Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

Ознакомительная версия.

Всеслав Брячиславич стряхнул вышитую кожаную перчатку в руки стремянному, отцепил от пояса кожаную баклагу с сытой, отхлебнул. Мёда в сыте было мало, так как он и любил. Недолюбливал полоцкий князь слишком сладкое питьё. Зато вода была чистая, ключевая, кмети расстарались для господина — ещё бы, природный кривский князь, потомок Дажьбога и Велеса.

— Скоро там Родня-то? — бросил он проводнику.

Проводник полоцкой дружине был придан от киян, чтобы Всеславля рать, не навычная к степной войне, не заблудилась средь балок и колков.

— Да вон она, княже, — ответил проводник, не преминув, однако, бросить на Всеслава косой взгляд. Не любят полоцкого князя в Росьской земле. Альбо, вернее сказать, в дружине великого князя.

Их понять можно, — усмехнулся Всеслав про себя, вспоминая невзначай слышанный разговор Изяславлих дружинных кметей.

— Всеслав…

— Слыхали, его мать от какого-то волхвованья родила…

— Да и сам-то он… чародей…

— А я слыхал — оборотень…

— А не один ли хрен!

— Это да…

Чего с христиан возьмёшь? Для них что упырь, что домовой, что сам Владыка Велес — одинаковы…

А Родню и впрямь было уже видно — островерхие пали и шатровые кровли веж упирались в пасмурно-серое осеннее небо. Всеслав с любопытством разглядывал этот город, город клятвопреступления и братоубийства, город, в котором восемь десятков лет тому Владимир Святославич (прадед!) убил старшего брата Ярополка, клятвенно пообещав ему сохранить жизнь. Ничего особенного не увидел — город как город: высокие земляные валы с рублеными городнями по гребню, серые кровли. Собственно, город этот был Всеславу и не нужен, в Родне он был проездом, но остальные русские князья, по возвращению из похода избрали Родню местом расставания.

В отворённые ворота Родни уже входила какая-то конная рать. Всеслав Брячиславич пригляделся и различил черниговские стяги.

Святослав Ярославич.

Всеслав чуть поднял руку, останавливая дружину — черниговцев было много и всё одно приходило ждать своей очереди. И обоз у Святослава Ярославича был немал — набрали зипунов черниговские кмети в походе. Да и по праву — в этом походе черниговский князь был заводилой, он же и привёл самую большую рать. Потому и славы больше всего — ему, и добыча самая большая — тоже.

Всеслав чуть усмехнулся, представив досаду великого князя — раздоры меж двумя старшими Ярославичами уже не были для него тайной. Потому он так легко и уступил Святославу, быстро овладевшему руководством над всей ратью и оттеснившему самого великого князя. Слава победителя торков Всеславу была не нужна. Как и вообще слава степной войны.

Степь.

В горьковатом дрожащем воздухе висел отчётливый запах гари и крови. Земля вздрагивала, когда проходили многосотенные конные дружины русских князей, преследуя разрозненные отряды степняков.

Больших боёв, тем более, сражений в этой войне не было — торки почти не противились, кони их ещё были слабы после зимовки, а полки растрёпаны их недавней войной с половцами. И слишком большой была рать, выставленная великим князем. Все четверо Ярославичей: Изяслав, Святослав, Всеволод и Игорь — Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск. Ростислав Владимирич — Волынь. Мстислав Изяславич — Новгород. Глеб Святославич — Тьмуторокань. Ярополк Изяславич — Ростов. И он, Всеслав Брячиславич — Полоцк.

Полоцкий князь водил в Степь пятисотенную рать. Большего войска так далеко увести было нельзя — беспокойная литва всё время тревожила межу (да и не только межу!) княжества, забираясь набегами даже и до самых Полоцка и Менска.

Соединённые дружины русских князей и ополчение донских словен, которых ныне на Руси звали «козарами», в память про то, как были они подколенниками козарских хаканов, развернулись широким полумесяцем, прижимая торческие кочевья к Днепру. Война была выиграна заранее, ещё тогда, когда она была задумана. Торческие полки, уже неоднократно до того битые половцами, рассыпались по Степи, спасая кого могли. А торческие вожди, прежде свободные бек-ханы, склонились перед мечом великого князя.

Всеслав чуть усмехнулся — была нужда лишний раз громить и без того уже разбитого ворога. Зачем? Чтобы торков сменили половцы, с которыми уже довелось столкнуться Всеволоду Ярославичу? Гораздо умнее было бы помочь торкам, чтоб они остались в Степи занозой в половецкой лапе.

Впрочем, это его мало волновало. Хотят Ярославичи громить торков — пусть их. Для его Белой Руси это мало значимо. И кривичам вообще нечего делать в Степи, у них свои «половцы» — литва. И пойдут ли Ярославичи заступаться за его кривскую землю, прикрывать её своим щитом от литвы, как он сейчас ходил с ними в Степь, на совершенно ненужную ни ему, ни кривской земле, ни Руси вообще войну — Велес знает.

Так же мыслили и гридни — Всеслав знал, что думает и про что говорит старшая дружина.

И что поразительно — ещё до похода то же самое говорил ему в Полоцке матёрый боярин, полоцкий тысяцкий, Бронибор Гюрятич, на которого он, Всеслав, нынче оставил Полоцк и всю кривскую землю.

— Мне, княже Всеслав, нет никакой разницы, кто там, на юге, в Киеве сидит на столе великокняжьем, — рассудительно говорил старый полоцкий тысяцкий Бронибор. — Да и не мне одному, всему боярству кривскому, пожалуй. Нас дела юга не касаются, у нас свои, кривские занозы.

Всеслав молча слушал, понимая, что Бронибор сейчас говорит вовасе не от себя, раз уж про всё кривское боярство упомянул. Стыл на столе забытый кубок с горячим сбитнем, князь жадно вцепился взглядом в лицо тысяцкого, полускрытое в тени от жагры на стене — пламя дрожало от сквозняка, и тень рвано колыхалась, то открывая крупный прямой нос боярина и клок бороды с шевелящимися губами, то снова пряча всё лицо целиком, и тогда только угадывались в тени очертания высокого лба и могучих усов.

Ознакомительная версия.