1. Долгожданное возвращение
Даже в солнечном свете приземистая хата ведьмака казалась темной, почти черной. То ли оттого, что хозяин ее с нечистиками знался, то ли, для того, чтобы даже звери ее стороной обходили. И они обходили, и люди тоже. Но ежели первые из уважения, то человек из страха. Человек ведь всегда боится того, чего понять не может.
- Ка-а-ар! Ка-а-ар! - настойчиво покликала ворона, неуклюже опустившись на ветку у самого окна.
- А, это ты, ну влетай, - привычно откликнулся из избы тихий бархатный голос.
- Ка-а-ар! Ка-а-ар! - продолжала звать птица.
- Ну, я ж пригласил тебя.
- Ка-а-ар!
- Да, что случилось-то? - к раскрытому окну подошел крепкий, зрелый мужчина. Он заправил за уши выбившуюся, давеча остриженную прядь черных волос. Мужчина был красив, но какой-то необычной, неземной красотой. Такие бабам нравятся, такие с ума сводят. От таких бегут, таких боятся. Таких али любят, али ненавидят - иного не дано. Его кошачьи нефритовые глаза ждали ответа.
- Ка-а-ар! Ка-а-ар! Ка-а-ар!
Ворона рассказывала торопливо, сбивчиво, многое оставалось неясным. Но ведьмак слушал не перебивая. А потом, обратившись огромным коршуном, воспарил над лесом и вмиг исчез в облаках. Какое-то время он кружил над селом, что-то выискивая, пока, наконец, на границе деревни и леса ни обнаружил то, о чем говорила крылатая вестница. Коршун устремился молотом вниз, что-то подхватил и резко взметнулся в небо. Мощные лапы сжимали в когтях хрупкую жертву. Это был мальчик, совсем крохотный. Ребенок находился в беспамятстве. Бледное и холодное личико, словно высосанное Цмоком1 солнце, не ощущало ни ласк ветра, ни весенней нежности. Достигнув крон деревьев, под которыми пряталась черная хата, ведьмак спустился на землю и сызнова принял человеческий облик. Он внес ребенка в избу и положил на лавку. Ворона все еще сидела на ветке.
- Благодарствую, Каруша. Приметишь еще, обязательно сообщи, - в знак признательности мужчина протянул птице большой кусок свежего мяса, который та с трудом понесла в огромном клюве, и хитро сощурил ей вслед нефритовые глаза.
***
Хрупкая Лада бесшумным мотыльком пробиралась сквозь редкий лесок. Свежий ночной воздух с каждым шагом трезвил все больше. Новорожденные листочки, плотно сидящие в ветвях, еще не шумели под натиском непоседливого ветра. Вспомнив на миг о сладких поцелуях Малка, Лада тут же мысленно поблагодарила темноту, которая так умело, скрыла запылавшие щеки. Девица знала, что он внимательно следит за своей любой, пока та ни окажется вблизи отчей хаты. Оберегает! Замуж взять собирается. Только вот бы чувства проверить, а то ведь одни обещания и дает. А их легко и не сдержать, обещания-то, когда заступника нет - батька еще с похода не вернулся, а братья все - мал мала меньше. Молодые ножки в красных сафьяновых сапожках продолжали бесшумно мять весеннюю поросль. Только бы мамка не узнала, что дочь сызнова нарядную обувку одевала, да гарсет2 на рысьем меху. Ничего, малыши уже спят, Лада тихонько проберется мимо женщины, устало задремавшей у прялки...
Из-за деревьев выглянула добротная бревенчатая хата. Но все окна в разрез с ожиданиями заливал свет. Сердце прошибла острая неприятная мысль - что-то случилось. Даже ежели мамка не уснула - в хате бы горела всего одна лучина, чтоб малышей не разбудить да нечистиков не привлечь. Тут же забыв о возможном нагоняе, Лада припустила к дому изо всех сил. В голове успел пронестись рой догадок - одна другой страшнее.
Вспорхнув на крыльцо, девица вбежала в сени, а оттуда - в избу. И стала как вкопанная. В центре разместился дубовый стол, во главе которого, непривычно для глаз сидел отец. За столько лет девица успела подзабыть любимые черты. Высокий и статный черноволосый мужчина, усмехаясь такими же синими как у Лады очами, привычным жестом покручивал темный ус и внимательно вглядывался в сильно повзрослевшую любимую дочь. Рядом утирала слезы счастливая мама - дождалась. Малышня весело щебетала вокруг, катая по полу блестящие медяки, видать, из княжеского жалования за годы верной службы. Батька и раньше деньги семье с гонцом посылал, потому и нужды не знали. Девичья память постепенно восстанавливала стертый образ. Но оставалось все еще что-то неразгаданное, что-то новое, что-то, что делало мужчину менее красивым, чем он мнился Ладе когда-то. И дело было вовсе не в выбеленных сединой за войну висках.
- Батька! Родненький! Вернулся! - девица бросилась в крепкие объятья. Мама расплакалась пуще прежнего. Наконец, вся семья вместе. Теперь жизнь войдет в былое русло. Приятное чувство защиты и спокойствия разлилось по телу.
- Лада, как же ты выросла! Ну-ка, покажись во всей красе! - скомандовал подзабытый звучный мужской голос. Девица выпрямилась, закинув за спину длинную тугую косу цвета спелой пшеницы. Немного робея, она невольно сжимала висящие на шее деревянные бусы - подарок Малка. Стройный стан, бездонные очи, рубиновые чуть поджатые губки, прикрывающие ровный, словно отполированный жемчуг зубов. - Когда уезжал, бегала бойкой девчушкой, вернулся - а цыплене в жар-птицу превратилось. Хороша, девка! Поди, и жених уже сыскался? - чуть улыбнулся отец. А Лада, сызнова покраснев, уставилась на носки своих сапожек.
- Как же, не сыскался? Сыскался. Малк, мельников сын, - выдала сердечную тайну мать. - Сядь, Лада, поешь, да отца займи, а я детвору спать уложу.
- Нет, мы не хотим спать, - зевая, попытался заверить женщину старший сын, шестилетний Юраська.
- Да, не хотим, - хором поддержали брата младшенькие, близнецы, с которыми отец только сейчас познакомился.
Почти шесть весен назад батьку Лады, лесничего и первого стрелка на деревне призвали на службу к князю, идти в поход на татар. Долгими были проводы: безутешно плакала жена Ядя. Кто ж поможет ей-то беременной с дитями малыми, когда старшая дочка только десятую осень встретила? Кто ж мужа убережет от лиха да Паляндры3 кровожадной? Да, ничего вот справилась - и детей подняла и хозяйству в упадок прийти не позволила. Да и все еще одной из первых красавиц на деревне считалась. Светлоокая, белолицая, без единой морщинки. Даже стан был все еще по-девичьи стройный. Пока мужа ждала, к ней трижды сватались, да только она женой верной оказалась - никого даже на порог не пустила.
- Батька, а страшно было, там, на войне? - затаив дыхание, спросила Лада, рассматривая отца в упор. Все в нем вроде казалось прежним, даже усы и те длиннее не стали, но что-то все-таки искажало внешность.
- Поначалу-то да, жутковато - для меня ж впервой все это. А потом - ничего попривык. Много там, таких как я, воевало, да не все так ловко стреляли. К тому ж сам воевода меня ценил, не раз говорил он: "Никто, кроме тебя, Гурка, во всем войске нашем так хорошо следы едва заметные в пыли различить не умеет, болота-топи мертвые обойти, да по запаху ветра расстояние до вражеской орды определить". Вот почему он только меня из всей деревни нашей-то и отобрал. Да Олелько из соседнего села. Потому я жив остался, да товарищей боевых не раз спасти успел. Татары, они, что душой кривить, воины знатные да безжалостные.
