму их постройку, как возводили эти массивные торжественные здания, как их расписывали их стены и колонны, как трудились неуёмные талантливые мастера давным-давно минувших лет.
Он был свидетелем, как сюда вносили богатое убранство: изысканные вазы, плетёные тростниковые гобелены, гладкие величественные статуи, роскошные зеркала и многое-многое другое, что кануло в небытие, было сожрано временем или попросту разграблено такими вот путешественниками, забредавшими сюда многие столетия спустя… после падения древней цивилизации.
Где-то вдали виднелась главная достопримечательность Валарийской пустыни — цельный выкованный мастерами прошлого Золотой Телец. Не тускнеющая величественная громадина, видно которую было с самых разных поселений Ракшасы от живописных оазисов до скромно живущих в пустынях деревень.
— Надеюсь, ты не последний, — сухим голосом, словно бы с неким сожалением и нотками искренней грусти, проговорил старик, подходя ещё ближе к чудовищу.
Четырёхлапый антропоморфный торс с растущими по краям, почти у самых рёбер, трёхпалыми когтистыми ручищами начинал слегка светиться изнутри мелким точечным мерцанием повсюду, будто бы где-то под рыжеватой кожей плодились полчища паразитов-светлячков. Ног у зверя не было изначально. Ниже торса шёл сужающийся полупрозрачный хвост, растворявшийся в воздухе, позволяя чудовищу висеть над землёй и быстро летать на невообразимые расстояния, поднимая ввысь тонны песка.
