— Что корпус? — спросил Капрас у едущего рядом гвардейца. Тот с некоторым удивлением поднял брови.
— Мой маршал, как вы помните, батальоны из отдаленных замков начали движение в Гурпо. Полковник Ламброс уверен, что артиллерия будет полностью готова к маршу в срок; офицеры разбираются с мелкими повседневными делами — попытка обмануть на поставках, пьянство и драка, местные женщины...
— Проклятье! — перебил Карло, поняв, что расписывается в собственной глупости, — спаситель покинул Гурпо всего парой часов позже спасенного и ничего нового знать не мог. — У меня в голове какая-то мешанина... Хотите верьте, хотите — нет, но меня хотели самое малое отравить...
На сей раз спутник удивляться не стал.
— Каракисы, — решил он. — Здесь заправляют они, значит, можно ждать любого вреда.
Карло «не расслышал», засмотревшись на причудливую, обвитую виноградом часовню, на крыше которой устроились трое стервятников. Разговор оборвался. Демидас, вернее его родня по материнской линии, имел свой интерес, о котором Капрас слышать не желал. Знать о войне двух змей значит оказаться либо с одной, либо с другой, либо в гробу. У сынка Динаса выбора не имелось, но Карло не для того бросил гвардию и не для того двадцать лет не давал себя прикончить, чтобы лезть в политическую трясину.
— Агас, — окликнул маршал, когда Создателева обитель и обсевшие ее пташки остались позади, — что это за казарон, чем он знаменит и зачем я ему нужен?
— Мой маршал, боюсь, я не смогу повторить имя. Полковник Ламброс его знает... Этот дворянин живет на севере.
— Дворянин? — переспросил Карло, в очередной раз позабыв, что казароны дворяне и есть. — И что же ему нужно?
— Он желает говорить лишь с вами. Я счел правильным доставить его к вам.
Какая услужливость! Известный полковнику казарон желает говорить с маршалом, и его немедленно доставляют в казарский «Приют». В сопровождении пары вооруженных до зубов эскадронов... Окажись на месте гостя Пургат, он бы от подобного уважения воссиял.
— Теньент, — не удержался Карло, — а что было бы, не попадись вам с Ламбросом казарон?
— Не представляю, — пройдоха улыбнулся отцовской улыбкой, — но ведь он приехал, и он очень настаивал.
— Хорошо, — окончательно развеселился командующий, — давайте его сюда.
Казарон был уже немолод, благообразен и одет для долгой дороги. Недлинные усы, темные сапоги, дорогое оружие. Так обычно выглядят кагеты, подолгу живущие в империи. Капрас знаком указал на место возле себя, и невольный сообщник ловко развернул своего гнедого, подстраиваясь к маршальской полумориске.
— Я слушаю, — объявил Капрас, пообещав себе помочь этому человеку, если тот, конечно, не попросит ничего запредельного.
— Сударь, я полагаюсь на ваш здравый смысл и вашу добропорядочность. — Произношение казарона было очень чистым, и говорил он не по-кагетски тихо и спокойно. — Мне следовало бы прибыть под серым флагом, однако казарон Хаммаил и его люди не из тех, кто уважает закон и обычаи. Вынужден просить у вас прощения за нарушение правил, оно проистекает из вынужденной осторожности. Разрешите вам сообщить, что я представляю его величество Баату Второго.
Родись Капрас конем, он бы осел на задние ноги, но маршал был человеком и сегодняшний день уже выжал его досуха; голова работала, а вот чувства кончились, даже удивление.
— Если вы парламентер, вашей безопасности ничего не грозит. — Демидас не расслышит, остальные тем паче. — Чего хочет казарон Баата?
— Его величество велел передать вам письмо и, если потребуется, дать необходимые разъяснения. — Казарон извлек из-за пазухи плоский футляр с бегущей лисой на крышке. — Он открывается нажатием на правый глаз и кончик хвоста.
— Нажмите, — распорядился маршал, чувствуя на языке вкус Хаммаиловых сластей.
Посланец Лисенка или умело скрыл удивление, или воспринял осторожность гайифца как должное. Щелкнуло, и футляр честно явил свое нутро; на золотистом атласе белело послание, его Карло взял сам.
— «Маршал Капрас, не буду утомлять Вас присущей и нам, и вам витиеватостью, тем более что я не успел постичь всей ее глубины. Узнав о том, что происходит в Империи, я рискнул пойти на определенную откровенность, хоть и не обладаю и десятой долей отваги моего покойного кузена Луллака. Я исхожу из того, что беды Гайифы Вам ближе интриг и желаний известного Вам казарона Хаммаила. Если я в этом не ошибаюсь — а мне не отпущено и десятой доли проницательности и осторожности моего покойного отца, — я могу быть Вам полезен, а Вы — мне. Каждый из нас окажет услугу своему отечеству, Создатель же за то простит нам преступление данных не нами обетов, в плену которых мы находимся.
Я предлагаю Вам встречу. Тот, в чьих руках это письмо, уполномочен обсудить с Вами, буде Вы согласитесь, место, время и меры безопасности, которые Вы, не имея никакого основания доверять мне, решите принять. Я же, в свою очередь, обязуюсь, выказывая честность своих намерений, пойти на больший риск, чем Вы.
Баата, волею Создателя владыка Кагеты».
Капрас зачем-то обернулся. Агас Демидас оживленно болтал с адъютантом, он вряд ли предполагал, что был правдив, как сам Эсперадор. Дело казарона, без дураков, оказалось важнейшим, другой вопрос, что еще утром маршал ограничился бы выдворением посланца, теперь же...
Карло поправил шляпу, слегка пожевал губами и решился.
— Я готов выслушать то, что мне передано на словах.
Когда в раздираемом шквалами заливе гибла «Ноордкроне», Руппи Альмейду ненавидел; позже ненависть к умному и расчетливому врагу отступила перед ненавистью к дриксенским подлецам, но удовольствия от встреч с командующим флотом Талига Фельсенбург все равно не испытывал. Да они и виделись всего трижды... Два раза в прошлом году и теперь, по прибытии в Хексберг, когда Альмейда счел необходимым увидеть бывшего адмирала цур зее и его еще более бывшего адъютанта. Огромный кэналлиец объявил, что не имеет обыкновения считать военнопленными тех, кто не был захвачен в бою, после чего заговорил об Эйнрехте.
О состоянии дриксенского флота и портов четырехпалый знал как бы не лучше Руппи, что в очередной раз вызвало желание придушить регента и его дуру. Скрывать свои чувства наследник Фельсенбургов не стал, за что и получил от Олафа некое подобие выговора. Это был последний случай, когда Ледяной хоть чем-то напомнил себя прежнего, потом он где-то раздобыл Эсператию и началось...
Пока Руппи рисовал скелеты и шипел на кошку, исхитрившуюся удрать от Юхана и разыскать в чужом городе своих любимцев, Кальдмеер думал, и это ему на пользу, мягко говоря, не шло. В прежние времена, узнав, что кто-то хочет говорить с наследником Фельсенбургов, минуя Олафа, означенный наследник не преминул бы взбрыкнуть, сейчас он почти обрадовался. Хватало и того, что Бешеный вместо лучшего адмирала кесарии видит какого-то монаха, причем отнюдь не «льва». Показать нынешнего Олафа еще и Альмейде было бы нестерпимо, но великан прислал за Рупертом. Руперт взял шляпу и пошел, не доложившись и не попрощавшись.
