Анна Мистунина - Проклятый

— Мы будем приходить сюда, Кар? Потом, когда я стану императором?

Карий, молочный брат принца, повернул голову.

Взошла луна. Ее прозрачный свет оживил сказочную красоту дворцовых крыш, мягким сиянием окружил волосы наследника престола. Золотые нити парадной туники неярко взблескивали при движении. Пурпурную накидку-плащ Эриан без всякого почтения расстелил на бурой от времени, густо заляпанной голубиным пометом черепице. Ветер задувал сюда пыль и сор с городских улиц, сухие прошлогодние листья и даже мелкий речной песок. Не то, чтобы принцев сильно заботила сохранность одежды, но лежать на мусоре было неудобно.

Обычно братья приносили с собой покрывало. Но сегодня, в послепраздничной суете, среди беготни озабоченных слуг и жадных до сплетен придворных, наследнику было не до покрывала. Ускользнув из-за стола, как только того позволили приличия, он задними, полутемными коридорами пробрался в покои Кара. Оттуда — знакомым путем, через галерею в главное здание дворца, по ступенькам, что спиралью опоясали его, восходя на самый верх, к узкой лестнице, ведущей на крышу. Лестница считалась неиспользуемой, ее заслоняла прочная деревянная дверь, но замок казался запертым только снаружи. Мальчишка — помощник слесаря за мелкую монету подпилил его, и весьма умело: за семь лет никто так и не заподозрил, что дверь открыта. Еще двумя монетами Эриан обеспечил молчание мальчика.

Старые, но прочные каменные ступени привели братьев к квадратному люку. Створки распахнулись бесшумно — Кар лично смазывал петли. Здесь, на плоском, словно блюдо, участке крыши, принцы вздохнули наконец с облегчением. Улеглись рядом на расстеленной накидке, как лежали сотни раз, молча ли, за разговором — неважно.

Шесть декоративных башенок украшали крышу главного здания; узорчатые перекладины соединяли их так, что дворец казался увенчанным короной. На шесть сторон, подобно лучам звезды или концам снежинки, расходились соединенные галереями жилые башни дворца; остроконечные пики венчали их, многочисленные террасы и балюстрады одевали белоснежным каменным кружевом. По весне дворец купался в аромате цветущих деревьев; все лето благоухали, под чутким присмотром садовников, нежные цветы. Теперь же, по осени, в воздухе разлился спелый плодовый дух, лишь чуть-чуть приправленный долетавшим порой запахом конюшен.

Воздушный, словно морская пена, незыблемый и древний, как мир, дворец намного пережил своих создателей. Много столетий простоял он неизменным, и простоит еще столько же. Таково наследие колдунов, искусство давно сгинувшего зла. Императоры истинных людей владеют им по праву победителей.

Высокая каменная стена — не защита от врагов, откуда взяться врагам посреди великой Империи, в самом ее сердце, под оком священного храма — отделяла дворец от суетной городской жизни. За этой преградой, для кого неодолимой, а для кого и очень даже посильной, шумела, медленно затихая, древняя столица. По брусчатке улиц гремели колеса повозок, раздавался бодрый перестук копыт. То и дело перекликались голоса. В вечернем воздухе звуки разносились далеко. Городской шум был привычен, как дыхание, как стук огромного сердца Империи. Братья слышали его, не замечая. Напряжение придворной жизни отпускало их, сменяясь расслабленностью, какая бывает наедине с другом. Сброшены тяжелые не по годам маски, не надо следить за выражением лица, придавать ровное звучание голосу. И слова, если вдруг захочешь их произнести, могут быть любыми — только бы не достойная светская беседа.

Но сегодня что-то беспокоило наследника престола. Не дождавшись ответа, он повторил настойчиво:

— Что ты молчишь? Ты не знаешь?

Кар усмехнулся.

— Как пожелаешь, мой принц.

Насмешливый тон не давал принять заявление всерьез, но Эриан вскинулся.

— Не говори так!

— Как будет угодно ва… — болезненный удар в плечо прервал вежливую речь Кара.

Принц уклонился от встречного тумака. Вскочив, прыгнул на поднимавшегося Кара, но ловкая подножка свалила будущего императора на крышу. Кар оказался сверху. Уперся в плечи Эриана, изо всех сил прижимая того к смятой накидке. Извернувшись, принц освободился, но прежде, чем его высочество успел подготовить новое нападение, Кар метнулся в сторону. Обменялись веселыми взглядами.

— Мир? — спросил Кар.

— Мир, — кивнул Эриан.

Принц расправил накидку. Кар снова упал с ним рядом. Помолчали.

— Что тебя тревожит? — спросил наконец Кар.

— Не знаю.

Эриан перевернулся на спину. В черно-синем, без единого облачка, небе высыпали звезды. Принц задумчиво смотрел на них, но Кар знал, что перед глазами Эриана совсем другие картины. И ждал, приподнявшись на локте, когда брат заговорит.

Белокожий, с мягкими золотыми волосами и мелодичным голосом, Эриан был так непохож на смуглого резкого Кара! Многие удивлялись их дружбе; многие — и этих последних было куда больше — тайно или в открытую возмущались. Иные, кто не отличался благочестием и любовью к жрецам, а потому готов был поддержать любое новшество, лишь бы насолить храму, дружески называли братьев «день и ночь». Раз услышанное, прозвище приклеилось к ним намертво. Очень уж метким оказалось — еще и потому, что, как день невозможен без ночи, так Эриан не мыслил своего существования без молочного брата. И ничуть не заботило его высочество, что тем поруганы священные законы храма, законы, согласно которым проклятое черноволосое отродье не должно жить. Обличительные проповеди Верховного жреца, чье слово в государстве почти равнялось императорскому, а порой и превосходило его, пропадали даром. Император, верный памяти жены, неизменно принимал сторону мальчиков.

Поговаривали, что неспроста. Что в полуосвещенных галереях, в коридорах, ведущих от императорской башни к женским покоям, частенько появлялась закутанная в плащ высокая фигура и скрывалась за дверью спальни дамы Истрии. Глубокой ночью, когда все, кроме недреманной стражи у дверей императорских покоев, спят. Но, вероятно, не так уж крепко, раз кто-то сумел разглядеть в таинственной фигуре императора Атуана. А что стража ничего не видела — на то и существуют потайные двери.

Но Кара, впрочем, как и Эриана, мало беспокоили слухи. Если правда — что с того? Кар не знал иного отца, кроме императора, Эриан не знал матери, кроме дамы Истрии, с тех пор, как добрая императрица Далия скончалась на втором году жизни мальчиков. Оба предпочли бы видеть Истрию супругой императора. Но законный брак с матерью Кара невозможен, и не только из-за жрецов. Император делил ложе со многими красавицами и не собирался менять печальные одежды вдовца на узы нового брака.