— Да, юный Арилан?
Денис и сам устыдился того, сколь робко и просительно прозвучал его голос. Теперь он жалел, что вовремя не прикусил себе язык, но теперь, единожды начав, не было другого выхода, кроме как продолжать:
— Вы упомянули нечто именуемое Талмудом. Простите, отче, но я никогда не слышал ни о чем подобном.
— Талмуд, Талмуд… Ах, да, Талмуд, иудейская книга Закона.
— Иудейская книга? — Сама эта мысль показалась Денису поразительной. Разумеется, он и раньше слышал, что иудеев именовали «народом Книги», но единственной иудейской Книгой, которую он знал, была Библия… точнее, Ветхий Завет. Ему никогда и в голову не приходило, что у иудеев могут быть и иные священные писания.
— Ну да, да, ты все правильно понял. Насколько я знаю, это даже не одна книга, а сборник из нескольких, где записаны споры иудейских ученых по каждому пункту Закона. Дай подумать… Должно быть, они начали записи лет за сто до завоеваний Александра, которые имели место за два столетия до рождения нашего Господа и Спасителя… А закончили, кажется, еще лет через двести-триста после этого…
Денису нравилось считать себя поклонником диалектики, и сейчас он с трудом сумел сдержать свой восторг. Тысяча лет бесконечных споров!..
— Прошу простить мою настойчивость, отче, но нет ли в нашей библиотеке копии этого Талмуда? И не мог бы я изучить его?
Старый ученый не привык к тому, чтобы его перебивали. С суровым видом он уставился на четырнадцатилетнего наглеца.
— Юный Арилан, помилосердствуй. Я стар и устал. И я более чем заслужил отдых от твоей рьяности. Ты ведь даже еще не изучал иврит или Ветхий Завет, а для чтения Талмуда тебе понадобится еще и знание арамейского, который у нас не преподают. Если уж тебе так этого хочется, обратись к брату Меараду; в библиотеке было несколько томов… но предупреждаю сразу, что он мало чем сумеет тебе помочь… Хотя, возможно, и будет снисходителен к твоей дерзости!
С этими словами отец Джоссет с решительным видом вновь направился к двери, и более никто не осмелился его задержать.
Денис проводил взглядом старого священника, скрывшегося во тьме коридора.
Рьяность! Дерзость! Неужели свою жажду знаний он должен скрывать под теми же покровами тайны, что и дарование Дерини? А если так, то какова будет расплата для его бессмертной души? Любая тайна влекла за собой свою цену. Он давно уже осознал, чем придется заплатить ему. Строжайшей самодисциплиной прежде всего, если он желал стать священником, что запрещено для Дерини… Но неужели он также должен принести в жертву и свое любопытство? Что, если с уст его сорвется слишком умный вопрос, или он обнаружит перед посторонними знания, которыми никак не должен обладать? Но если он перестанет расспрашивать своих наставников, заметят ли эту перемену в поведении подозрительные попечители семинарии? Заподозрил ли недоброе отец Джоссет?
Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, Денис постарался набросить на себя личину спокойствия, которого отнюдь не ощущал в душе. С самого начала обучения он отдавал себе отчет в том, что должен преуспеть в этом обмане, но теперь впервые усомнился в своих способностях, и в этой мысли крылась наибольшая опасность. Для Дерини строжайше запрещено было даже пытаться поступить в семинарию, и если его обнаружат сейчас, он примет смерть на костре. Но, Иисусе, подумать только… Семь лет полного, абсолютного контроля над собой?..
Нужно как следует сосредоточиться на ментальных защитах и молиться о том, чтобы они выдержали. Пусть соученики и наставники считают его надменным одиночкой, но все лучше, чем постоянный страх разоблачения. И все же ему стоит поговорить с братом Меарадом; в конце концов, Джоссет буквально приказал ему сделать это!
* * *
Меарад пригласил юного ученика присесть за стол у окна, а затем, пряча улыбку, достал с полки тяжеленный том и поместил прямо перед ним.
Подросток наугад раскрыл книгу и принялся перелистывать страницы. Уже через считанные мгновения он усомнился: стоило ли обижаться на пожилого священника, когда тот упрекнул его в излишней дерзости? Разумеется, его привлекала возможность изучить ученые дискуссии, которые велись на протяжении тысячелетия, однако сейчас, когда перед жаждущим знаний юношей оказался сам искомый текст Талмуда, он впервые задался вопросом, — во что же он ввязался? Он тупо взирал на совершенно незнакомые буквы, покуда те не начали кишеть на странице, слипаясь воедино и превращаясь в чудовище, способное бросить вызов даже воображению опытного Дерини.
— Брат… — Денис откашлялся и попробовал снова: — Брат Меарад, можете ли вы помочь мне изучить все это?
— Юный Арилан, да ты хоть представляешь себе, о чем ты меня просишь? Даже если бы ты начал заниматься ивритом прямо сейчас и попутно продолжал все свои основные занятия, то к моменту окончания семинарии ты ничуть не приблизился бы к пониманию этой книги и был бы подобен ребенку, который, едва освоив алфавит, пытается читать Псалтирь. Это ведь даже не иврит, — это арамейский: родственный язык, разумеется, но столь же отличный от иврита, как койнэ от классического греческого. Тем не менее, в некоторой степени я владею ивритом, хотя и не так хорошо, как твои наставники, и если желаешь, могу научить тебя буквам — алфавиту, каковое слово само по себе происходит от названия букв алеф и бет, — а затем, возможно, мы разучим какой-нибудь псалом. Таким образом, ты сможешь сам судить, насколько тяжело дадутся тебе эти занятия, и в любом случае опыт несомненно пойдет тебе на пользу.
Денис предпочел не задумываться, что имел в виду под этими словами добросердечный монах. Глаза его загорелись от предвкушения, и он подвинулся, чтобы брат Меарад мог устроиться рядом со своим новым учеником и начать первое занятие.
* * *
Денис прикусил язык, чтобы не дать сорваться с уст ругательству, которое едва мог удержать, корпя над страницей написанного на иврите псалма. Мало того, что буквы здесь извращенным способом писались справа налево, но кроме того, многие из них были окружены крохотными черточками и точками, почти невидимыми глазу, но которые полностью меняли звучание и значение слов. Много раз Денису приходилось бороться с искушением использовать запоминающие способности Дерини, однако он опасался, что терпеливому Меараду покажется подозрительным столь стремительный прогресс его ученика. Так что ему оставалось лишь следовать обычным, веками испытанным путем всех семинаристов, — по одной ошибке за раз.
Однажды он рискнул прощупать сознание отца Джоссета с помощью своих ментальных способностей и был ничуть не удивлен, обнаружив, что старый священник регулярно осведомляется об успехах Дениса. Более того, ему показалось, что Джоссету доставляет огромное удовольствие наблюдать за тем, с каким трудом дерзкому юному щенку даются эти дополнительные занятия, не предусмотренные старшими. Денис ощутил немалое облегчение, узнав, что до сих пор никто не заподозрил в нем Дерини… Однако он не сомневался, что многие вместо этого считают его редкостным глупцом.
