Суренова Юлиана
По ту сторону гор
Мир спал. И ему снилось, что безликая, как смерть, и немая, как пустота, ночь осталась позади, и на смену ей пришел день, полный образов и звуков.
Мир спал, погруженный во мрак, в котором терялся подслеповатый пламень застывших, точно стражи у дверей, факелов.
Все, на что был способен алый, шипящий змеиным клубком, огонь, это расплодить множество длиннохвостых теней. Они заполонили все стены, расползлись по полу, разнеся на своих мохнатых паучьих лапках красную пыль — охру — ту саму, которой обычно посыпают тела умерших, чтобы вестники смерти не потеряли их в могильной тьме катакомб.
Эти тени делали старый дворец с его холодными мраморными залами-пещерами и лабиринтом коридоров-аркад еще более похожим на склеп. Самые обычные звуки, подхваченные гулким эхом, обретали жутковатое звучание, и вот уже казалось, что за каждой дверью прячется по мертвецу, завывавшему от страха, не находя покоя.
Раздавшийся в звенящей тишине звук — не то скрежет, не то вой — заставил вздрогнуть сидевшего на широком, словно ложе, подоконнике светловолосого паренька лет двенадцати. Впрочем, возможно, он был и старше. Просто невысокий рост при общей худобе и торчавшие во все стороны длинные непослушные вихры вкупе с полными мальчишеским задором серыми глазами делали его облик моложе. У этого был, пусть только один, но несомненный плюс — никто особо не удивлялся его детской вере в чудеса, от которой все остальные, включая его старшего брата и его многочисленных приятелей-сверстников, уже давно благополучно избавились.
Впрочем, даже если бы все только и делали, что обращали внимание на его чудаковатость, это нисколько не обеспокоило бы паренька. То, в чем другие видели если не безумие, то, во всяком случае, придурь, для него было чуть ли не смыслом жизни — ни о чем другом он не мечтал так же страстно, как стать чародеем.
А другие… Пусть себе смеются. Не важно. Особенно теперь, когда, наконец, он решился на отчаянный шаг — перестать надеяться на то, что чудо случайно забредет к нему домой, и отправиться на его поиски.
Единственное, фантазер — фантазером, но юноше хватало ума и рассудительности, чтобы понимать: возможно, ему и удастся пройти полземли, переплыть море и найти того, кто смог бы обучить его чудотворству, но через горы, отделявшие его край остальных десяти царств без хорошего проводника не перебраться. А рассчитывать на то, что кто-то по доброй воли или за плату согласится помочь в том, что все без рассуждений сочли бы самой страшной ошибкой в его жизни, не приходилось. Значит, ничего не оставалось, как навязаться в спутники кому-нибудь из охотников, или, еще лучше — торговцам. Может быть, даже, не попадаясь им на глаза, идти следом, а там…
Все лето подходящих случаев выпадало — хоть отбавляй. И дома все складывалось удачно — отец постоянно куда-то уезжал, забирая с собой большую часть стражи. Ничто не мешало покинуть дворец, не стояло на пути, и, все же, как он ни спешил навстречу с чудом, прочь от того, что каждой ночью превращалось у него на глазах в полный призраков и живых мертвецов проклятый богами и демонами склеп, что-то необъяснимое удерживало на месте, нашептывая на ухо: "Подожди. Еще не время…" И вот, только теперь, когда в мир пришла осень, этот голос умолк.
Он боялся проспать, а потому не ложился вовсе — так и просидел в нетерпеливом ожидании половину ночи на подоконнике, разглядывая сквозь узкое оконце — вытянутый островерхий прорез в каменной стене — ночное небо. Полное великого множества звезд оно не просто притягивало взгляд, но завораживало, не отпуская ни на мгновение, уводя шаг за шагом, миг за мигом все дальше и дальше от земного дома в бесконечность небесных просторов.
Ветер взъерошивал длинные непослушные волосы, норовя закрыть глаза. Но, при этом, не позволяя заснуть, ледяным дыханием заполнял складки одежды, спешил пробежать ледяными пальцами по спине.
Юноша зябко поежился, потер плечи, пытаясь таким образом согреться, однако когда рука сама собой потянулась к лежавшему рядом теплому шерстяному плащу, резко отдернул ее, упрямо качнув головой: "Ну уж нет!" — почему-то уверенный, что, стоит ему укутаться, и сон, круживший над головой, ожидая своего мига, подчинит разум своей власти. А ему было никак нельзя засыпать. Только не в эту ночь: на заре из города уходил, наверное, последний в этом году караван торговцев — оставалось уже совсем ничего до тех пор, как выпадет снег, сделав горы неприступными.
Глядя на то, как луна бредет по созвездиям, отмеряя часы ночи, он от нетерпения теребил лямку заплечной сумы, которую собрал еще накануне и уже раз двадцать проверил, боясь забыть какую-нибудь необходимую в дороге мелочь. Разумеется, все самое важное вроде ножа, огнива и нескольких монет было рассовано по множеству карманов, которыми изобиловали его штаны и рубаха — бесцветно серые и совершенно неприглядные на вид, но удивительно удобные и, главное, теплые.
В какой-то миг, не выдержав, он соскочил с подоконника и, закинув за плечи суму, решительно пересек погруженный в полумрак зал.
"Пора — не пора, пойду, — решил он. — А то засну еще. Или замечтаюсь".
С ним такое случалось: задумался о чем-то — и потерял счет времени, не замечая смену дня и ночи.
Однако возле двери он остановился, прижавшись ухом к ровному, словно камень, но в отличие от него теплому и, как казалось — живому дереву створок, замер, прислушиваясь к происходившему по другую сторону.
Вообще-то, это было не лучшее время для побега — отец дома, а, стало быть, дворец полон людей, начиная с вечно занятых какой-то лишь им одним известной работой слуг, и заканчивая неожиданно возникавшими, точно призраки из сумрака коридоров, стражниками. Но он так долго выбирал подходящее время, что теперь у него остался лишь один выбор — или попытаться улизнуть у всех на глазах, или оставить все попытки, похоронив мечту.
И, все же, ему совсем не хотелось кого-нибудь нарваться. Не то чтобы его запирали на ночь в своей комнате, нет, он был волен бродить, где вздумается, как брат, который хотя и не был достаточно взрослым, чтобы ходить по трактирам и прочим злачным местам города, но порой засиживался в них до утренней зари. Конечно, отец не одобрял его поздних прогулок, но и не особо ругал, считая, что запреты не столько останавливают, сколько подталкивают вперед.
Вот только младший брат был совершенно уверен, что, узнай взрослые о том, что он задумал, и его не просто остановят, но запрут в четырех стенах до тех пор, пока дурные мысли не выветрятся из головы. Ведь одно дело пропадать поблизости, где тебя в случае чего всегда можно будет найти, и совсем другое — убежать из дома. И не просто убежать, а отправиться в путь через горы, уходя, может быть, навсегда.
