ЭЙМАРСКИЕ ХРОНИКИ. ХРОНОЛОГИЯ
1-я Эпоха от сотворения Мира и начало летоисчисления: 1000-е гг. по Эймарскому календарю.
2-я Эпоха — Темные времена (эймарцы не знали Создателя): 2000-е гг.
3-я Эпоха — правление Эймарских Королей: 2245–3215 гг.
4-я Эпоха — Империя ариев с 3218 г.
События новейшей истории:
3088–3112 — годы правления короля Эдгара II (3070–3112 гг.)
3112–3118 — годы правления регента Отвальда (3057–3121 гг.)
3118–3121 — годы правления Северона I (3100–3121 гг.)
3121–3217 — Столетняя война (длилась 96 лет).
3121–3214 — годы правления Амаранты I (3098–3214(?) гг.) Северным Эймаром.
3215 — появление Проклятых Дорог.
3121–3218 — годы правления Родерика I (3078–3218 гг.) Южным Эймаром.
3218 — Эймар становится Империей.
3223 — начало событий Книги I, Империи — 5 лет.
Осеннее небо низко хмурилось над пустой дорогой. Проложенная в незапамятные времена, она прошивала серыми стежками поредевшие перелески, срезала насыпями овраги и изгибалась мостами над неширокими речками восточной Мореи. Октябрь поливал землю мелкой моросью, но не дурная погода была причиной отсутствия путников — тракт был заброшен. В канавах и по обочинам дороги валялись остовы телег, кости людей и животных, сломанное оружие и прочий хлам, что оставляет за собой поспешное бегство. Дожди и время разъедали металл и крошили в труху дерево, но следы трагедии, произошедшей пять лет назад, пока стереть не могли.
Странница вышла из леса и прищурилась на свет. Равнодушно окинув взглядом холмистый простор и ленту тракта, она двинулась дальше, шаркая стоптанными башмаками и покачиваясь, как пьяная. Ее не испугала угрюмая жуть покинутого места, не расстроил дождь. Одетая в лохмотья, она не чувствовала холода, словно выполняла чей-то приказ — идти вперед. Снова и снова, без сна и отдыха. Верстовые столбы стали часами ее времени, а дорожные рытвины — событиями. Сколько раз ее колени были разбиты неловким падением! А когда измученное тело отказывалось служить, странница лежала и смотрела в небо бездумными, невидящими глазами. Покорно ждала, что силы вернутся. И они возвращались. Как и в этот раз.
Она споткнулась об острый предмет, вросший в полотно дороги, и с размаху упала в колею, полную воды. Скользя по грязи в попытках подняться, странница задела ладонью обломок меча. Вздрогнула и очнулась на поле боя.
Жарко. Тошнотворно-сладкий ветер с пожарищ плывет над людским морем, покачивая багряные знамена врага. Как же их много! Сражение ждет последнего знака, чтобы перемолоть в кровавой мельнице тысячи судеб. Но есть надежда на победу, пока рука держит меч, а свет магии горит ярко и холодно. Он обожжет врагов сильнее пламени, станет жестоким, как взмах оружия, горячим, как капли чужой жизни, брызнувшие в лицо… И пусть сердце стучит уверенно и сильно, словно в последний раз — это горячка боя его пьянит. Самое крепкое вино, что придумали люди…
Впервые в жизни странница осмысленно огляделась вокруг. Видение исчезло, а ее окружала лишь стылая тишина заброшенной дороги. Но в виски била взбудораженная кровь, а глаза умели смотреть, значит, все было настоящее!
— Вернись…
Странница откопала обломок оружия и зажала его в руке. Сильно, до пореза. Больно! Холодно, одиноко… И страшно! Как же страшно!
— Я? Это я?
Выбросив сломанное лезвие, она рассмотрела свою ладонь. Узкая, сильная, с длинными пальцами. Покрасневшая от крови. Чужая.
Не понимая и не веря, странница ощупала лицо, шею и волосы, облепившие грудь мокрыми спутанными прядями. И не узнала. Она не помнила. Ничего…
— Кто я?!
Дорога промолчала. Испугавшись собственного крика, странница прижала ладонь к губам — ее тело вспомнило знакомый жест, на миг успокоив, что ответы будут. Наверное, не скоро. А сейчас надо идти вперед.
Она не брела больше, а шла, чтобы прийти. Куда-нибудь. Шарахалась от своей тени, когда сквозь тучи пробивалось тусклое солнце, дрожала от промозглого ветра, кутала в ветхую одежду раненую руку. Как сурово встретил странницу мир! Лишь во славу королей поднимают золотые кубки, а существо, очнувшееся посреди морейской глуши, никто не заметил.
Шел 3223 год. Война, длившаяся без малого столетие, завершила целую эпоху. Нищие и калеки, беспризорные дети, люди, лишившиеся крова; разрушенные города и деревни, пустые тракты, безымянные могилы, — вот что осталось в наследство победителям. Северный престол Эймара опустел, страну разрубило на части, чтобы возродить вновь насилием, ложью и злой волей, но, главное, уничтожить саму память о прошлом. Забвение — лучшая месть павшим героям.
Запретный символ
Городку Гота не повезло — война накрыла его с головой, а схлынув, оставила грязную пену: отщепенцев из обеих армий, не пожелавших вернуться домой. За крепкими стенами Готы можно было встретить и дварфа, и даже эльфа. Чем хороша глухая провинция — закон в ней писан издалека и криво. И пусть Аверна, столица новорожденной Империи, шлет бумаги с приказами, — в безграмотной Морее их некому читать, разве что бояться, как неурожая, болезни или лютой зимы.
Выкопав на полях последние овощи, крестьяне съезжались в Готу на ярмарки. Каждое утро в город тянулись подводы, принося на скрипучих колесах комья морейской глины, а крестьяне оставались на ночь — пропивать заработанное в трактирах.
Странница издали заметила темные стены с подслеповатыми прорезями бойниц и свернула с заброшенного тракта, решив, что город и есть ее цель. Ворота Готы казались такими гостеприимными!
— Куда? У нас своих нищих хватает. Пропуск предъяви или на дороге зарабатывай. Что, плохо дают?
Ей преградили путь не для порядка, а от скуки — даже столичные легионеры, попав в провинциальное болото, проникались атмосферой угрюмой покорности Готы, ленились и плевали на свои обязанности, что уж о местных говорить? Страж грыз яблоко и кривился — уж больно кислое. Опять в Морее выдалось короткое лето!
— Что, язык проглотила? — удивился он, ожидая от нищенки традиционный спектакль с мольбами и обещаниями не воровать.
Легионер на воротах и сам не знал, как выглядит эта мифическая бумажка, которую с недавних пор обязали требовать с каждого встречного, но и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что у бродяжки пропуска нет.
Странница не унизилась до уговоров и пошла прочь, но стражник догнал ее:
— Да подожди же ты! Я вот и сам думаю — сдался им этот пропуск. Тут у человека, может, горе случилось — так ложись у входа и помирай? Ты проходи. Вон там лохань для лошадей, у стены — умой лицо, не пугай народ. Слышишь меня?
