И если бы Эрос усмотрел хоть намек на то, что Аполлон изменился, стал более скромным, чем раньше, он ни за что не согласился бы…
Тем временем на сцене его кузен опять принял претенциозную позу, вытянув обе руки и воскликнув:
— Падите ниц перед моим ликом!
Надо сказать, что на зрителей это действо производило-таки кое-какое впечатление.
В кармане Эроса снова завибрировал телефон.
«ДАВАЙ», — написала его мать.
Эрос в последний раз бросил взгляд на надменное лицо двоюродного брата и закрыл глаза. Он знал, что пастор не одобрил бы его действий, но на свете происходило немало такого, что потрясло бы священника, будь он всеведущим. Эрос сделал глубокий вдох и стал молиться.
«Отче наш, иже еси на небеси! Да святится имя Твое…»
У Эроса промелькнула мысль о том, допустимо ли с теологической точки зрения молиться о прощении за то, что он еще не совершил, а только собирается? Или это несколько нелогично?
«Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, и на небе».
Может быть, грех — это только когда ты не знаешь, что творишь? Или наоборот — как долго ты должен ждать, чтобы понять, что грешишь? В христианстве было немало такого, чего Эрос не мог постичь, как ни старался — а старался он почти все время.
«Хлеб наш насущный дай нам на каждый день, и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему».
Эрос открыл глаза, наклонился, расстегнул сумку и вытащил большой лук и колчан стрел, которые мог видеть только он один.
«И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого».
Вообще-то в любви не было ничего плохого, ведь Бог есть любовь.
«Ибо Твое есть Царство и сила, и слава во веки».
Эрос выпустил стрелу с золотым наконечником, и она полетела точно в цель, вонзившись Аполлону в грудь и впившись ему в сердце.
«Аминь».
Тот, на кого Аполлон посмотрит после этого, должен был стать предметом его необоримой любви.
«Что ж, удачи этому человеку», — мысленно произнес Эрос. Заметив выражение любовной горячки на лице кузена, он проследил, на кого обращен его взгляд, после чего вновь сунул руку и колчан, достал стрелу со свинцовым наконечником, которая вызывала ненависть, вложил ее в тетиву и прицелился. Но вместо того чтобы выстрелить, он несколько раз вдохнул и выдохнул — он не мог этого сделать! Вызывать у людей влюбленность — что одно, но сеять у них в сердце ненависть… Нет, пусть лучше этот бедняга смертный сам решит, как ему относиться к Аполлону. Именно так на месте Эроса поступил бы Иисус.
У Элис, которая сидела вплотную к Нилу на узкой скамье, кружилась от радости голова. Она до сих пор не верила, что сделала это: взяла телефон, набрала номер Нила и пригласила его в студию. И вот они сидят бок о бок: он, сдвинув брови, внимательно наблюдает за происходящим на сцене, а она делает вид, что тоже следит за разворачивающимся действием, но на самом деле просто смотрит на Нила.
Она уже много раз собиралась пригласить его, и каждый раз в последний момент ей не хватало решимости. Она поднимала трубку, чтобы тут же положить ее обратно. Она набирала номер Нила, но сразу же нажимала на сброс. А когда ей удалось в первый раз справиться с волнением и дождаться его ответа, она всего лишь спросила, не забыли ли они ее зонтик в кафе, в которое заходили в прошлую встречу. Зонтик благополучно лежал дома у Элис, на полке рядом с запасным: она никогда ничего не теряла и не забывала, и всегда помнила, где что лежит.
Но в конце концов она решилась. Это произошло в четверг вечером, после работы, но до начала сериала «Истендерз». Ее ладонь была мокрой от пота, и трубка выскальзывала из нее, как угорь. Нил ответил на звонок таким уверенным голосом, что у Элис сразу перехватило дыхание. Не то чтобы они не встречались раньше — они дружили вот уже два года, но все встречи происходили по инициативе Нила и лишь в том случае, если он по каким-то делам оказывался недалеко от места, где работала Элис. Однако в этот раз, после дежурных фраз о работе и погоде, которые Элис не смогла бы вспомнить, как бы ни старалась, она сделала то, что хотела: пригласила Нила на съемку программы. После краткого мучительного молчания он ответил «да».
А теперь они сидели в этом зале — сидели так близко, что их руки соприкасались. В том месте, где их плечи касались друг друга, все пылало жаром. Если бы Элис слегка подвинула ногу влево, их ноги тоже соприкоснулись бы. Она ощущала весь набор исходящих от Нила запахов — аромат его свежей рубашки, острый запах его дезодоранта и едва заметный намек на теплый запах его кожи. Элис ощущала его дыхание и старалась дышать в унисон, чтобы не отвлечь его. Она даже почти слышала биение его сердца.
Все было бы идеально, если бы этот непонятный ведущий телепрограммы не начал смотреть на нее так странно.
Аполлону показалось, что что-то ударило его в грудь. Он стал хватать ртом воздух, словно пойманная и выброшенная на берег рыба. Ну как он мог не обратить внимания на эту потрясающую, удивительную девушку? Почему ее фотографий нет на обложках журналов, на рекламных щитах, на всех телеканалах, во всех фильмах? Она была само совершенство: тонкие черты лица, золотые волосы, невыразимая грация… Словом, достойна восхищения во всех смыслах. Как мир может быть таким слепым? Аполлон увидел, как девушка наклонилась к отвратительному, напоминающему какого-то грызуна мужчине — который, само собой, понятия не имел, кто сидит рядом с ним, — и что-то прошептала ему на ухо.
Затем Аполлон увидел, как они взялись за руки. Только не это! Только не неземная девушка с этим крысенышем! Аполлон знал, что никогда не сможет стереть это ужасную картину из памяти: ведь на месте грызуна должен быть он! Интересно, это предчувствие или всего лишь фантазия? Аполлон отчетливо увидел, как обнаженное тело девушки извивается под его телом — ее руки закинуты за голову, спина выгнулась дугой, груди тянутся к его груди, а сильные, горячие, мягкие и одновременно такие твердые бедра обвивают его…
— Эй, Аполлон! — зазвучал в его ухе голос режиссера. — Ты стоишь с отвисшей челюстью и молчишь вот уже секунд десять, а если судить по второй камере, у тебя мощнейшая эрекция. Может, все-таки объявим перерыв?
Кое-как Аполлону удалось дотянуть до конца программы. Для этого во время перерыва ему пришлось зайти в отвратительный полуразвалившийся трейлер и помастурбировать. Это было унизительно. Он вытер семя, которое могло бы вызвать к жизни целый народ героев, бумажной салфеткой с нарисованными снеговиками, оставшейся с Рождества, и сунул ее в корзину для мусора под газету «Ивнинг Стандарт». Когда он вышел из трейлера, под моросящим дождем его уже дожидались две музы, изо всех сил сдерживающие смех. Правда, этот поход помог ему мало: когда он вернулся в студию, девушка сидела на том же месте, глядя на него с некоторым любопытством. Ее губы были полураскрыты, а по шее по направлению к груди сползала бусинка пота. Аполлон смог отвлечься от наблюдения за этим захватывающим процессом, лишь сосредоточившись на мыслях о своей мачехе Гере и о том, что она сделала со своим соседом после того, как у них возник конфликт по поводу границы между садами. В результате соседа уже сложно было назвать мужчиной.
