Илар забрался на передовую повозку, рядом с сонным возчиком, снисходительно покосившимся на непрошенного соседа, скинул надоевший кожушок, вещмешок, и с легким трепетом вынул инструмент из чехла.
Проверить его состояние Илар так и не успел, и боялся, что тот непригоден для игры — или струны надорваны, или тело инструмента треснуто. Но нет — инструмент сиял на солнце красотой настоящего сокровища, струны были высшего качества — серебряные, изготавливаемые где‑то на юге (у них дома на далире были обычные, медные), очень дорогие, звенели они великолепно. Рука Илара привычно обхватила гриф инструмента, пальцы тронули серебро струн, и понеслась баллада — вначале тихо, несмело, потом все громче и громче. И вот уже Илар поет почти в полный голос, перебирая струны, весь отдавшись музыке.
Слова просты, как и всегда в балладах — любовь, разлука, измена и трагедия, радость и горе. Голос Илара несильный, но приятный, с легкой хрипотцой, вибрирующий, проникающий в самую душу.
Мать всегда ему говорила, что если бы он не был сыном уважаемых родителей, то снискал бы себе славу как музыкант — талант у него несомненный. И добавляла — пусть даже не думает о карьере бродячего музыканта! Позор для потомка древнего рода петь и играть за миску жалкой похлебки! Илар с ней согласен не был, но… возражать не осмеливался, во избежание слез и долгих, мучительных внушений на тему: «как неблагодарны дети, не слушающиеся своих добрых, мудрых родителей, знающих, что нужно детям и направляющих их на правильную стезю».
Когда Илар закончил петь, минуты две все молчали, потом стражник уважительно, без улыбки, сказал:
— Парень, да ты большой музыкант! Никогда бы не подумал — такой молоденький! Великолепно! Ты вообще‑то куда направляешься?
Илар на миг запнулся, не решаясь сказать правду, потом все‑таки ответил:
— В столицу иду. Хочу найти там себе работу. Я кроме как играть и петь ничего не умею.
— Но ты умеешь это делать хорошо! — довольно кивнул стражник — слушай, у меня предложение. Давай я поговорю с хозяином — он в пятом фургоне едет, в середине каравана, мужик хороший, может и позволит тебе ехать с нами? Мы в столицу едем, металл везем. А ты нам по дороге петь будешь — все веселее. Я командир охраны, Биргаз мое имя. Тебя как звать?
— Я И… Иссар — запнулся Илар — Иссар меня звать.
— Иссар, так Иссар — усмехнулся стражник, от которого не ускользнула заминка нового знакомого — так что, Иссар, говорить с хозяином?
— Конечно — счастливо улыбнулся Илар — если позволит, я буду вам петь на стоянках, могу рассказывать истории — я много знаю, и про создание Мира, и про битвы богов, и про путешествия на драконах героя Идруна, и про однорога, унесшего молодую деву Шессену, славящуюся своим дурным нравом — я тыщи историй знаю, не пожалеете! Только у меня еды нет. И денег нет. Так вышло…
— Да ладно — отмахнулся стражник — питаться будешь из нашего котла, небось не объешь. Спать можешь в фургоне, как и все. Можешь подрабатывать, кстати — в трактирах петь, мы все равно возле трактиров ночевать становимся. Спим только в фургонах, чтобы не обворовали. Шантрапы сейчас всякой столько, что только гляди! Ты, кстати, не воруешь? Смотри, не дай боги попадешься на воровстве…
— Да ты что… — обиделся Илар — я потому и остался без денег, что меня обворовали. Сам терпеть не могу воров и грабителей!
— Вот и хорошо. Я сейчас!
Стражник пришпорил коня и тот легкой рысью пошел вдоль каравана, к большому светлому фургону под полотняной крышей. Биргаза не было минут пять — в это время Илар, честно сказать, сильно волновался — вдруг хозяин каравана откажет! Зачем ему незнакомый парень, нахлебник, подозрительный тип с большой дороги?
Действительно — тут, на тракте, всякой шантрапы хватает.
Однако Биргаз вернулся довольным, и сходу сообщил:
— Хозяин согласен! Иди, подойди к нему, он на тебя посмотрит. Заодно и споешь. Оставь тут барахло — никуда не денется, мы следим. Инструмент только возьми.
Илар кивнул, и ловко спрыгнув с колышащейся на неровностях дороги повозки, погромыхивающей по булыжникам тракта, пошел к фургону хозяина.
Караванщик оказался добродушным на вид мужчиной лет пятидесяти, слегка полноватым, когда‑то обладавшим иссиня — черной шевелюрой, теперь полуседым, бородатым и курносым — типичный представитель расы торговцев, как черви пронизавших весь материк из конца в конец. Вся его жизнь проходила в дороге, и он не собирался терпеть лишения и страдать от недостатка комфорта. В его фургоне было все, что нужно для приятного времяпровождения — удобные лежанки, плита для разогрева пищи и кипячения воды, куча красивой посуды, а еще — симпатичная молодая жена, приятно улыбавшаяся незнакомцу.
Илар вскочил в фургон, усевшись на скамейку для погонщика, караванщик с интересом посмотрел на него, потом покосился на жену, изогнувшую в хитрой улыбке полные губы:
— Эй, эй, ты чего уставилась на молодого жеребца! Да при живом муже! Как тебя звать, молодое дарование? Иссар? Так? Я Юстан, а это моя похотливая жена Гатруза. Да ладно, не смущайся — шучу! Но на жену не заглядывайся! Не смотри, что я старый и толстый — бегаю медленно — все равно догоню, сяду на тебя, ты и помрешь!
Караванщик гулко засмеялся, его жена мило улыбнулась (на вид ей было лет двадцать с небольшим, не более), а Илар покраснел, чем вызвал у караванщика еще больший смех. Отсмеявшись, спросил:
— Ты вправду так хорошо играешь, как сказал Биргаз? Ну‑ка, побренчи нам чего‑нибудь!
Илар коснулся струн и запел песню про моряка, ушедшего в море и попавшего в плен к разбойникам. Он долго страдал в рабстве, а его любимая ждала, ждала всю жизнь, и только когда он стал седым и старым, моряка отпустили умирать на родину. И тогда он встретил свою любимую. Девушка так и не вышла замуж, состарилась, ожидая его у околицы деревни, а когда состарившийся на чужбине мужчина пришел, обнял любимую — оба упали мертвыми — их сердца не выдержали и разорвались.
Когда Илар закончил, жена караванщика плакала, вытирая слезы, а ее муж сидел грустный, будто заключил невыгодную сделку и теперь подсчитывает убытки. Он уважительно посмотрел на музыканта, и помотав головой, заявил:
— Это лучшее исполнение баллады, которое я слышал. А я слышал эту балладу раз десять, в разных вариантах. Ты и в самом деле талант! Только спой чего‑нибудь веселенькое, знаешь? А то мою любимую вогнал в слезы! Эдак у нее голова заболит, и ночью мне откажет! Знаешь песню про птичку с желтым клювом? Давай ее!
— Ну… она неприличная… — Илар смущенно посмотрел на Гатрузу — там есть такие куплеты, что при женщине как‑то неудобно петь… простите.
