— Только я не одна, с братом.
Темнота добротного, просторного строения была наполнена запахом сухого сена и его едва слышным, но непрекращающимся шелестом. А еще теплом… Я легла, широко раскинув руки и ноги — неприлично, конечно, но кто меня видит? Где-то здесь, достаточно далеко, чтобы не мешать мне представлять, будто я одна, расположился Ярат. Слабый свет проникал сквозь щель у покосившейся двери, которая внезапно отворилась. Маленький мальчик с закрытым стеклянными пластинами светильником в руке появился на пороге.
— Возьмите, это мама вам велела дать, — мальчишка протянул завернутую в полотенце передачку мне, и я тут же ощутила восхитительный запах. Развернула полотенце, поблагодарила и заверила ребенка, что мы можем поесть без света. Довольный, что не придется возвращаться за светильником позже, мальчик ушел, а я еще некоторое время пыталась заново привыкнуть к отсутствию освещения, и, держа обеими руками теплый ароматный хлеб, дышала, дышала и не могла надышаться. Потом с сожалением разломала его напополам.
Утро следующего дня было очень подозрительным. Подозрительно солнечное, подозрительно сытное благодаря принесенному хозяйским сыном хлебу и молоку, подозрительно радостное… Радостное не для меня, а для Ярата, который отчего-то выглядел подозрительно довольным и даже улыбался. Не понимая причин подобного поведения, я смерила его холодным взглядом, на что он даже не обратил внимания.
Когда мы простились с хозяевами и вышли на дорогу, нам опять же подозрительно повезло. Сначала мы услышали позади скрипучий голос, фальшиво напевавший известную песенку, затем негромкий перестук копыт. Когда телега поравнялась с нами, кругленький мужичок перестал напевать и спросил:
— Далеко идете?
— Далеко, — ответила я не располагающим к продолжению разговора тоном. Но на мужичка это не произвело впечатления.
— Ну, тады запрыгивайте на телегу. Пока по пути — подвезу немного.
Отказываться было глупо. Мы забрались на телегу, а мужичок, довольный, что у него теперь есть вполне благодарные слушатели, принялся расхваливать нам кабаки, которые на базар привез и за один вчерашний день выгодно распродал.
— Тут дело в чем — место хорошее найти! Я почитай к самому центру пробрался, там у меня кум торгует, вот и разрешил мне рядышком свой товар выложить. А вчерась-то народу на торжище было видимо-невидимо! Какой-то купец заезжий тварь дикую на погляд выставил, говорил де это кошка хищная с северных лесов, ну да врет ли, нет — я того не знаю. Поглазеть-то много охочих было, а кто в сторонку отходил — нет-нет, да и на кабаки мои поглядывал, а частенько и покупал. Вот так-то я все и продал. А сегодня там делать нечего, такого торга уже не будет. Ночью, говорят, кто-то клетку открыл да зверя лесного выпустил. Хозяин кошки-то баит, что заприметил вчерась одного саоми на площади, ну да треп это все, где им взяться? Уже давно, как ни одного саоми в живых не осталось. Хотя правду говорят, что кошек этих диких они любили как домашних, а-то и больше…
Я готова была поспорить на что угодно: тот, кто может подробно рассказать, как и куда исчезла этой ночью саомитская кошка, сейчас сидит рядом со мной на пустых мешках.
Глупо, глупо и безрассудно! Зло прищурившись, я пристально смотрела на Ярата, надеясь, что тот обернется и прочтет осуждение в моем взгляде, но он все так же глядел на дорогу, пряча за полускрывшими лицо волосами довольную улыбку.
— Далась тебе та кошка! — пробормотала Инга. Тихо, но с таким расчетом, чтобы Ярат услышал. Они шли по изрезанной колеями поселковой дороге, но люди не показывались на подворьях, а потому подслушать разговор было некому.
Он не ответил, тогда девушка сказала чуть громче:
— Далась тебе та кошка! Могли ведь поймать. И тебя, и меня заодно. Ты, получается, ночью не спал, выбрался потихоньку за калитку и в город вернулся? Быстрый… Только глупо все это!
Ярат слышал, но все еще молчал. Подобное поведение выводило Ингу из себя.
— Ну вот зачем, скажи, зачем ты это сделал, а? Из-за какой-то кошки… Ну ладно, я слышала, вам эти кошки дороги… э… Значит, ты из саоми? Странно, Учитель говорил, их всех истребили до последнего младенца. Не доверял мне, значит… Ну ладно. Это уже в прошлом. Но кошку выпускать — это лишнее, особенно после той дурацкой выходки, когда ты у всех на виду полез ее гладить!
Она покачала головой — выплеснуть негодование в монологе было нелишне, но хотелось дождаться реакции собеседника, хоть какой-то реакции…
— Кошка не может жить в неволе, — наконец отозвался Ярат. — Она либо умрет, либо перестанет быть кошкой.
— Она все равно… погибнет. Леса поблизости нет.
— Она очень быстро двигается, и за ночь могла уйти далеко. К тому же кошка умеет прятаться.
Инга передернула плечами, но не стала продолжать спор.
* * *
По серым камням весело звенела хрустально-прозрачная вода, холодная, вкусная. Здесь, у обрыва, лес выпускал ее на свободу, и вода летела вниз, падая с огромной высоты, разлетаясь мелкими брызгами и собираясь в неглубокую чашу. У воды наклонила голову молодая черная кошка, достаточно крупная для своего возраста. Мальчик, наблюдавший, как лакает воду розовый язычок, выглядел по сравнению с ней котенком, хрупким и бледным. Но рядом с кошкой он был в безопасности — эти огромные когти и клыки никогда не станут угрозой для любого человека из горного народа, который люди низин называют саоми. А всем известно — кошки слишком аккуратны, чтобы поранить ребенка даже нечаянно, играючи.
Черная кошка напилась, позволила ребенку погладить ее пушистую щеку маленькой ладошкой и медленно, красиво, словно танцовщица перед привередливой публикой, пошла вдоль воды. Но вдруг остановилась, прислушалась. Шерсть на спине приподнялась, и мальчишка расслышал негромкое, настороженное рычание.
Приближались чужие. Теперь и мальчик слышал их и чувствовал, как плывет по лесу волна холодящего сердце страха, вызванного тем огромным, невиданным злом, которое быстро двигалось, находя пути меж ущелий и обрывов, поднимаясь из низины все выше и выше…
Ярат проснулся сразу и окончательно. Просто открыл глаза и смотрел в низкий потолок. Тревожно… Почти в каждом селении серо-фиолетовых можно встретить. Расползлись по стране, и все приходят новые и новые, и все больше их. Как тут не попасться на глаза?
Ему казалось, что на них с Ингой не обратили внимания, но чутье подсказывало — опасность близка, вот она, совсем рядышком, крадется на мягких лапах. Он поднялся и, едва слышно прошелестев по соломенной подстилке, разбудил Ингу. Девушка тоже проснулась на удивление быстро, но, увидев в предутреннем мраке его лицо, молча выхватила нож, соблазнительно сверкнувший в темноте безукоризненно-острым лезвием.
