— А как быть с киммерийцами, господин?
Нопель зашипел на него сквозь зубы, в то время как Валт сделал ужасное лицо и притворился, что вообще не имеет к этому отношения. Однако граф пребывал в хорошем расположении духа и поэтому снизошел до ответа на дерзкий вопрос.
— Ты спрашивал о киммерийцах, любезный? — уточнил он. — Видишь, мы сегодня разбили их орду.
Стеркус кивнул на усыпанное трупами поле. Графа ничуть не смутило, что многие из мертвецов являлись его соотечественниками. Он с вдохновением продолжил:
— Теперь осталось только подчинить их своей волей и принудить к послушанию. Пусть каждый киммериец, будь-то мужчина, женщина, мальчик или девочка, — он особо выделил последние слова, — приклонит перед величием короля Нумедидеса.
Гранту никогда раньше не доводилось видеть или слышать о том, чтобы суровые северяне сгибались в поклоне, перед кем бы то ни было. Он уже собирался высказать свои мысли вслух, с прямотой истинного гандера, но запнулся, вспомнив какие страшные глаза ему делали кузен и сержант. Повисла пауза, и граф Стеркус уже отъехал прочь, прежде чем Грант решился заговорить и вновь обратиться к командующему.
— Митра! Видно победа в бою ударяет в голову почище крепкого вина из Пуантена, — сказал Валт приглушенно.
— И не лишиться бы дураку головы, — согласился сержант. — А то вон один такой, — указал он пальцем на сына Бимура, — сияет весь от счастья, вместо того, чтобы помалкивать. Будь я проклят, если это не так.
— А вы оба полагаете, что подавление киммерийцев будет столь простым, как он сказал? — спросил Грант.
Перед тем как ответить, Нопель сплюнул на пропитанную кровью землю.
— Это для варваров, — пояснил он. Я скажу так: у нас появилось гораздо больше шансов, когда мы разгромили три или четыре клана. Что они нам теперь могут противопоставить?
Валт прекратил обыскивать очередного мертвеца. Он поднялся, тряхнул головой и пробормотал:
— Даже у беднейшего из боссонцев можно больше поживиться, чем у всех этих собак.
— И что нам с ними делать? — поинтересовался Грант.
Он тоже копался в одежде трупов, но не нашел ничего ценного, кроме причудливого медного амулета на кожаном ремешке, снятого с шеи павшего врага. Да и тот, возможно, не стоил пары серебряных монет в базарный день. Он прихватил вещицу, рассматривая ее скорее как трофей, чем в надежде продать когда-нибудь в будущем.
— Они все еще где-то поблизости, вокруг нас. Если мы и дальше не будем бить их, то варвары сами придут в Аквилонию, — сказал Нопель. — Лучше уж приструнить варваров на их же собственной поганой земле.
— Хорошо, если так и будет, — откликнулся Грант.
Слова сержанта показались гандеру не лишенные здравого смысла. Он зашагал по полю, выискивая раненных киммерийцев. К тем, кто был уже мертв начали слетаться падальщики.
* * *
Ушибы Конана зажили быстро, благодаря молодости и крепкому сложению. Уже через пару дней после того, как отец избил его, он смог работать в кузнице. И хотя он был достаточно силен, чтобы пойти за Мордеком, все же остался в Датхиле. Запоздало, но к нему пришло понимание, что отец оказался прав. Если бы они вместе ушли сражаться с аквилонцами, то кто бы заботился о матери? У нее не было больше родни в деревне. Ей пришлось бы полагаться на доброту чужих людей. А доброта крайне редко встречалась в Киммерии.
Конан старался, как мог, чтобы справляться в кузнице. Правда, и работы особой не было, после ухода отца. Ведь большинство мужчин из Датхила отправилось на войну.
Однажды Реуда, жена Долфнала, пришла к нему заказать кухонную утварь.
— Должна ли я дожидаться возвращения Мордека? — спросила она.
Он покачал головой и сделал паузу, чтобы откинуть назад со лба назад густую прядь черных волос.
— В этом нет необходимости, — ответил юноша. — Завтра вечером, к заходу солнца — все будет готово.
— А если мне не понравится твоя работа? — продолжала допытываться Реуда. — Если я предпочту все же иметь дело с твоим отцом?
— Тогда сохрани мою вилку-ложку и покажи ему. Если ты будешь сожалеть о моей работе, то он сделает так, что пожалею я за то, что не угодил тебе.
Реуда потерла подбородок. Немного подумав, она кивнула.
— Пусть будет так. Может, из-за страха перед тяжелой рукой Мордека, ты сработаешь хорошо.
— Вообще-то я не боюсь его, — начал Конан, но воспоминание об истинном положении дел заставило его добавить, — однако и он не станет распускать кулаки без причины.
— Реуда засмеялась и отправилась восвояси, в кожевенную мастерскую своего мужа. Вместе с ней улетучился кислый дубильный запах дубовой коры.
Конан сразу принялся за работу. Он выбрал железный прут толщиной с палец. Нагрел один конец добела. Потом вернулся к наковальне и быстрыми, точными ударами молотка стал придавать заготовке форму в виде петли, около двух дюймов длиной. Затем, он использовал зубило, чтобы разделить конец на две части. Некоторые из вилок имели три зуба, но юноша еще не приобрел нужного навыка. Он не думал, что Реуда будет из-за такой мелочи сильно придираться.
Нагрев железо вновь, Конан согнул зубцы на пятке наковальни, разводя их в стороны. Потом аккуратно расплющил зубья и, наконец, в последний раз разогрел, для придания окончательной формы. Он отложил готовую вилку в сторону, давая ей остыть.
Когда он мог обрабатывать изделие без помощи клещей, то использовал медные заклепки для его к деревянной ручке. Закончив труд, юноша осмотрел вилку со всех сторон, ища возможный изъян к которому могла прицепиться Реуда, но так и не нашел. Он был рад, что выполнил заказ жены кожевника на день раньше, чем обещал.
Женщина долго исследовала вилку. Наконец, не найдя ничего существенного, к чему можно было бы придраться, она с неохотой кивнула молодому кузнецу.
— Надеюсь, она долго прослужит. Когда вернется домой твой отец, мы поговорим о цене.
— Ладно, — согласился Конан.
Почти все сделки проходили в Датхиле подобным образом. Киммерийцы не чеканили монет. Те немногие, что здесь имели хождения, происходили с юга. Вся торговля основывалась на натуральном обмене.
Когда Конан выходил из кухни Реуды, он заметил Глеммиса. Того самого, который отправился сообщать об аквилонском нашествии в соседний поселок Уист и затем, без сомнения, пошел на войну с южанами. Глеммис шел по улице, сильно хромая. Грязная, пропитанная кровью тряпка прикрывала большую рану на левой руке этого человека.
Сердце Конана подскочило к горлу.
— Бой?! — только и выпалил он.
Глеммис промолвил слово, которое никак не ожидал услышать юноша:
