Андрей Смирнов - Повелители волшебства

Дэвид очнулся не сразу. Дружелюбные парни из полиции на славу отметелили его вчера вечером и, кажется, сломали пару ребер. А вот теперь кто-то трясет за плечо, назойливо возвращая к реальности – к ужасающей головной боли, к ноющим почкам, к завшивленной камере, к вони, врывающейся в хрипящие легкие Дэвида…

«Ублюдки!..» – это было первое, что он подумал, придя в сознание.

С трудом выдираясь из беспамятства, Дэвид Брендом услышал все тот же тонкий настойчивый голосок:

– Сэр, проснитесь, пожалуйста. Мне нужно с вами поговорить.

Дэвид открыл глаза. Нет, он не ослышался. Голосок и в самом деле принадлежал девчонке. Девчонке было на вид лет одиннадцать-двенадцать. Тщательно расчесанные темно-каштановые волосы чуть ниже плеч и аккуратное синенькое платьице с белым передником.

Дэвид негромко застонал и отвернулся к стене. Но галлюцинация не торопилась исчезать. Галлюцинация пододвинулась поближе и снова потрясла его за плечо, отчего голова Брендома прямо-таки взорвалась от боли.

– Сэр, мне не хотелось бы вас беспокоить, но мне очень нужно. Вы… вы не видели моего папу?

Дэвид повернулся обратно. Полежал немного, надеясь, что боль утихнет хотя бы чуть-чуть. Не утихла.

С мучительным трудом кое-как сел на кровати. Отбитые вчера почки тут же напомнили о своем существовании.

Дэвид сжал раскалывающуюся голову руками и посмотрел на эту маленькую дрянь.

– Ты… кто такая? – хрипло спросил он.

– Я – Лайла, – поспешно ответила девочка. Кажется, тот факт, что Дэвид все-таки стал с ней разговаривать, немного ее приободрил.

Дэвид сглотнул. Во рту был вкус крови. Губы опухли, но болели уже не так сильно, как вчера, когда «для затравки» его треснули дубинкой по морде.

Еще он помнил, что вчера был пьян… А как же! Будь он трезв или хотя бы менее пьян – стал бы в здравом уме и твердой памяти орать прямо посреди Центральной все, что орал вчера? Нет, не стал бы. Конечно, не стал бы! Он ведь не полный идиот. Кто угодно, но не полный идиот.

Но вчера он выпил слишком много… Да что там! Нажрался как свинья!.. Майкла забрали за поганую статейку в этой поганой газетенке, и все, что мог сделать Дэвид Брендом, – это купить побольше спиртного и в одиночку употребить его у себя в студии. Заперев двери и вполголоса матеря Правителя и борзых оперов из Безопасности, забравших Майкла.

Это уже потом, ближе к вечеру, Брендома понесло на Центральную… О, Господи!

Воспоминания о вчерашнем отступили в тень, когда Дэвид Брендом снова взглянул на странное существо в синем платье. Похоже, девчонка все-таки не является галлюцинацией. Но откуда в таком случае она оказалась здесь, в вонючей утробе Большой городской тюрьмы Лачжера?

Девочка смотрела на Дэвида серьезно и внимательно.

– Так вы не видели моего папу? – повторила она. «Как она назвалась?.. Ах да – Лайла».

– Ты как… сюда попала? – спросил Дэвид, в тусклом свете ночника силясь рассмотреть ее лицо.

– Через дверь.

Дэвид протер глаза и посмотрел на дверь. На стальную добротную дверь с наглухо закрытым смотровым окошком.

– Она что, открыта? – на всякий случай осведомился он.

На самом же деле этот вопрос волновал Дэвида в последнюю очередь. Его волновало другое – услышит ли Господь его молитву. Да-да, Дэвид Брендом в этот момент молился. Мысленно.

«Господи, – молился Дэвид, – пожалуйста, сделай так, чтобы у меня перестала болеть голова… и чтобы я не ссал кровью. Хотя чую, – он осторожно положил ладонь на поясницу, – этого уже не избежать… Да, Господи, да! Я знаю, я грешник, я всегда сомневался в тебе и даже отрицал, что ты есть, но… Но, БОЖЕ МОЙ!.. Ах ты, черт! Дерьмо! Они мне еще и зуб выбили, говнюки, козлы сраные… Боже мой, ну что тебе стоит? А? Один раз?..»

Девочка по имени Лайла некоторое время рассматривала стальную дверь вместе с Дэвидом.

– Не знаю, – наконец ответила она на заданный Дэвидом вопрос.

Дэвид негромко застонал. У него возникло четкое ощущение, что в виски и затылок ему вбивают большие тупые гвозди.

– Сэр… – Пауза. – Сэр, вам что, плохо?

Дэвид не ответил. Ему было настолько паршиво, что даже когда эта маленькая зануда положила руку ему на затылок, он решил, что лучше перетерпеть, чем сопротивляться. Сопротивляться – это значит говорить. Сопротивляться – значит двигаться. При одной мысли как о первом, так и о втором желудок Дэвида подкатывался к глотке и норовил подтянуться еще выше, а мозг делал попытки выползти из ушей: левое полушарие из левого уха, правое – из правого.

Внезапно боль исчезла. Как будто повернули рубильник. Раз – и мир расцвел красками! Некоторое время Дэвид сидел в той же позе, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Он с ужасом ждал, когда суровые молотобойцы, передохнув чуток, снова примутся за дело. Но боль не возвращалась. И тут Дэвид понял, что чувствует себя почти нормально. Да, почти… если не считать разбитой рожи, выбитого зуба, сломанных ребер и отбитых почек.

Краем глаза Дэвид заметил, как девочка, оставив, наконец, в покое его затылок, хмуро разглядывает собственные пальцы. Сделав гримасу, Лайла достала из кармашка в переднике кружевной платочек и тщательно вытерла руки.

«Ах ты… аристократка…» – без всякой злости подумал Дэвид. Он знал, что в данный момент выглядит не самым лучшим образом. Большая городская тюрьма никогда не была образцом стерильности. Вчера, когда его «сопровождали» в камеру, копы временами волокли его головой вверх… Да, головой вверх. Нужно отдать им должное – временами они волокли его почти нормально.

Дэвид осторожно потрогал голову. Так и есть. Волосы слиплись бесформенными комками. Грязь и засохшая кровь.

«…Господи, ну почему у меня нет автомата, чтобы перестрелять этих ублюдков?! Автомата и большого грузовика с патронами…»

…Сложив и убрав платочек в карман, странная девочка по имени Лайла вновь сосредоточилась на заключенном Большой городской тюрьмы Дэвиде Брендоме. Глаза у нее оказались светло-синие, и даже более яркого цвета, чем платье. Узкое, очень серьезное, почти суровое лицо. Сжатые в ниточку губы. Лоб закрыт челкой. В волосы вплетена голубая лента. Фигурка тонкая, хрупкая. Мечта педофила.

Дэвиду захотелось потрогать ее. Не потому, что он был педофилом, нет, с половой ориентацией у него все было в порядке, но чтобы точно убедиться в том, что девочка ему не померещилась. Слишком уж дико, неправдоподобно дико выглядел этот детеныш богатых, преуспевающих, вхожих в высшее общество родителей здесь, в грязной камере-одиночке, предназначенной для политических преступников.