Андрей Легостаев
Любовь опаснее меча
Светлой памяти моего двоюродного брата Сергея Владимировича Халутина (15.8.1973 — 21.6.1990) разбившегося на мотоцикле сразу после своего выпускного вечера, посвящаю. Он был столь же молодым, как мой герой, но не успел узнать ни Большой Любви, ни Большой Подлости.
Спасибо маме и жене моей Татьяне, за то, что всегда рядом.
Выражаю искреннюю благодарность Александру Викторовичу Сидоровичу и Сергею Александровичу Бурдэ, без которых не было бы этого романа, а также: Александру Щеголеву, Святославу Логинову, Сергею Шикину, Александру Олексенко, Александру Кирсанову, Сергею Бережному, Виктору Федорову, Александру Левину, Геннадию Белову, Юрию Флейшману, Андрею Черткову, без которых этот роман был бы совсем другим, и Сергею Викторовичу Боброву, просто за то что он есть.
С любезного разрешения автора в тексте использовано стихотворение Сергея Бережного «Легенда».
И когда сэр Динас возвратился домой, он хватился своей возлюбленной и двух гончих собак, и, больше чем за даму, он разгневался за собак. Он поскакал к тому рыцарю, который забрал себе его возлюбленную, и предложил ему поединок. И, съехавшись с ним, с такой силой его сокрушил, что тот, упавши, сломал себе ногу и руку. И тогда дама его и возлюбленная воскликнула: «Пощады, сэр Динас!» — и пообещала любить его еще крепче, чем прежде.
— Ну нет, — сказал сэр Динас, — я никогда не доверюсь тем, кто раз меня предал. И потому как вы начали, так и кончайте, я же вас и знать не хочу.
И с тем сэр Динас ускакал оттуда прочь, захвативши с собою своих собак, и возвратился в свой замок.
Сэр Томас Мэлори «Смерть Артура»
Коль подарите нас своим вниманьем,
Изъяны все загладим мы стараньем.
Вильям Шекспир «Ромео и Джульетта»
Опечаленный и мрачный
Возвратился царь домой.
Весь дворец пришел в унынье.
Как помочь в беде такой?
Затворясь в опочивальне,
Царь задумчивый сидит.
Не играют музыканты,
Арфа сладкая молчит.
Ш.Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»
Колдун был красив: высок, статен, черноволос, с благородной проснежью в аккуратно подстриженной остроконечной бороде, в зачаровывающе-мрачных, чрезмерно просторных одеждах. Колдун был нагл и самоуверен: он наверняка знал, что далеко не всемогущ, но ни один мускул на его лице, ни одно неверное движение не выдавали этого. Его ни на чем не основанной вере в свои возможности можно было только позавидовать.
И Хамрай, старый придворный чародей шаха, завидовал. Именно наглости и самоуверенности чернобородого пришельца из далеких земель. Хамрай на своем веку повидал немало ему подобных. Знал им истинную цену. И догадывался о предстоящем крахе своего конкурента, более того — был уверен в неизбежности провала наглеца. Хамрай знал чего тот стоит, ибо сам достиг немалых высот в искусстве колдовства, но вот уже многие десятилетия безрезультатно бился над проблемой, кою пришелец взялся решить (за соответствующее вознаграждение, разумеется) с лихого наскока. Хамрай завидовал — завидовал этой неподражаемой самоуверенности и бесцеремонности, от которой наверняка вскоре не останется и следа. Но сейчас… Сейчас новый колдун на коне… на гребне… на вершине… любое слово его воспринимается, как непреложная истина, как откровение сил небесных, сил космических. Хамрай вздохнул тяжело и беспросветно — он первый бы возрадовался удаче соперника, но, увы…
Сумерки сгущались предвещая приход ночи — времени чудес и колдовства. В небе просветились первые, самые отважные звезды. Ущербная бледно-желтая луна безразлично взирала с непостижимой высоты. Дерзкий южный ветерок донес чей-то неразборчивый крик из-за дворцовый стены — видимо дозорный гнал прочь случайного бродягу.
Они находились в укромном внутреннем дворе обширного дворца. Секретный двор со всех сторон окружали высокие угрюмые стены заросшие мхом, на которых сейчас плясали безумные отблески разгорающегося костра. Во двор вела единственная потайная дверь и знали о мрачном закутке очень и очень немногие. Как и башня Хамрая этот двор служил для магических действ, вот уже больше века бесплодно совершаемых ради одной единственной цели: снять ненавистное заклятие с великого шаха Фарруха Аль Балсара, омрачающее его мудрое правление.
Иноземный чародей, высоко задрав голову к небесам, ждал. Он знал как себя вести с сильными мира сего и это внушало Хамраю слабую надежду, что заморский маг знает и как снять заклятие. Хамрай не одобрял его методы, но свои собственные многочисленные неудачи порождали в нем надежду всякий раз, когда кто-либо говорил, что может совершить чудо. Хамрай знал, что чудо возможно, но не ведал, как сотворить его.
— Введите девственниц! — гортанным голосом произнес чужеземец когда костер разгорелся в полную силу.
Шах едва заметным движением головы подтвердил распоряжение иноземца. Личный телохранитель шаха Нилпег скрылся в потайной двери. Костер разгорался все ярче, мириады красных искр устремлялись в черноту неба, безучастная чернота флегматично поглощала и густой дым костра.
Порыв бесшабашного ветра погнал зловонные клубы в сторону владыки. Стоявший чуть позади Хамрай хотел привычным движением отогнать дым, но колдун опередил его. Он картинно принял позу и повелительным жестом поставил черным клубам невидимую преграду, громко выкрикивая непонятные слова. Хамрай равнодушно пожал плечами — достигнутый результат не стоил затраченных усилий, чужеземец явно всячески подчеркивал свои волшебные способности. Настоящий мастер не нуждается в постоянном выпячивании своих сверхъестественных возможностей. Колдун не вызывал ни особого доверия, ни симпатии.
По лицу шаха ничего нельзя было угадать, тем более нельзя было прочувствовать его мысли — за почти двести лет, при помощи верного Хамрая, владыка научился защите своих благородных дум. А вообще искусство чародейства, даже элементарные азы, так и не дались шаху, несмотря на все усилия мага. Шах был великим государственным деятелем и другими талантами, похоже, не обладал.
Хамрай стоял за спиной своего повелителя, как неотлучная тень, готовый в любую минуту отвести от шаха опасность магическую. Физическую угрозу мгновенно устранят три телохранителя с каменными лицами и обнаженными саблями — клинком такой сабли разрубают ряд гвоздей и после этого волос, брошенный на лезвие, разрезается под собственным весом.
Во двор вошел Нилпег и остановился у двери. Одна за другой за ним проскользнули девять девушек. Дверь с лязгом захлопнулась. Невольницы сбились в плотную стайку под прицелом прожигающих глаз чернобородого. Почти девочки — дрожащие, напуганные, с тщательно вымытыми и заплетенными волосами и в богатых одеждах, которых они, быть может, и в жизни-то своей никогда не видели.
