Думаю, до утра. До следующей деревни переход до темна, не успеют совершить, останутся на ночь здесь. Эльф задумчиво на меня посмотрел. Если кого решили убить, уже убили, остальных так и продержат до выхода по утру. Сейчас соберут провиант, часть скотины угонят назад через реку, вон видишь возле реки, шатры ставят?
Да. Я уже тоже заприметил возводимый отрядом барона Когдейра, лагерь.
Будут ночевать. Эльф выжидательно, смотрел на меня. Нам надо уходить, здесь мы ничего не сделаем и ничем не поможем.
Иди. Я кивнул ему в сторону леса. Присмотри за девочкой и знахаркой, я с наступлением ночи, спущусь, меня не заметят, вольюсь в толпу пленных, узнаю, что к чему.
А если, решат всех... Он недоговорил, отвернувшись.
Ты прав. Я еще раз осмотрел деревню. Могут и решить всех под нож.
Иллюзий по поводу всеобщей любви, всепрощении и человеколюбии я не испытывал. В моей прошлой жизни цивилизация пестрела моральными уродами, а уж тут вседозволенность диких времен могла не оглядываться ни на что, позиция сильнейшего не нуждается в одобрении.
Единственным верным решением будет оставить все как есть, и уйти, до полудня следующего дня. Он был прав, это было разумно, но вот совесть бешеным псом металась внутри груди с пеной у рта крича, что там люди, которые думают обо мне, там люди, которым я не безразличен и им нужна помощь.
Уходим. Тихо произнес я и уже тише, так, что сам себя еле услышал, добавил. Простите.
***
Ночь в лесу прошла спокойно, выбрав одну из опушек, стали лагерем. Априя беззвучно глотала слезы, Ви разрывалась между желанием немедленно бежать домой к родителям, и желанием остаться со мной. Настроение у всех было паршивым, лишь эльф в нашей компании выглядел невозмутимым, впрочем, о его эмоциях судить сложно, он немногословен.
Уже за полночь сдалась старушка, свернувшись на подстеленном лапнике и проваливаясь в тревожный сон. У костра остался я и эльф, Ви пристроив голову у меня на коленях, давно спала, словно щеночек, вздрагивая всем телом.
Ты странный ребенок, Уна. Леофоль буровил меня своими глазищами, подбрасывая веточки в костер. И не кори себя, есть вещи, которые выше понимания и наших желаний. Все сделано, верно, ты поступил верно, нельзя остановить лавину взглядом.
Я понимаю. Я погладил по голове девочку, от чего она улыбнулась во сне. Но разве от этого понимания, будет легче? Нет.
Вскоре я и сам уснул.
По утру, встали с предрассветным туманом, вновь раздув, потухший костер за ночь, подкрепились из припасов эльфа. Помятые, не выспавшиеся, немногословные и подавленные мы ждали, когда светило взойдет в зенит.
Я покидаю вас. Леофоль быстро доел, собирая нехитрый свой багаж. Дальше наши пути расходятся.
Спасибо вам господин эльф. Поклонилась старушка. Если бы вы не предупредили, даже не знаю, что бы стало с нами.
До скорого. Я не особо за ним смотрел, целиком погруженный в свои мысли.
Ты думаешь, мы еще увидимся? Эльф замер както странно на меня смотря.
Мир тесен. Дежурно выдал я.
Мир огромен. Он улыбнулся. Он не кончается этим лесом.
Я смотрел за его сборами, за тем как он скользит и двигается. Грациозный, утонченный, он случай в моей жизни в не самый из приятных ее моментов. Прощались не долго, молча, кивнув друг другу на прощание. Вскорости же и сами стали собираться в дорогу.
До окраины граничащей с домом Априи добирались часа три, подойдя к месту уже к полудню.
Дальнейшие события я плохо запомнил. Много боли, море, заливающее утратой и горечью какойто непонятной обиды, захлестывало меня с головой. Больше половины деревни не пережило этой ночи.
Дед Охта, лежал обгорелым куском мяса, на пороге сгоревшего дома с распоротым от и до животом вывалив пунцово синие внутренности на землю. Люди, немногие оставшиеся серыми безликими тенями ходили по пеплу, не находя себе места. Плачь, крики боли, стоны умирающих. Все смешалось, давя на мои плечи, заставляя пригибаться к земле, руки била дрожь, самому хотелось выть во весь голос, это было страшно, так страшно и отвратительно гадко, что даже идти кудалибо было выше сил, ноги подогнулись, я упал на колени, чувствуя как дорожки слез, бегут по лицу.
Иша, бедная женщина, промучалась всю ночь. Ее, как и других женщин, солдаты увели в лагерь, мужики, кидавшиеся на солдат пытаясь защитить своих жен, были вырезаны все до последнего. Самих же женщин порезали как скотину поутру у реки, бросив их тела голыми изломанными куклами.
Свою боль отдалить смог лишь заботой. Я не мог позволить увидеть Ви, своих родителей. Убитого отца и старшего брата, мать у реки стеклянным неживым взглядом смотрящую в небо.
Нельзя ей видеть это, пусть ей больно, пусть она знает, что потеряла сегодня свою семью, но пусть она не увидит того, как чудовищно люди могут поступать с людьми. Я не могу позволить ребенку ощутить такую боль, я просто не представляю, как бы она смогла бы жить дальше, и что бы это была за жизнь.
Ви я держал на руках, мы сидели возле дома Априи пока она носилась по деревне помогая в меру своих сил тем кому можно было еще помочь. Я качал ее, шепча какието слова, гладил по голове сам не сдерживая слез, и все говорил и говорил как заведенный: "не плач, все будет хорошо, все будет хорошо...хорошо...".
***
Вместе с оставшимися в живых жителями Дальней ушли в лес, собрав крохи после погрома и похоронив убитых.
Еды практически не было, благо лето и с голоду пока умирать рано. Из скотины осталось только две козы, которые спаслись изза того, что хозяева их в то утро увели на дальний луг, кормится, и про них никто практически не знал.
На месте старой деревни строится, и жить больше никто не хотел, уходили выше по течению реки, вроде бы там, в дне пути есть луг, его следующей весной можно будет распахать, рядом со временем поставить новые дома.
Пока же ютились в шалашах, но задел на зиму нужно было делать уже сейчас. Мое состояние было ниже не куда, не хотелось ничего, апатия не давала поднять рук, к тому же не лежала у меня душа ко всему этому сельскому быту, особенно теперь, когда все приходилось начинать с нуля.
Мысль была одна, нужно уходить. Теперь я никому ничем не обязан, теперь нет людей которые стали здесь моей семьей, те кому я был дорог, те кому я был не безразличен, те кто мне был семьей.
Вопрос о том, куда идти, не стоял, я прекрасно понимал, что сыт по горло крестьянским трудом, мысли мои были о Касприве, ближайшем, населенном пункте этих диких земель. Меня не пугала перспектива остаться одному, или же то, что, по сути, я, малолетний пацан которого как говорится соплей можно перешибить. А беспокоила меня по настоящему только Ви. В эти последние дни мы по настоящему были неразлучны, девочка переживала, стала замкнутой и молчаливой. От прежней юлы осталась половинка, за которую я теперь был в ответе, которая осталась единственным моим близким человечиком.
