Василий Доконт - Траурный кортеж

— …Господин капитан, лошади отравлены, — Ахваз стоял навытяжку с таким виноватым видом, словно это он их отравил, — У нас нет больше лошадей.

— Опоздали! — Фирсофф подошёл незаметно и всё слышал, — Ловушка захлопнулась! Мост — это был знак свыше, нам не следовало ехать дальше.

— Найти косоглазого!.. И всех его безъязыких!.. — Паджеро рассвирепел, чувствуя то же, что и Ахваз — вину за недосмотр, — Я их на куски, своими руками…

— Господин капитан, Ваше Величество, — от волнения солдат перепутал порядок доклада, — хозяин постоялого двора сбежал вместе со слугами — там, в углу, хорошо замаскированная калитка…

— Они сбежали, капитан, пока мы рассматривали монеты, — король был спокоен, — Ещё не всё потеряно, Паджеро. Сколько до аквиннарской границы? Час езды? Надо послать лучших разведчиков на пост пограничной стражи. Надеюсь, командир стражей не потерял голову от страха и придёт нам на помощь. А мы будем держаться, сколько сможем. И пусть идут лесом — дорога может быть перекрыта.

— Ахваз! Ахваз! Ах, да, ты здесь. Слышал слова Его Величества?

— Так точно, господин капитан!

— Возьми, кого считаешь нужным и — вперёд! Если дойдёшь, считай себя капралом.

— Берите выше, капитан. Если Ахваз сумеет привести помощь, мы подумаем над сержантскими нашивками. Не так ли, капитан? — король ободряюще похлопал по плечу растерявшегося солдата, — Да, пожалуй, это стоит сержантского чина.

Ахваз отобрал четырёх солдат, и они, закутавшись в нарезанные из белых скатертей балахоны, скрылись за частоколом…

Зимний сосновый лес полон сказочного волшебства, особенно ночью, когда стволы могучих сосен видятся почти чёрными на фоне искрящегося в звёздном свете снега. Кажется, будто тысячи одетых в тёмное великанов сошлись посмотреть на дерзких козявок-людей, пробирающихся через их ледяные владения.

Они не страшат, не пугают, не бросаются на усталых путников. Просто стоят и смотрят, изредка, ради шутки, стряхивая на них снежные сугробы со своих высоких, в мохнатой хвое, шапок. И молча улыбаются, глядя, как эти козявки барахтаются, выбираясь из снежных завалов, озябшие и злые на неуместные великаньи шутки. И, выбравшись, движутся, спешат дальше, к неведомой великанам цели, оставляя за собой глубокую борозду на мягкой снежной перине…

Пятеро закутанных в белое людей бегом передвигались по зимнему лесу, смешно задирая ноги, обутые в тупоносые кавалерийские сапоги, и пар от глубокого, из-за бега, дыхания намерзал ледяными сосульками на бородах и усах бегущих людей. Сквозь прорехи в белых, изодранных о кусты и завалы, покровах временами тускло отсвечивал металл доспехов, и тогда можно было понять, что бежали солдаты, и дело, заставившее их бежать через лес, ночью, по глубокому снегу — дело срочное, дело военное, и нет силы иной, кроме смерти, чтобы остановить этот неистовый бег.

По борозде, пропаханной ими в снежной целине, легко прослеживались все препятствия, преодолённые ими на трудном пути через зимний лес, и все неприятности, случившиеся с ними от самого его, пути, начала, которым служил глухой частокол постоялого двора «Голова лося».

Вот первая серьёзная преграда — бурелом, сквозь который солдатам пришлось перебираться. Обходить было далеко, да ещё и через овраг, которому не видно ни конца, ни края, и глубина которого неизвестна: под снегом как определишь?

Здесь, на буреломе, кто-то из них напоролся на острый сук и был ранен: капли замёрзшей крови хорошо видны на снегу даже сейчас, при тусклом свете звёзд. И, верно — один из солдат отставал всё больше и больше. Он уже не бежал — устало брёл, еле переставляя ноги, и товарищам приходилось постоянно останавливаться и ждать его. И было им совсем не до сказочных чудес ночного зимнего леса: чувствовалось, что они напряжены и полны досады на непредвиденные задержки.

Сильнее всех нервничал главный среди солдат. Как ни странно, но он был и самым молодым из них. Усы только едва пробиваись на его мальчишеском пухлом лице, и, если бы не намёрзший от жаркого дыхания лёд, и вовсе не были бы видны. Следов же бороды — нет и в помине.

Раненый понял причину волнения своих сослуживцев и глухо процедил сквозь сцепленные от боли зубы:

— Идите, не ждите меня. Время… Не теряйте впустую время…

Главный, с облегчением и радостно кивнул (радостно — оттого, что это решение принял не он), и отдал приказ одному из здоровых солдат:

— Останься с ним и помоги сделать перевязку. Разведите костёр, но только где-нибудь в укрытии, чтобы огонь не было видно издалека.

И трое не стали больше ждать, трое побежали дальше.

А вот место, где борозда пересекла замёрзший ручей, и лёд, местами, на ручье взломан — ясно, что кто-то провалился, продавил своим весом ледяной панцирь над никогда не спящей водой, и продолжал теперь путь с мокрыми ногами. Хоть и не глубок ручей, но в зиму, в мороз, и той небольшой порции воды, что набралась за голенища кавалерийских сапог солдата, с лихвой достаточно, чтобы оставить его без ног. В лучшем случае, с отмороженными пальцами.

Но не до этого было солдатам, им некогда останавливаться, чтобы обсушиться или, хотя бы, сменить носки. Солдаты бежали дальше, продираясь сквозь чащу мелких сосенок. Летом здесь, наверное, полно маслят, и этот густой соснячок вызывает радостные крики у местных грибников. Но сейчас — это преграда, разрывающая в клочья белую ткань, маскирующую солдат на ослепительно белом снегу.

А это место ещё одной трагедии: невысокая гранитная горка, которую никак не обойти, и подниматься солдатам пришлось по склону, весь день обогреваемому солнцем. Снег здесь подтаивал под солнечными лучами и превращался к ночи в гладкое зеркало льда. И заскользил обледенелый сапог, побывавший в ручье… И свалился солдат, не устоял. И упал неудачно — хрустнула кость правой ноги, застрявшей между камнями. Ойкнул солдат и потерял сознание. А нога его изогнулась под неестественным углом и в неположенном месте. Перелом. Такая вот беда.

Главный замер в растерянности: новая задержка, когда каждая минута дорога.

Да и не справиться им вдвоём с раненым. Такого богатыря и вчетвером бы не унесли. Эх, Ставр, Ставр… Как же ты — так?!

— Помоги, Ахваз, — второй солдат склонился над зажатой камнями ногой Ставра, — Давай, освободим ему ногу. Потом ты уйдёшь, один. Один ты быстрее доберёшься. Как думаешь, далеко ещё?