— Вот они, поединки-то… Известно, кровь молодая, горячая… Мне-то что теперь… Что мне теперь, а?
Солль сплюнул, чтобы избавиться от металлического привкуса во рту. Светлое небо, до чего глупо всё вышло!
— Динар?!! — Тория просительно заглядывала лежащему в лицо.
Дворик пустел; уходя, высокий седой постоялец бросил в сторону Солля внимательный, с непонятным выражением взгляд.
Студента похоронили на деньги города — поспешно, однако вполне достойно. Город был обеспечен сплетнями на целую неделю; Тория обратилась с жалобой к бургомистру, и тот принял её — но только для того, чтобы выразить соболезнование и развести руками: дуэль происходила по всем правилам, и, хоть безумно жаль погибшего юношу — но разве не сам он вызвал господина Солля на поединок? Увы, дорогая госпожа, сей прискорбный случай никак нельзя назвать убийством; господин Солль неподсуден — он дрался на поле чести и, в свою очередь, тоже мог быть убит… А если покойный господин студент не носил оружия и не владел им — так это несчастье господина студента, но никак не вина лейтенанта Солля…
Со дня поединка прошло четыре дня, три дня прошло после похорон. Серым ранним утром Тория покидала город.
Неделя пребывания в Каваррене положила на её лицо чёрные траурные тени. Котомка студента оттягивала руку, когда она сама, без посторонней помощи, брела к ожидающему у входа экипажу; глаза, угасшие, окружённые тёмными кольцами, смотрели в землю — и потому она не сразу узнала человека, любезно откинувшего подножку кареты.
Чьи-то руки помогли ей забросить котомку на сиденье; механически поблагодарив, Тория подняла глаза и лицом к лицу встретилась с Эгертом Соллем.
Эгерт давно караулил невесту убитого им студента — сам до конца не зная, зачем. Возможно, ему хотелось извиниться и выразить сочувствие — но вероятнее, что навстречу Тории его толкала некая смутная надежда. Сам обожающий риск и опасность, он привык легко относиться к смерти, своей и чужой; что же может быть естественнее — разве победитель не вправе рассчитывать на долю наследства, оставленного побеждённым?
И Тория встретилась с Эгертом глазами.
Он готов был к проявлениям гнева, отчаяния, ненависти; он заготовил подобающие случаю слова, он собирался даже снести пощёчину от её руки — но то, что он увидел в по-прежнему прекрасных, хоть и убитых горем глазах Тории, отбросило его прочь, как удар пудового кулака.
Девушка смотрела на Солля с омерзением, холодным, гадливым, лишённым злобы — и от этого особенно страшным. В ней не было ненависти — но казалось, что её сейчас стошнит.
Эгерт сам не помнил, как ушёл — или убежал — прочь, долой с глаз, чтобы никогда больше не видеть, не встречаться, не вспоминать…
А спустя ещё день он сидел в «Верном щите» — мрачный, подавленный и злой. Карвер вертелся рядом, весело болтая попеременно о вепрях и о женщинах — традиционные кабаньи бои не за горами, будет ли отец выставлять Красавца, Мясника и молодого Боя? Кстати, о Солле спрашивала прекрасная Дилия, жена капитана, а пренебрегать ею просто опасно — отомстит… И с какой стати Солль, ставший в городе главным событием недели, отравляет унынием светлые дни такой неповторимой жизни?!
Солль чутьём улавливал в голосе приятеля некоторое приятное возбуждение; похоже, в глубине души Карвер радовался сознанию, что, победив на поле боя, великолепный Эгерт потерпел поражение на поле любви и сравнялся тем самым с прочими смертными. Возможно, рассуждая таким образом Солль возводил на Карвера напраслину — так или иначе, но болтовня друга утомляла Эгерта. Ногтем указательного пальца он вырезал борозды на потемневшей столешнице — да, он был во всём согласен с Карвером, только пусть, ради неба, заткнётся на минутку и даст своему лейтенанту возможность спокойно допить кубок…
В эту минуту дверь открылась, запуская в душный трактир струю прохладного воздуха и солнечный луч; новоприбывший постоял на пороге и, будто убедившись в том, что попал по адресу, вошёл.
Солль узнал его — это был странный седой человек, живший в «Благородном мече» вот уже дней десять. Пройдя мимо гуардов, он отодвинул стул от пустующего неподалёку стола и тяжело опустился на сиденье.
Не ведая, зачем, Эгерт наблюдал за ним краем глаза; в тусклом свете, наполнявшем трактир, ему впервые удалось рассмотреть лицо незнакомца.
Возраст седого постояльца невозможно было определить — не то сорок лет, не то девяносто; две очень глубокие вертикальные морщины прорезывали его щёки и терялись в уголках запёкшихся губ. Тонкий, длинный, обтянутый жёлтой кожей нос то и дело поводил крыльями, будто собираясь взлететь; глаза, прозрачные, широко расставленные, казались совершенно безразличными к окружающему миру. Приглядевшись, Эгерт увидел, как мелко подёргивается большое кожистое веко, лишённое ресниц.
Сам хозяин поднёс незнакомцу кубок с вином и собрался удалиться, когда тот неожиданно остановил его:
— Минутку, милейший… Мне, видите ли, не с кем пить. Понимаю, что вы при деле — ну так просто составьте компанию… Я хочу выпить за славных гуардов — истребителей тех, кто беззащитен.
Хозяин дёрнулся — он прекрасно понял, в чей адрес направлен тост. Пробормотав под нос извинения, добряк поспешил сбежать — и вовремя, потому что Эгерт тоже расслышал предназначенные ему слова.
Неспешно поставив свой кубок на стол, он наконец глянул незнакомцу прямо в глаза — по-прежнему спокойные, даже безучастные, будто роковую фразу сказал кто-то другой.
— За кого же вы пьёте, драгоценнейший господин? Кого это вы обозвали…
— Вас, — уронил незнакомец бестрепетно. — Вас, Солль, вы правильно побледнели…
— Я — побледнел?!
Эгерт встал. Он был во хмелю — но далеко не пьян.
— Что ж… — процедил он сквозь зубы. — Боюсь, что завтра кому-нибудь придёт охота обозвать меня истребителем немощных старцев…
Лицо незнакомца странно изменилось — Эгерт понял, что тот улыбается:
— Человек сам выбирает, кем быть, кем слыть… Почему бы вам не заколоть шпагой, скажем, женщину? Или десятилетнего ребёнка? Возможно, они будут сопротивляться удачнее, нежели это удалось вашей последней жертве…
Эгерт лишился дара речи; потерянный, обернулся к Карверу — тот, обычно острый на язык, теперь почему-то притих. Немногочисленные посетители трактира, хозяин в дверях кухни, маленький сопливый поварёнок — все затаились, будто ощущая, что происходит нечто исключительное.
— Чего вы от меня хотите? — выдавил Солль, с ненавистью вглядываясь в большие прозрачные глаза. — Кто вы такой, чтобы напрашиваться ко мне на шпагу?
