То ли дело было насквозь прозрачным, то ли все понимали, что медлить нельзя – уйдут, то ли подействовали золотые Греба, но машина правосудия заработала быстро и четко. Оставалось последнее – выяснить, где остановились похитители и отобрать весь непроданный товар. Нападение на караван произошло за стенами города, и судить за это было нельзя. Но продавать краденное в городе запрещено. Поэтому, отобрать украденное и вернуть владельцам – законное дело. Наказать же воров – но по закону! – законное право обиженных. С этим, под неотразимым натиском доводов Доры, и еще более неотразимым звоном желтеньких, кругленьких аргументов Греба, согласились все. И судья, и отряд патрульных. Судья, палач, писцы и все любопытные спустились в подвал, где начали допрашивать продавца. Тот мужественно молчал. Может, надеялся, что судье ничего не удалось узнать от женщин, а может, справедливо рассудил, что, пока молчит, жив. За продажу краденного наказание было – смерть. Строже, чем за саму кражу. Время шло, а он молчал.
– Уважаемый судья, оставьте нас наедине, предложил Греб. – С глазу на глаз он мне все расскажет.
– Почему нет, – зевая, согласился судья. Он получил уже от этого дела такой доход, о котором не мог даже мечтать, и теперь торопился домой.
Греб находился наедине с продавцом минут десять. Вышел довольный. Дора заметила, что прячет в карман знакомую черную коробочку.
– Он сознался. Хрустальный переулок, двухэтажный наемный дом за деревянным забором. Половину дома хозяева отдают внаем, в другой живут сами.
– Это не человек! Это дьявол! Казните его! – кричал из допросной продавец. Судья широким жестом указал на дверь одному из патрульных. Тот слегка поклонился и скрылся в допросной. Через минуту вернулся, в одной руке держа за ухо отрубленную голову, второй заботливо поддерживая под ней миску, чтоб не капать на пол, и потрусил на площадь, насаживать голову на кол для всеобщего обозрения.
– Я знаю эту развалюху, – заявил один из патрульных. – Там на ночь во двор двух псов выпускают.
Отряд вновь сел на лошаков и, распугивая редких вечерних прохожих, помчался в Хрустальный переулок. Воины окружили весь квартал, просочились в соседние дворы и дома. Вскоре командир получил сигнал, что дом блокирован. Он хотел уже послать людей во двор, но Греб остановил. Раздал всем, кто был рядом, знакомые уже Доре круглые твердые горошины, заставил съесть. Дора проглотила не жуя, но он выдал ей вторую и приказал разжевать. Горошина оказалась сладкая, с кислинкой. Мириам убежала кормить горошинами остальных воинов.
– Для чего это? – удивился командир.
– Ты, уважаемый, о сонном мхе слышал? Так это защита от него.
Греб подошел к забору. Псы во дворе зашлись лаем. Греб перекинул темный камешек через забор, раздался негромкий хлопок, и псы замолчали. Греб с Крисом начали метать камешки во двор. Прибежала Мириам.
– Видишь, на втором этаже окно приоткрыто? – спросил Греб. Мириам взяла у него камешек и зашвырнула в щель. Потом еще два. Дора тихонько рассмеялась. Командир патруля посмотрел на нее и тоже улыбнулся.
– Теперь минут пять подождем, и возьмем всех сонными, – Крис положил руку на плечо Доры. Девушка накрыла его ладонь своей.
– Как вы это делаете? – спросил командир.
– Очень просто, – Крис протянул ему черный шарик. – Сжимаешь пальцами, чтоб внутри что-то хрустнуло, и кидаешь, пока в руке не лопнул.
– Что там внутри?
– Это тайна.
Командир нахмурился.
– Ты не понял, уважаемый, – рассмеялся Крис. – Я сто золотых отдал бы, чтобы узнать, как лесовики их делают. Собирают сонный мох, сушат, а что потом – никто не знает. Эти шарики продают совсем дешево, а те, которые мы ели, впятеро дороже.
Командир кивнул, с интересом разглядывая шарик. Дора не поверила ни одному слову своего господина. Она много ходила с караваном, но о лесовиках услышала в первый раз. Завры в лесах живут, а не лесовики.
Греб сделал знак, и патрульные устремились в дом. Как и говорил Крис, внутри все спали. И люди, и псы, и лошаки. Воины принялись стаскивать всех людей в большую комнату на первом этаже. Привели соседей, предварительно накормив кислыми горошинами. Дора и рабыни опознали шестерых напавших на караван, их оттащили в одну сторону комнаты. Соседи опознали хозяина дома, его детей и двух наложниц. Их оттащили в другую сторону. Остались четыре свободные женщины, одна из них была брюхата. Соседи сказали, что это жены караванщиков.
– Какие они караванщики! – возмутилась Дора. – Это наш караван они ограбили! Моих женщин испортили, моих лошаков угнали! Матку убили. Кого я маткой назначу, если они моим языки повырезали?
Рабыни согласно закивали головами, загугукали. Осмотрели лошаков. Крис толок горошины на лезвии ножа, ссыпал порошок лошакам в рот, заливал водой из фляжки. Животные очень скоро просыпались, поднимались на ноги. Двенадцать принадлежали каравану, один лошак – хозяйский. Старый и хромой. Дора отвела его в сторону, приказала рабыням грузить на лошаков тюки с товарами, сваленые грудой в одной из комнат. Сама вернулась в большую комнату, где ее ждали Греб и командир патрульного отряда.
– Много добра пропало? – поинтересовался Греб.
– Две дюжины лошаков, почти все товары. Этих троих – она указала на спящих женщин, – я возьму рабынями. У меня две рабыни погибли, одна сгинула. Брюхатая пусть остается свободной. Она свободного человека носит. – Дора взглянула на командира.
– Это законно и справедливо, – согласился командир. Соседи тоже были не против.
– А с этими что делать? – спросила Мириам, указав на мужчин.
– Ворам руку отрубают! А за то, что они моих девчонок испортили, я им яйца отрежу, – Дора с ненавистью пнула под ребра ближайшего.
– Это тоже справедливо, – согласился командир.
Дора вытащила из ножен кинжал, но Крис ее остановил.
– Не суйся. У Мириам это лучше получится.
Дора бросила кинжал в ножны и прижалась лбом к холодным пластинам доспехов на груди своего мужчины. Ее начала бить крупная дрожь. Она так вжилась в образ свободной женщины, что чуть не совершила преступление. Как хорошо, что Крис ее остановил.
Рука Криса легла на ее волосы, вторая обняла за талию. Комок щемящей нежности поднялся к горлу. Не вытерпев, Дора потянулась губами к губам Криса. За спиной послышался смешок командира. Но губы Криса уже отвечали ей, и Дора замахала на командира ладошкой, чтоб не мешал.
Мириам закончила обрабатывать культю, сняла жгут выше локтя, распрямила спину и огляделась. Крис с Дорой уже кончили целоваться. Воины скучали, сидя на корточках вдоль стен. Рабыни нагрузили лошаков, одна осталась во дворе, остальные сели у ног Доры.
