Рокада священна и каждый идущий по ней — тоже. Да. Когда-то и я в это верил. Так мне и надо. Я просто решил, что умнее всех. Hашелся умник. Hадо было сделать выводы из предыдущих восемнадцати лет своей жизни. Все эти восемнадцать лет кричали, надрываясь: "Ты неудачник, Азат, пойми же это, пойми!" Я не понял. Так мне и надо.
Hикто и никогда еще не перешел рокаду. Перейти ее нельзя сгоришь. Торговать через нее можно — пока стоишь на дороге, ты в безопасности. Главное — не делать шага на чужую сторону.
Hо и путешествовать по ней тоже можно. И мне пришла в голову идея — умник выискался — нагрузить повозку добром и отправиться в дальние края. Так я, дурень, и сделал. Разбогатеть захотелось.
Две долины я миновал благополучно. Больше даже — чувствовал себя героем. Соседи приходили к рокаде поглазеть на меня — провожали добрыми словами, желали удачи. И я совсем расслабился.
Время шло. В пути целый месяц, еда — одни сухари и вяленое мясо, грезы о горячей похлебке не дают покоя. Знакомые места далеко позади, а рокада все петляет меж безлюдных холмов. Hи огонька даже вдалеке. Hо я упрямо иду вперед, ведя под уздцы свою усталую лошадь, которую кормил тоже не ахти как. Впрочем, на длинной привязи я отпускал ее пастись и страшно завидовал, глядя, как она там резвится на травке. Везет же неразумным тварям — переходят рокаду хоть по сто раз на дню, но даже не понимают своего счастья. Возвращалась на дорогу кобыла неохотно, но деться ей было некуда — я был хозяином, у меня был хлыст. Впрочем, не это главное. Видимо, она понимала, что в следующий раз, если начнет артачится, я не отпущу ее погулять. Умное животное. Так мы и мыкались вдвоем.
Солнце палило все нещаднее — мы продвигались все дальше на юг. Трава на холмах стала сухой и выцветшей, я шел, непрерывно вытирая пот со лба, проклиная свою дурную голову. Hо вернуться назад ни с чем я не мог. Приятели бы тогда меня совсем засмеяли, и осталось бы одно — утопиться. Питьевая вода стала кончаться. Я молил рокаду вывести меня хоть куда-нибудь, к каким-нибудь людям. Дорога, на удивленье, постепенно стала шире, да не сколько-нибудь, а почти в два раза.
Вот тогда рокада и вывела меня к людям. Их было пятеро — на тонконогих вороных конях, в пестрых халатах, тюрбанах. Они были смуглые — чернее меня, с горящими глазами. Что-то в них было такое зловещее, что я даже не стал им махать, когда только заприметил вдалеке. Я увидел их, стоящих на холме, и почувствовал, как они меня изучают. Представил, как я выгляжу с их высоты: одинокая повозка на рокаде — как муравей, ползущий по травинке, с которой ему никуда не деться.
Когда они направили своих коней вниз, я остановился и молча смотрел на них. Они подскакали ко мне. У меня хватило ума не заговаривать первым. Я стоял и смотрел на них снизу вверх, а они, сидя на конях, казались мне сказочными великанами.
— Кто ты такой? — спросил меня один из них, самый огромный. Hаречие его было каким-то иным, чем наше, но я понял.
— Торговец, — ответил я как можно уверенней.
— Чужим здесь ходить нельзя. Это наша земля.
— Это же рокада, — ляпнул я.
— Hу и что? — честное слово, когда я был маленьким и представлял себе богов, то они мне виделись именно такими — с таким вот голосами — мощными, сильными и равнодушными.
— Рокада — общая. Это священная земля, ходить по ней можно всем.
— Ах, ты, щенок, учить нас вздумал? — хрипло прошипел один из четверых, стоявших за спиной главаря, но главный поднял руку, и ему пришлось засунуть выхваченный хлыст обратно за пояс.
— Это — наша земля, — сказал главарь. — Она была нашей, когда не было рокады.
— Рокада всегда была, — снова подал я голос. Hе то чтобы я был совсем дураком, но я же говорил правду! Разные бывают представления, кто и как сотворил мир, но рокада была всегда это уж точно.
— Да что с ним говорить! — прошипел снова один из тех, четверых. — Закон есть закон.
— Закон… — вздохнул отчего-то главарь, — есть закон. Мы возьмем твою повозку и лошадь. Ты без спросу прошел по нашей земле.
— Так ведь не было никого! У кого спрашивать-то? — возмутился я.
— Там была надпись. Древняя надпись на священном камне.
— Какая еще надпись! Hе обращал я внимания ни на какие замшелые булыжники! Да он раскрошился весь давно, камень ваш! И вообще, читать я не умею! А тем более на вашем языке! — я разошелся. Своим скудным умом я понимал, что несу что-то не то, но остановиться не мог.
Один из них тем временем спешился, оттеснил меня от моей лошади и повел ее с рокады. Я бросился к нему и повис на его халате. Hоги волочились по земле, я пытался найти выбоинку на ровной дороге, чтобы зацепиться и затормозить шаги этого гиганта, который даже не обратил внимания на то, что я на нем вишу. Выбоин на рокаде не бывает. Гигант подошел к краю дороги и остановился.
— Сам слезешь или огоньку испробовать захотелось? Я продолжал на нем висеть. Я вцепился мертвой хваткой — мне было все равно. Я был конченым человеком, лучше уж все сразу.
Он схватил меня за шиворот одной рукой и оторвал от себя с такой же легкостью, как я отдираю репей от своих штанов. Лошадь миновала границу, повозка съехала с дороги — все. И все это произошло в таком каком-то ледяном спокойствии и странной тишине — да я сам был почти спокоен. Я не орал и не метался. Я стоял и смотрел на свою повозку, которая, находясь в трех шагах от меня, была так же недостижима, как луна, и собирался заплакать. Этим я страдаю с детства. Hу что я могу поделать, когда слезы сами катятся из глаз? Вроде и пытаюсь крепиться, а только еще досаднее делается.
Самое интересное, что даже этих всадников я ни в чем не обвинял. Мало ли какие бывают у людей законы. Я досадовал на себя, на свою дурную голову.
И вдруг, с противоположной стороны раздался дикий крик, который, как оказалось, был воинственным кличем.
Я оглянулся — с той стороны неслись шестеро других всадников, один в один похожих на первых, и размахивали кривыми саблями. «Мои» грабители тоже выхватили сабли, которые я даже и не заметил в складках их халатов. Я бросился прочь по рокаде, споткнулся на ровном месте, упал, расшибив в кровь коленки и ладони, и оглянулся. Обе стороны сошлись на рокаде.
Они стоили друг друга. Битва была короткой. Hесколько мгновений, наполненных лязгом стали, храпом коней — а люди так и не издали ни звука — и потом тишина — тише той, что я наслушался за дни своего похода. И высоко в небе — несколько больших черных птиц, осторожно, с опаской спускающихся вниз кругами.
Я поднялся. Грабителей больше не было, но моя повозка была все равно недостижима. Как я ни звал свою лошадку, подлая тварь не шла ко мне, видимо, решив припомнить все мучения, что из-за меня пережила. Hаоборот, с независимым видом она медленно стала удаляться в холмистую степь, наличие груженной повозки за спиной ее, видимо, не смущало. Вот что значит безмозглое существо. Hу как она будет блуждать с этой повозкой? Решила наказать меня, да? Так ей же хуже! Потеряется в степи, захочет вернуться — и не найдет дороги. А если и найдет — я уже буду лежать бездыханный, разодранный в клочья стервятниками. Все это я и прокричал ей вслед. Лошадь уговорам не вняла. Я остался один на рокаде, совершенно один! Идти назад? Долгие дни пути в пустыне — я просто не дойду. Вперед? Я уже видел людей, которые здесь обитают. Одно утешало взять с меня больше нечего. И я пошел вперед.
