Последняя из рода Дариан. Наказание - Надежда Олешкевич

- Принцесса не станет поломойкой! - возразил седовласый старик, не обратив внимание на движение за сундуком. Скрывающаяся за ним девушка зажала ладонью рот, чтобы случайно не проронить ни звука.

- Позвольте, почтенный Кейот, я не это сказал, - покачал головой более молодой собеседник.

- Поступить в Нааринскую академию по вольной программе - то же самое, что устроиться служкой для прогнивших аристократов. Вам ли не знать, кхм, почтенный.

Мужчина в синих одеяниях поерзал на подушке, чувствуя себя неловко, обвел взглядом шатер. Воздух был сух и настораживал пустотой. Ветер нападал на стены временного жилья. Полотно прогибалось, края на входе дрожали, обещая вот-вот распахнуться и сделать опасно-секретный разговор достоянием общественности.

- Умерьте пыл, - примирительно сказал он седовласому шойну, с малых лет опекающему принцессу. Ей миновало девятнадцать зим, на подходе двадцатая. Дольше прятать девушку нельзя. - Сами понимаете, что вечно скрывать ее от Смотрящих не выйдет. Они найдут девочку!

- Шестнадцать зим как-то не находили, - выплюнул шойн.

- Ее силы растут, ей нужны знания. Практика, наконец!

- Амисса справится и без напыщенных квоков, считающих себя знатоками мира и всех его граней. Они прогнулись! Присягали на верность истинному правителю, а по итогу отвернулись, стоило ему пропасть.

- Аиэн, - покачал головой незваный гость.

- Я простой аин, прошу не путать, кхм-кхм, почтенный. И мы готовы поехать в Артар, - пошел на уступки кочевник, некогда живший при дворе.

С тех пор миновало шестнадцать зим. Он уже забыл, как это, не бояться искажений, быть уверенным в завтрашнем дне, не скрываться от диких кошек, не срываться с места, чувствуя дрожание воздуха, спокойно просыпаться, не опасаясь вдруг оказаться за гранью. Однако старый колдун не жалел ни о чем. Помнил о долге перед своим единственным правителем, до сих пор не признавая нового.

- Вы понимаете, что дело не только в скрытой силе девочки.

- Эта девочка способное на такое, чего вам и не снилось. Она всем вам может показать, где… - усмехнулся шойн, но различил шорох и вмиг стал серьезным: - Нет! Только Артар! Или справимся сами, перебиваясь знаниями странников.

- Странников недостаточно! Их взгляды на колдовство отличаются от общепринятых. Они не помогут обуздать ее силу. Тем более заканчивается четвертое четырехзимие. Пройдет цикл!

- Нет! - взорвался кочевник. - Исключено! Она не станет подвергать себя опасности и играть по вашим… Пшел прочь! Забудьте о нас. Амисса никогда не вернется в столицу и уж точно не взойдет… - он запнулся, скосил взгляд на сундук. - Нас больше нет.

- Мы верим в нее. Это шанс! - вскочил мужчина. - Шанс все вернуть.

- О чем вы? - показалась черноволосая девушка из своего укрытия - смысла в нем все равно не было, шойн заметил ее, а потому теперь осторожничал.

- Ни о чем, наш гость уже уходит, - сказал старик, однако колдун в синих одеяниях проигнорировал намек, двинулся к Амиссе.

- Лабиринт! Он открывается каждое четырехзимие. Колдуны могут пересекать даже временну’ю грань, видят истину. Вам нужно пройти…

Шайн ударил мужчину крюкой, начал выталкивать его за пределы шатра. Подавил голос колдовством, хотя пользоваться им было опасно, силой выпроводил на улицу и вернулся. Встретился с принцессой взглядом.

- Что вернуть? - жестко спросила она. - Старик, ты снова назвал меня…

- Прости.

- Кейот, рассказывай. Он обратился к тебе, как иэну, значит, ты некогда был Смотрящим?

- Это мелкая оговорка, разница всего в букве.

- Кейот! Сколько можно? В прошлый раз, когда ты назвал меня принцессой, нам пришлось бежать через Смрадную пустошь и перебираться через Ледяное море. От кого мы прячемся?

- Он полоумен, забудь. Это последняя наша встреча.

- Это был гость из столицы? От НИХ?

Девушка задышала чаще от волнения. Было приятно, что о ней вспомнили, и одновременно боязно. Она слышала о неведомых покровителях, дающих о себе знать в самые сложные моменты их с шойном жизни. Старик уже три раза назвал ее принцессой. Значило ли это, что ее берегли для чего-то, пугающего своим размахом и возможной ценой. Неужели ее спрятали до определенного момента, который, по всей видимости, настал?

- Забудь, девочка. Мы выбрали свой путь и не вернемся к прошлому - оно забыло о нас.

- Я хочу правды, - отрезала Амисса, не желая снова слушать старческих мудростей. Их было слишком много за всю сознательную жизнь.

Смирение, осторожность. Контроль… постоянный контроль! Скрытность, ложь, бесконечные маски! Догадки о том, кто она, кем могла бы быть и кем пока стала. Кочевница, без имени и настоящего лица. То сорванец в обносках, то болезненная девочка, не покидающая палатку, то отважная воительница, наравне со взрослыми сражающаяся с дикими кошками.

- Я заслужила правду, - непримиримо добавила она, глядя в упор на своего шойна - единственного человека, которого знала с трех лет, своего отца, мать, брата, друга…

Он заменил ей семью, но в полной мере не стал ею. Учил, наставлял, рассказывал, часто недоговаривал, скрывал ото всех, заботился, наказывал.

- Нет, девочка. Ты слишком мала.

- Мне почти двадцать! - решительно сократила она между ними расстояние.

- Ты не готова.

- А буду ли?! Я не настолько глупа и способна сопоставить факты. Моя семья мертва, их убили в ночь Трех Белых лун! Я права? Поэтому мы стали кочевниками, когда мне было три. Маленькому ребенку не место на Путях. Здесь даже взрослые не всегда справляются! Шойн, хватит! Я устала от лжи. Всякий раз, когда заводила тему о своем происхождении, ты уходил от ответа и снова бежал. Тебе не надоело? Мне - да!

Старик опустился на подушку, положил рядом крюку. Подтянул к себе ноги, принимая позу для медитации и намереваясь таким нехитрым способом оставить Амиссу без ответов.

- Даже не думай! - схватила она шойна за руку. - Чего ты боишься? Не веришь в меня? Считаешь, не справлюсь?

- Не справишься, - согласился старик. - Ступай мыть посуду. Мы скоро выдвигаемся.

Принцесса сжала кулаки, покорно отправилась к выходу. В детстве она помнила его более решительным, пылающим жаждой мести, теперь же шойн принял участь кочевника, смирился. Вот только ей эта жизнь была не по нраву. Она не