Солль тяжело дышал; мокрые волосы прилипли к вискам, по спине стекали струйки пота, а рука, держащая шпагу, гудела, как медный колокол.
— Неплохо, — выдохнул он, глядя в прозрачные глаза, — что ж вы сразу не признались, что вы — учитель фехтования, вышедший на покой?
С этими словами он ринулся вперёд, и, будь у этого поединка свидетели, они без колебаний подтвердили бы, что таких блистательных комбинаций рубака-Солль не выдавал ещё никогда.
Он скакал, как кузнечик, нападая одновременно справа и слева, сверху и снизу, продумывая партию на двадцать ходов вперёд, он был скор и безупречен технически, он находился в пике своей формы — и ни разу не добился успеха, хотя бы крошечного.
Все его удары попадали будто в каменную стену — наверное, нечто подобное ощущает телёнок, впервые сразившийся с дубом. Ни одна из комбинаций не доведена была до конца — противник, будто зная мысли Солля наперёд, выворачивал его затею наизнанку, переходил в контратаку — и Эгерт ощущал его клинок то у груди, то у живота, то у лица. Солль узнал, наконец, свою собственную игру со студентом — кошки-мышки; ясно было, что Эгерт вот уже добрый десяток раз мог быть убит — но зачем-то оставлен в живых.
— Интересно, — прохрипел он, отпрыгнув на два шага, — хотелось бы мне знать, кому вы продали душу… за ЭТО…
— Страшно? — спросил незнакомец. Это были его первые слова с начала поединка.
Эгерт смотрел на него — невиданной силой наделённого старика, равнодушного, с изрезанным морщинами лицом, с огромными холодными глазами без ресниц. Незнакомец даже не запыхался — дыхание его оставалось ровным, как и голос, как и взгляд:
— Страшно?
— Нет, — отозвался Эгерт презрительно, и светлое небо свидетелем, что это была чистейшая правда — даже перед лицом неминуемой, казалось, смерти Эгерт не испытывал перед ней трепета. Незнакомец понял это; губы его растянулись, как тогда, в трактире:
— Что ж…
Шпаги, зазвенев, скрестились; незнакомец сделал едва уловимое круговое движение клинком — и Эгерт болезненно вскрикнул, тут же решив, что ему вывернули кисть. Пальцы его разжались сами, и фамильная шпага, описав в сером небе дугу, бесславно шлёпнулась на груду прошлогодних листьев и утонула в них.
Прижимая пострадавшую руку к груди, Солль отступил, не сводя с противника глаз. Ему до смерти обидно было, что этим вот приёмом немощный старец мог обезоружить его на первой же минуте поединка, и что сам поединок, выходит, был всего лишь фарсом, игрой, поддавками…
Незнакомец смотрел на него и молчал.
— Так и будем стоять? — поинтересовался Солль, оскорблённый, но не испуганный. — Что дальше?
Незнакомец молчал, и Эгерт понял, что его собственные храбрость и презрение к смерти — тоже оружие, которым он сможет унизить своего победителя.
— Ну, убей, — он усмехнулся, — что ты ещё можешь со мной сделать? Я не жалкий студент, чтобы дрожать перед лицом смерти; хочешь увериться в этом? Ударь!
В лице незнакомца что-то изменилось, он шагнул вперёд — и Эгерт с удивлением понял, что тот действительно хочет ударить.
Убивать безоружного было в глазах Солля величайшей подлостью — он усмехнулся так презрительно, как только мог. Победитель его поднял клинок — не отводя взгляда, Солль бестрепетно смотрел на обнажённое лезвие у самого своего лица:
— Ну?
Незнакомец ударил.
Солль, так и не зажмуривший глаз, видел, как стальное лезвие будто размазалось в воздухе, подобно блестящему вееру; он ожидал удара и смерти — но вместо этого ощутил резкую боль в щеке.
Ничего ещё не понимая, он поднял руку к лицу — по подбородку катились тёплые капли. Манжеты рубашки тут же запятнались кровью; мимоходом Эгерт успел порадоваться, что снял мундир и сберёг его от порчи.
Он поднял глаза на незнакомца — и увидел его спину. На ходу пряча шпагу в ножны, тот всё так же неторопливо брёл прочь.
— Эй, — крикнул Эгерт, дурачась, — вы всё сказали, почтенный?
Но седой постоялец «Благородного меча» не оглянулся. Так и ушёл, не обернувшись не разу.
Прижав к щеке платок, подобрав фамильную шпагу и накинув на плечи мундир, Эгерт от души порадовался, что явился на дуэль без Карвера. Поражение есть поражение — даже если седой незнакомец был на самом деле покровителем воинов Харсом… Впрочем, нет. Покровитель воинов ценит обычаи, он не стал бы заканчивать дуэль таким странным и глупым образом…
Добравшись до берега, Эгерт встал на четвереньки и поглядел в тёмное, то и дело подёргивающееся рябью зеркало. На щеке у Эгерта Солля, отражённого в воде, темнела длинная глубокая царапина — от скулы до самого подбородка. При виде её отражение скептически поджало губы; несколько красных тёплых капель упали и растворились в холодной воде.
2
Возвращаясь в город, Эгерт очень не хотел встречаться ни с кем из знакомцев; может быть, именно поэтому на первом же перекрёстке ему случился Карвер — крайне возбуждённый:
— Старик вернулся в гостиницу невредимый, как полная луна… Я уж подумал… А что это у тебя с лицом?
— Киска поцарапала, — процедил Эгерт сквозь зубы.
— А-а… — протянул Карвер сочувственно. — Я уж подумал, не сходить ли к мосту…
— И присыпать землёй моё остывшее тело? — Эгерту расхотелось сдерживать раздражение; глубокая царапина на щеке перестала кровоточить, но горела так, будто к лицу приложили раскалённый прут.
— Ну… — протянул Карвер неопределённо и тут же добавил, понизив голос: — А старик-то уехал, сразу же уехал… У него и конь уже стоял под седлом…
Эгерт плюнул:
— Мне-то что?! Одним сумасшедшим в городе меньше…
— Я тебе сразу сказал, — Карвер рассудительно покачал головой, — безумцев, знаешь ли, по глазам видать… У этого глаза совсем ненормальные, ты заметил?
Видно было, что Карвер очень не прочь порассуждать о безумцах вообще и о незнакомце в частности. Конечно, ему хотелось быть посвящённым в подробности поединка, и следующей фразой обязательно было бы приглашение в трактир — но на этот раз Карвера ожидало горькое разочарование. Никоим образом не утолив его любопытства, Эгерт тут же сухо распрощался.
Герб Соллей на окованных железом воротах был призван вызывать гордость у друзей и страх у врагов — изображённое на нём воинственное животное не имело названия, зато снабжено было раздвоенным языком, стальными челюстями и двумя мечами в когтистых лапах.
С трудом переставляя ноги, Эгерт поднялся на высокий порог. У входа его встретил слуга, готовый принять из рук молодого господина плащ и шляпу — но в то несчастливое утро у Эгерта не было ни того, ни другого, поэтому молодой господин попросту кивнул в ответ на глубокий почтительный поклон.
