– Ты сделаешь это? – спокойней спокойного спросила она, пытаясь разглядеть в его глазах следы недоговорённости.
– Конечно. Ты же моя жена. Для тебя я сделаю всё, что смогу. И что позволят обстоятельства, – на диво искренно получилось у него.
Искренней всего звучали оговорки, что не позволяли трактовать клятву, как нечто всепоглощающее и неотвратимое. Таких клятв Саилтах не давал никому: не позволял надеть на себя ошейник, против чего принца крови предостерегали с детства всеми доступными способами. Это въелось в него почище неистребимого загара на лице вечно кочующего по стране короля-воина.
– Ты…, – начала, было, Диамель и внезапно…
Чудо из чудес: она смутилась. Опустила глаза и даже почти улыбнулась – надо же, она и так умеет.
Саилтаху вдруг пришла в голову мысль, что прежде его как-то не отягощала: она ведь вдова. Значит, был какой-то там муж, которому Диамель наверняка улыбалась. Которого любила и…
Его передёрнуло.
Саилтах Рашдар Восьмой не привык делить своих женщин с кем бы то ни было. С покойником – попытался пробиться к нему здравый смысл. Даже с покойниками – зло упёрся он. Ничего она тебе не должна – одёрнул его здравый смысл – и никогда не станет добиваться твоей благосклонности. Это ты должен разбиться в лепёшку, но выколотить из её головы всяких там покойных мужей, первую любовь и прочие нестерпимые бредни.
Он не потерпит соперников – взбеленился король и…
Очнулся. Обнаружил, что его лапы жёстко сдавили плечи хрупкой женщины. Что та морщиться от боли, но терпеливо сносит взрыв монаршей дурости. Саилтах отдёрнул руки и невольно подался назад. Глухо пробормотал:
– Прости. Не понимаю, что на меня нашло.
– Я прощу что угодно, лишь бы ты не взял назад своё обещание, – спокойно заверила Диамель, потирая плечи.
– Ты что, ненормальная?– вырвалось у него.
– Неужели все твои женщины были нормальными? – вежливо осведомилась она. – Получается, я неповторима?
И тут его отпустило. Он заржал, как ненормальный: гулко, взахлёб, до слёз. Согнулся, упёрся руками в колени и выпускал из себя сволочное напряжение последних дней, что породил клятый ритуал Лиатаян. На пороге залы рыготал и покряхтывал Унбасар – ему тоже досталось: друг чересчур близко к сердцу принимал неурядицы короля.
Наконец, приступ очищающего хохота пошёл на спад. Саилтах выпрямился, в последний раз утёр слёзы и новыми глазами посмотрел на ту, которую судьба подбросила ему в жёны.
– Мы отправимся в путь сразу после церемонии? – невозмутимо поинтересовалась Диамель.
– Да хоть прямо с неё, – весело объявил король. – Можешь надеть дорожный костюм прямо под свадебное платье.
– А свадебный пир я прикажу уложить в дорожные мешки, – всё с той же невозмутимостью предложила невеста.
– И брачное ложе?– иронично уточнил жених.
Диамель укоризненно покачала головой:
– Если пожелаешь, брачную ночь мы проведём здесь. До отъезда. Надолго нас это не задержит.
– Ну, уж нет, – скривился Саилтах. – После этого меня уж точно в седло не затащишь. Так что отложим… до лучших времён. Ладно, моя королева, я пойду. А то уже во всём теле зудит. Пропотел, будто каторжник в руднике.
Грубое замечание закоренелого вояки не произвело на Диамель никакого впечатления. И король отметил для себя ещё одно достоинство жены: не страдает дурацкой напыщенностью высокородных девиц. Он этого вдосталь нажрался, стараясь не нарываться на всякие там «фи», обращённые к его неотёсанности.
Глядишь, ещё какие-то достоинства обнажаться – размышлял Саилтах, скрывшись в своих покоях. А там и до самой королевы дело дойдёт: обнажится перед ним по доброй воле. И он, наконец-то, перестанет чувствовать себя в собственном доме каким-то бродягой, что забрёл не туда.
Глава 4
Диамель проводила его взглядом. И едва хлопнула массивная дубовая дверь, ошарашенно выдохнула: не может быть! Ей в голову не приходило, что желаемое само упадёт в руки. Металась тут, мучилась, придумывая неосуществимые планы побега в ущелье демонов.
Неосуществимый – подобных вещей она не знала, и знать не хотела. С малых лет оставшись сиротой, очень быстро осознала: самый верный и надёжный её помощник она сама. В семье дядюшки, принявшей сиротку, было многолюдно и шумно. Его многочисленные дети по большей части выросли – половина создали собственные семьи и завели детишек. Но все они предпочитали проводить в отчем доме как можно больше времени. И селились поблизости, и роились.
Дядюшка слыл человеком состоятельным и хлебосольным. Но главное, терпеть не мог тишины в доме. Дети, их мужья и жёны с удовольствием свозили к деду внуков, оставляя их порой на несколько дней. У Диамель была целая куча приятелей для игр – казалось бы, чего же лучше? Но её страшно тяготило всё это пёстрое многоголосое и многоногое существо, шум от которого стоял в ушах даже ночью. Сытая невозможная жизнь под крылом опекуна настолько допекла, что первый явившийся к ней жених получил немедленное и вполне искреннее согласие.
Диамель даже не задумывалась о том, что ей досталось. У мужа было одно достоинство, затмевавшее всё остальное: он тоже был сиротой и жил так далеко от дядюшки, что частые визиты к опекуну сделались невозможными. Впрочем, невозможным оказалось и познание иных достоинств супруга. Вместе они прожили всего лишь три бестолковых месяца, что провели в постоянной суете. Накануне свадьбы муж купил для неё хороший дом на побережье, однако обставить его не успел. А Диамель так и не успела узнать его получше, занятая бесконечным обустройством дома.
К тому же, будучи торговцем, он часто уезжал. В последней такой поездке его обоз ограбили. Отважный молодой торговец – крепкий и умелый в воинском деле – защищал своё добро, как горный барс. Его привезли к жене… Верней успели довезти, чтобы он испустил дух на её коленях. А перед смертью узнал, что через полгода станет отцом.
Стыдно признать, но кончина мужа не стала для неё горем. Что ж тут поделаешь, когда оно так и есть? К тому же Диамель полностью поглотило ожидание ребёнка: она будто бы ослепла и оглохла, запершись наедине с этим самым ожиданием. Тем временем родня мужа – она и половины их в глаза не видала – растащила почти всё его имущество. Почему бы и нет, раз вдова такая дура? Даже дом потеряла по каким-то там хитроумным запутанным не единожды перезаложенным закладным.
Её, что называется, пустили по миру – и новорожденную дочку не пожалели. Дядюшка приехал за ней самолично, что для такого домоседа, как он, целое дело. Диамель не просила помощи, но он примчался. Осрамил родню мужа на весь их город и забрал своих девочек, наплевав на робкое невнятное предложение пересмотреть дело с наследством.
Теперь жизнь в его доме уже не казалась такой уж невыносимой. Диамель обустроила собственный уголок, в который старались без нужды не соваться – входили в положение якобы горестной вдовы. Неприлично, конечно, так обманывать близких людей, однако Диамель не разубеждала тех в общем заблуждении на свой счёт. И тем обеспечила себе относительный покой на целых шесть лет.
А потом грянула подлинная беда: она вытащила тот проклятый жребий.
Руки задрожали, и дорожная куртка, которую она разглядывала, вспоминая прошлое, выскользнула из ватных пальцев. В висках застучало, коленки дрогнули, и Диамель поспешила сесть на край тахты.
– Госпожа? – тут же подскочила к ней одна из служанок. – Вам опять плохо?
– Всё хорошо, – вежливо, но холодно отстранилась она от девушки, входящей в узкий круг её личной прислуги.
Прислуги, что совершенно искренно считала себя неким особым сословием, отличным от прочих простолюдинов. Даже о торговцах эти люди отзывались с пренебрежением, от которого Диамель нешуточно коробило. Поначалу и в мыслях не было, но собственная прислуга в два счёта научила её огрызаться. Изображать из себя то, чем будущая королева не являлась, казалось недопустимым и унизительным: она родом из торгового сословия и не собирается за это извиняться!
