Андрей Легостаев - Трон Валузии

День всеславия великого бога Хотата жители Хрустального города испокон веков, с тех времен, как Атлантида и Лемурия поднялись из морских глубин, почитали больше всех остальных праздников, исключая, разумеется, лишь празднования дней всемогущего Валки.

Солнечные лучи переливались на золотых шпилях и отражались в окнах древних дворцов столицы Валузии. Нарядно одетые жители прославленного города, принеся жертвоприношение могущественному богу в величественном храме, торопились на улицу, уступая место следующим, жаждущим возблагодарить всемилостивого Хотата за спокойную жизнь и мудрого правителя, которым наградила их судьба.

Выходя из мраморного храма Валки и Хотата, горожане поспешали к площади перед царской Башней Великолепия. Там, у Топазового Трона правителей древней Валузии, в окружении лучших воинов мира Алых Убийц, на белоснежном коне с тщательно расчесанной длинной гривой, восседал неподвижно, словно непоколебимая статуя самому себе, правитель древней Валузии царь Кулл.

Те горожане, что были одеты победнее, издали любовались могучей фигурой царя‑воина, восхищаясь его видом и невозмутимой, уверенной в себе позой. Они выкрикивали благодарности и мудрому Хотату, и всевидящему Валке, и справедливому мужественному царю Куллу, хранящему покой народа Валузии.

Жители и гости Хрустального города знали, что едва лишь огромное жизненесущее солнце начнет склоняться к земле, собираясь на покой, на площадь для простого народа выкатят огромное бочки с игристым янтарным вином и разведут костры, на которых зажарят для угощения сотни жертвенных быков. В предвкушении этого волнующего события валузийцы славили мудрого царя, введшего в празднование великого Хотата этот великолепный обычай.

Аристократы и богатые горожане, в сопровождении личной охраны приближались к царю, кланялись ему, касаясь пальцами унизанными перстнями с драгоценными каменьями каменных плит площади, и выражали благодарность — за процветание, за спокойную жизнь, за следование заветам могущественного Хотата.

Представители древних родов со всех городов Валузии, послы всех держав, известных Семи Империям, спешили поздравить царя Кулла с великим праздником, демонстрируя жителям столицы пышность своих нарядов и красоту сопровождавших их женщин, подчеркнутую изысканными украшениями и одеждами, не скрывающими их безукоризненных прелестей.

Царь, возвышавшийся над толпой на своем верном скакуне, лишь кивал в ответ на вычурные приветствия, зачастую переходящие в неприкрытую лесть. Он знал, что за этими словами нередко скрывается тщательно загнанная в закрома души, но от этого не менее лютая ненависть к нему. Многие представители древних родов Валузии презирали его, варвара, силой захватившего древний трон, голыми руками задушившего прежнего царя‑деспота.

Кулл знал, что нельзя терять бдительности и осторожности ни на минуту — слишком многие жаждут его гибели. Ни один летописец не ведал, сколько за годы правления Кулла на него было совершено покушений, поскольку царь, в жилах которого текла дикая кровь атлантов, не считал нужным докладывать об этом кому бы то ним было, а сам давно сбился со счета. Лишь многочисленные шрамы на могучем бронзовом теле царя говорили о битвах, сражениях и поединках — как с благородными противниками в честном бою, так и с подлыми убийцами, пытавшимися нанести удар из‑за угла.

Время покушений — мрак ночи; сейчас в сиянии ослепительного солнца, покровительствующего Валузии и ее царю, в окружении бесстрашных Алых Убийц, беззаветно преданных повелителю, под взглядами тысяч и тысяч подданных, ему не угрожали никакие покушения. И царь‑воин, глядя на толстеющих мужей, забывших которой стороной берут в руки меч, мечтал о тех временах, когда в уши рвется грохот битвы, звон мечей и крики раненых, заглушая все остальные звуки, а безумный ветер обжигает лицо и только успеваешь наносить удары и отражать атаки, не разбираясь твоя ли кровь хлещет из ран, превратив белые одежды в красные, или это кровь многочисленных врагов, уже павших, но на смену им идут все новые и новые…

Но все спокойно на границах Валузии, враги, словно трусливые псы поджав хвосты, зализывают раны и присылают толстых напыщенных от собственной важности послов, подносящих дорогие и ненужные ему подарки — золотые статуи, бриллиантовые украшения, серебряную посуду… Изредка кто‑нибудь догадается подарить оружие, но еще не видел Кулл меча лучше, чем его собственный, неоднократно спасавший ему жизнь.

Царь Кулл скучал на этом великолепном и пышном празднестве, изредка бросая взгляд в сторону неподвижных, но готовых в любую секунду броситься в бой, Алых Убийц. Лишь они радовали его взгляд.

Он почти не слышал льстивых и насквозь лживых речей кланяющихся ему знатных послов и аристократов. Он думал, куда бы отправить свою армию в поход. Войска, не должны застаиваться в столице, обрастая семьями и покрываясь ржавчиной безделья, как боевой меч не должен долго скрываться в ножнах, чтобы не потерять блеска и остроты. Но на границах все спокойно и даже лемурийские пираты, известные по всему миру дерзостью и отчаянностью, не смеют показаться в ближайших морях, страшась одного лишь вида валузийского флага.

Благородные лорды и знатные послы далеких стран, приветствовав царя, спешили в просторные сады с утопающими в зелени великолепными фонтанами искрящимися на солнце мириадами алмазных брызг, дожидаться часа, когда их пригласят на праздничный пир в царский зал, который мог вместить больше тысячи человек.

Казалось знатные люди, желающие выразить почтение царю древней Валузии, будут идти до поздней ночи, но Куллу не составляло труда сидеть в этой величественной позе воина, готового к бою, сколь угодно долго; его тело давно привыкло к любым нагрузкам, в том числе и вот к такому многочасовому сидению в седле с гордо расправленной спиной.

Но солнце, освещающее пышный и радостный праздник, перевалило высшую точку и скоро настанет пора идти в пиршественный зал и там вновь слушать здравицы и льстивые речи.

Алые Убийцы, стоявшие за царем, расступились и к Куллу подошел его главный советник Ту — уже немолодой, представительного вида мужчина, видевший на своем веку четверых валузийских царей, но считающий, что о лучшем, чем Кулл глупо даже и мечтать.

— Ваше величество, у меня важное сообщение, не предназначенное для чьих‑либо ушей, кроме ваших, — с поклоном тихо произнес Ту.

Кулл повернулся к своему верному сановнику, не раз рисковавшему жизнью ради него и мудрыми советами доказавшему свою преданность, и по лицу стареющего царедворца понял, что речь действительно идет о чем‑то крайне важном.