— Не нравится мне это, Рэйт. Я волнуюсь за тебя.
— Ты? Волнуешься за меня? – Меч Горма, должно быть, упал в стычке, и Рэйт поднял его и прижал к груди. Если бы король увидел, что он позволил мечу лежать на холодном, то Рэйт получил бы еще удар, и куда сильнее. – Это что-то новенькое.
— Вовсе нет. Я давно волнуюсь за тебя. – Ракки нервно взглянул на дверь королевских покоев и, наклонившись вперед, заговорил тихо и страстно. – Мы могли бы просто сбежать. Могли бы найти корабль, который взял бы нас по Священной и Запретной, как ты всегда говорил. Как говорил раньше, во всяком случае.
Рэйт кивнул на дверь.
— Думаешь, он просто нас отпустит? Думаешь, Мать Скаер просто махнет нам рукой на прощание и улыбнется? – Он фыркнул. – Я думал, ты у нас умный. Это хорошая мечта, но пути назад нет. Ты забыл, как все было раньше? Когда мы голодали, мерзли и все время боялись?
— А сейчас ты не все время боишься? – Голос Ракки был таким тихим, что гнев Рэйта закипел и согнал весь ужас сна. Гнев был его ответом на большинство проблем, если уж на то пошло.
— Нет, не всё! – прорычал он, стряхивая меч Горма, отчего брат вздрогнул. – Я воин, и в этой войне завоюю себе имя, и достаточно денег, чтобы никогда больше не голодать. Это мое место. Я за него сражался, разве не так?
— Ага, сражался.
— Мы служим королю! – Рэйт попытался испытать ту же гордость, что чувствовал когда-то. – Величайшему воину по всему Расшатанному морю! Непобеждённому ни в одном поединке и ни в одном сражении. Ты любишь молиться. Так поблагодари Мать Войну за то, что мы здесь с победителями!
Ракки уставился на него через проход, стоя спиной к покрытому боевыми рубцами щиту Горма, широко раскрыв глаза, в которых отражался свет факела. Удивительно, насколько его лицо было похожим на лицо Рэйта, но как сильно отличалось выражение. Иногда казалось, что они словно две носовые фигуры корабля, одинаково вырезанные, но смотрящие всегда в разные стороны.
— Будет много убийств, – пробормотал Ракки. – Больше чем когда-либо.
— Наверное, – сказал Рэйт и лег, поворачиваясь спиной к брату, прижимая к себе меч Горма и натягивая одеяло на плечо. – Это ведь война.
— Просто я не люблю убийства.
Рэйт попытался говорить, словно это ничего не значило, но у него не очень получилось.
— Я могу убивать за нас обоих.
Тишина.
— Это меня и пугает.
Колл вырезал последнюю руну и улыбнулся, сдувая деревянную пыль. Он закончил ножны и теперь был доволен и горд результатом.
Ему всегда нравилось работать с деревом – у дерева нет секретов, оно не лжет, и резьба на нем никуда не исчезает. Не то что работа министра – лишь дым да догадки. Слова мудренее стамесок, а люди изменчивее, чем Мать Море.
По спине побежали мурашки, когда Рин потянулась через его плечо и коснулась пальцем одной из линий.
— Что это значит?
— Пять имен Матери Войны.
— Боги, это отличная работа. – Ее рука скользнула по темному дереву, задерживаясь на вырезанных фигурах, животных, деревьях, которые переходили одна в другую.
— У тебя золотые руки, Колл. Лучше всех.
Она надела на кончик ножен оковку, которую сделала сама, – блестящая сталь была выкована в форме змеиной головы и подошла идеально, как ключ подходит к замку.
— Посмотри, какую красоту мы можем делать вместе. – Ее почерневшие от железа пальцы скользнули между его пальцами, покоричневевшими от дерева. – Так и должно быть, верно? Мой меч, твои ножны. – Он почувствовал, как ее рука скользит по его бедру, и чуть вздрогнул. – И наоборот…
— Рин…
— Ну ладно, скорее кинжал, чем меч. – В ее голосе слышался смех, дыхание щекотало его шею. Ему нравилось, когда она смеялась.
— Рин, я не могу. Бренд мне как брат…
— Так не спи с Брендом. Делов-то.
— Я ученик Отца Ярви.
— Не спи с Отцом Ярви. – Он почувствовал, как ее губы коснулись его шеи, отчего сладкая дрожь пошла по его спине.
— Он спас жизнь моей матери. И мою жизнь. Он освободил нас.
Ее губы теперь касались его уха, она шептала так громко, что он сгорбился, и застучали гирьки, висевшие на ремешке у него на шее.
— Как же он освободил тебя, если ты не можешь сам принимать решения.
— Рин, я ему обязан. – Он чувствовал, как с каждым вздохом ее грудь прижимается к его спине. Ее пальцы согнулись и крепко сжали его руку. Она была такой же сильной, как и он. Может, и сильнее. Ему пришлось закрыть глаза, чтобы думать спокойно. – Когда закончится эта война, я пройду испытание на Министра, произнесу Клятву Министра и буду Братом Коллом, без семьи, без жены… ах.
Ее рука скользнула ему между ног.
— А что останавливает тебя до тех пор?
— Ничего. – Он развернулся, положил свободную руку на ее коротко стриженные волосы и притянул ее ближе. Они одновременно смеялись и целовались, жадно, влажно, споткнувшись о скамейку и скинув сумку с инструментами, которые со стуком рассыпались по полу.
Этим всегда заканчивалось, когда он сюда приходил. Поэтому он и приходил.
Она ловко, как лосось, вывернулась из его рук, метнулась к тискам и выхватила точило, уставившись на клинок, над которым работала, с таким видом, словно все утро больше ничем не занималась.
Колл удивленно моргнул.
— Что…
Дверь со стуком открылась, и вошел Бренд. Колл густо покраснел посреди комнаты – с оттопырившимися штанами.
— Привет, Колл, – сказал Бренд. – Ты чего здесь делаешь?
— Пришел закончить ножны, – прохрипел он. Его лицо пылало, он быстро отвернулся к столу и смахнул на пол какие-то стружки.
— Давай-ка посмотрим. – Бренд положил руку Коллу на плечо. Боги, это была большая рука, тяжелая от мышц, и к запястью вился шрам от веревки. Колл вспомнил, как смотрел на Бренда, когда тот принял на свои плечи вес корабля, который, так уж случилось, был на волос от того, чтобы раздавить Колла насмерть. Потом он подумал, каково это – получить оплеуху такой рукой, если Бренд узнает обо всем, чем занимались тут его сестра с Коллом. Он сглотнул, и это было более чем непросто.
Но Бренд лишь смахнул прядь волос с лица и ухмыльнулся.
— Прекрасная работа. Боги тебя благословили, Колл. Те же боги, что благословили мою сестру.
— Она… весьма одухотворенная девушка. – Колл неловко поерзал, чтобы расправить штаны, а Рин за спиной брата вытянула губы в дикой гримасе.
Боги, Бренд ничего не замечал. Сильный, верный и добродушный, как тягловая лошадь, но в невнимательности он установил новые стандарты. Наверное, на Колючке Бату не женишься, не научившись многое упускать из вида.
