Выбор девы войны - Дэвид Вебер

Кабели бело-голубых молний, переплетенные узлами мертвенно-зеленого цвета, пронеслись по эбеновым небесам, обрушиваясь на землю сверкающим кругом вокруг колоссального сооружения со множеством башен. Самая низкая из этих башенок возвышалась на сотни футов над бесконечной гладкой мостовой, простиравшейся во всех направлениях, насколько мог видеть глаз смертного, и отблески молний плясали и сверкали на зеркально гладком обсидиане, из которого был построен огромный дворец. Или, возможно, сформировался. На этом титаническом фасаде не было никаких следов инструментов, никаких линий между блоками каменной кладки, и свет, который лился из его узких оконных щелей, был ядовито-зеленым, не таким ярким, как испорченность той молнии, но более угрюмым, более... ядовитым.

Новая молния ударила вниз, пополняя сверкающий круг, питая его, поддерживая в нем жизнь, в то время как гром отдавался эхом, раскатывался и ревел. Каждая вплетенная прядь освещала пурпурные пузатые облака изнутри, на мгновение запечатлевая в глазу их клубящиеся глубины, и странные, нечистые формы летали в этих ненадолго освещенных глубинах. Одна из этих фигур резко вынырнула из облаков, пронеслась ниже, проскакивая сквозь щели тьмы между пакетами молний. Она становилась все больше и больше, с головой насекомого, вооруженная жесткими клешнями, огромными крыльями летучей мыши и могучими когтями, отбрасывающими отблески молний, пока не стала казаться позолоченной в разрывающей глаза ярости бурлящих небес.

В самый последний момент она расправила крылья и села на балкон самой высокой башни, в тысяче футов и более над увенчанной молниями мостовой. Размеры этого обсидианового дворца затмевали даже ее рост, и с ее спины на балкон сошел всадник и исчез внутри.

Еще больше молний с шипением и воем вырвалось из темноты, врезаясь в землю с удвоенной яростью, разряд за разрядом, поднимая этот круг ярости все выше и ярче, как будто прибытие этой летающей фигуры было сигналом, и, возможно, так оно и было.

Тронный зал был невероятно огромен.

Он не мог быть таким большим, каким казался, и все же это было так. Каким-то образом, который не смог бы описать ни один смертный, он был обширнее, чем целые миры, и все же достаточно мал, чтобы фигура в пурпурном плаще, которая ворвалась в него, могла пересечь его не более чем за дюжину шагов, и странный аромат, сладкий и соблазнительный, но все же с примесью запаха чего-то давно умершего, витал в воздухе. Новоприбывший проигнорировал шестерых других, которые собрались там, ожидая его прибытия. Он прошествовал мимо них, подошел к высокому трону у задней стены огромного зала и сел на него, и заполнившее помещение тусклое зеленое сияние внезапно вспыхнуло выше и ярче, когда он сел. Нимб смертоносного зеленого огня зашипел над его закрытой капюшоном головой, и шары того же зловещего сияния, пойманные в ловушку миазмами благовоний в тронном зале, возникли высоко над ним, потрескивая, танцуя и кружась под высоким сводчатым потолком, как потерянные галактики.

Как и сам дворец, трон представлял собой цельный, плавно вытесанный выступ обсидиана, но этот обсидиан был пронизан золотыми прожилками, а его поверхность блестела бриллиантами, изумрудами и драгоценными камнями. Подлокотники заканчивались вырезанными лицами демонов, каждое из которых было инкрустировано большим количеством золота и драгоценных камней, и каждое держало в клыках искалеченное, расчлененное тело. Рубины стекали с их челюстей сверкающими, любовно детализированными струйками крови, а со стены над троном смотрело огромное надменное лицо, выгравированное на камне в виде барельефа и сверкающее еще большим количеством золота. Когда фигура, сидящая на троне, откинула капюшон своего плаща, открывшееся лицо совпало с лицом на стене.

Фробус Орфро, когда-то седьмой сын Орра, Отца Всего Сущего, и Контифрио, смотрел сверху вниз на свою избранницу и своих детей, и выражение его лица не было счастливым.

- Иногда я задаюсь вопросом, кто из вас наименее компетентен, - резко сказал он. - Конкуренция настолько жестокая, что я не могу определиться между вами.

Его голос был глубоким, красиво модулированным, но что-то, казалось, кричало где-то внутри этих звучных, идеально артикулированных тонов, и только одно из шести существ, собравшихся перед ним, спокойно ответило на его взгляд. Крашнарк Фрофро стоял, расправив плечи, скрестив руки на груди, отказываясь съеживаться, и глаза Фробуса блестели. И все же он пропустил вызов, если таковой был, мимо ушей. Крашнарк был самым сильным из его детей, единственным, кто мог открыто бросить вызов его собственному положению, но этого можно было почти не бояться. Не от Крашнарка. У его второго сына не было недостатка в честолюбии или избытке милосердия, и он был самым могущественным из всех детей Фробуса. И все же эта сила была скована его извращенным внутренним кодексом чести. Он не давал и не просил пощады, но его клятва была нерушима, и именно поэтому Фробус не боялся восстания Крашнарка, ибо он поклялся в верности своему отцу. Было немыслимо, что он мог поднять руку на Фробуса после того, как дал эту клятву... и никто из других, даже или, возможно, особенно Шигу, никогда бы не осмелился.

- Все вы знаете, на какие ставки мы играем, - продолжил он, - но, похоже, никто из вас не способен выполнить даже самую простую задачу.

- Справедливости ради, отец, - сказала одна из его других детей, поднимая голову и одной рукой отводя назад великолепные рыжие волосы, чтобы показать лицо и глаза без зрачков, чернеющие, как обсидиан его трона, - это не совсем верно. Дела пошли... плохо в нескольких вселенных. К сожалению, это правда, но зато мы преуспели в других.

Ее голос был спокойным, уважительным, но в то же время резким, и Фробус стиснул зубы. Карнэйдоса была его младшим ребенком, и, хотя она старалась не говорить этого, многие из этих других успехов были связаны с тем, что она явно не упускала ситуацию из вида при исполнении. Однако даже бог или богиня не смогли бы справиться со всеми возможными альтернативными реальностями каждой потенциальной вселенной. Должно было быть какое-то разделение труда, и в слишком многих из тех реальностей, которые Карнэйдоса и Крашнарк не отслеживали, планы Фробуса катастрофически провалились. Он чувствовал, как ненависть других его детей и жены за то, что он подчеркивал их неудачи, кипит, как молнии за пределами его дворца, когда они смотрели на Карнэйдосу, но не осмеливались заговорить.

- Да, - сказал он через мгновение. - Мы